Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)»
77
Последствием нейробиологического эффекта крохотных, но регулярных потерь (подтачи-
вавших его организм, как капля точит камень) стала хроническая усталость. Ниро чувство-
вал, что неудачи воздействуют непосредственно на “эмоциональный” отдел мозга в обход
“высокоинтеллектуальной” коры, постепенно нарушая функции гиппокампуса и ослабляя
память. Есть мнение, что за память отвечает именно гиппокампус. Это самая творческая
часть мозга; считается также, что она вбирает в себя весь негатив регулярных неприятно-
стей вроде того хронического стресса, который мы постоянно испытываем от каждоднев-
ного впрыскивания отрицательных эмоций, – в противоположность “хорошенькому бодря-
щему стрессу” от внезапного появления тигра в вашей гостиной. Мы можем урезонивать
себя сколько угодно, но гиппокампус принимает хронические стрессы всерьез, и начинается
необратимый процесс атрофии. Вопреки расхожему мнению эти мелкие, внешне безобид-
ные раздражители не
делают нас сильнее; они способны искалечить нашу личность.
Бесконечный поток информации отравлял существование Ниро. Он еще мог бы стер-
петь, если бы цифры по результатам деятельности поступали к нему раз в неделю, но они
обновлялись ежеминутно. Собственный портфель акций доставлял ему меньше негативных
эмоций, чем портфели клиентов, просто потому, что его можно было не отслеживать непре-
рывно.
Если нейробиологическая система Ниро стала жертвой ошибки подтверждения, реа-
гируя на зримое и сиюминутное, то свое сознание он еще в состоянии был направить на
преодоление ее пагубных последствий, сосредоточившись на глобальном. Он отказывался
смотреть распечатки показателей эффективности за период меньше чем 10 лет. Зрелость (в
профессиональном смысле) наступила для Ниро одновременно с биржевым кризисом 1987
года, принесшим ему колоссальную прибыль с тех немногих акций, которые он контроли-
ровал. После этого можно было уже не беспокоиться за показатели эффективности. У Ниро
было всего четыре таких удачных года почти за двадцать лет его работы на фондовом рынке.
Но ему хватило бы и одного. Ему хватило бы даже одного удачного года в столетие.
Инвесторов он находил легко: они делали взносы в его бизнес как в страховую компа-
нию, и взносы немалые. Единственное, что от него требовалось, – это выражать легкое пре-
зрение к тем из них, которыми он не дорожил, что давалось ему без особых усилий. Однако
он всегда оставался безукоризненно, старомодно вежливым. Это был способ не выглядеть в
глазах клиентов виноватым, а напротив, как ни странно, вызывать у них уважение – к такому
выводу пришел Ниро после долгой череды потерь. Люди поверят любым вашим словам,
если не обнаруживать перед ними слабости; они, как звери, чуют мельчайшие трещинки в
броне уверенности еще до того, как те станут явными. А лучшая оправа уверенности – пре-
дельная вежливость и дружелюбие, которые позволяют манипулировать людьми, не обижая
их. Ниро понимал, что если ты ведешь себя в бизнесе как неудачник, то и обращаться с тобой
будут как с неудачником, – планку задаешь ты сам. Нет абсолютной меры добра и зла. Важно
не
что ты говоришь людям, а
как ты это говоришь, особенно если тебе удается сохранять
сдержанность и олимпийское спокойствие.
Во время работы в инвестиционном банке Ниро пришлось иметь дело со стандартной
формой оценки сотрудника. Предполагалось, что эта форма должна отражать “производи-
тельность” – очевидно, чтобы сотрудники не расслаблялись. Ниро считал процедуру оценки
бредовой: она не столько позволяла судить о качестве работы трейдера, сколько поощряла
его гнаться за сиюминутными выгодами, пренебрегая возможностью кризиса.
Однажды
Ниро, тогда еще новый сотрудник, сидел и внимательно слушал, как “непосредственный
руководитель” оценивает его работу. Когда тот вручил ему форму оценки, Ниро изорвал ее
на мелкие кусочки прямо на рабочем месте. Он сделал это очень медленно, наслаждаясь
контрастом между смыслом поступка и спокойствием, с каким он рвал бумагу. Начальник
побелел от ужаса и выпучил глаза. Ниро действовал сосредоточенно и по-будничному нето-