Ч е б н и к по литературе

телен и подбор пушкинских поэтических цитат, пронизы­
вающих прозаическую книгу Гончарова и придающих ей 
особую музыкальную тональность и лиризм. Это создает 
поэтику контраста вечного и преходящего, порождая автор­
скую иронию.
И все же многое в «Обыкновенной истории» предопре­
делено духом нового времени, уроками Гоголя и исканиями 
демократических писателей «натуральной школы».
Сила и новизна первого гончаровского романа - в его 
интересно задуманном конфликте двух противоположнос­
25

---

тей - романтизма и реального практицизма. Этот конфликт 
основан на последовательном развитии двух характеров, 
представляющих, по сути, две грани одной личности: ее ripoc- 
тодушную молодость и разочарованную зрелость. Гончаров 
предложил русской молодежи свой учебник жизни, но сумел 
избежать докучливых нравоучений, показал путь человека, 
воспитание чувств, диалектику зреющей и прозревающей 
души. Здесь практический мудрец Гончаров был согласен 
с дядюшкой Адуевым, говорившим: «С сердцем напрямик 
действовать нельзя». Реальной правды о себе человек, тем 
более молодой, не выдержит, да и не захочет знать. Но он 
может пройти все этапы познания жизни и себя самого вмес­
те с героем гончаровского романа, понять его в каждый из 
моментов бытия и ему посочувствовать, согласиться с его 
прозрениями, постигнуть механизм неизбежных ошибок и 
разочарований. В сущности, Гончаров пишет новаторский 
«роман воспитания», где люди и явления сталкиваются, вы­
являют себя, помогают друг другу прозреть.
Неизбежная сатира, равно поражающая обоих героев 
гончаровского романа, всегда смягчается добрым комизмом: 
«Шутка - моя стихия». Автор незло посмеивается над ро­
мантиком Александром Адуевым и именно этого уязвимо­
го и комичного юношу делает зорким и глубоким критиком 
петербургской жизни, тогдашней литературы, науки, ком­
мерции, любви, брака, семьи и многих других ценностей, 
к которым тогда все относились очень серьезно. Дядя ему 
помогает, вносит в эту пылкую, бескорыстную критику не­
должного, «деревянного» бытия неотразимо меткие перлы 
житейской мудрости типа: «Делай все, как другие, - и судьба 
не обойдет тебя: найдешь свое».
Замечательны женские образы. Так, очаровательная плу­
товка Наденька спит до одиннадцати часов, и эта черта не­
зримо объединяет ее с Обломовкой. А об обыденной траге­
дии в жизни Александра автор говорит одной короткой, но 
страшной фразой: «Но мать вскоре избавила его от этого тру­
да: она умерла». Елизавета Александровна говорит о «неиз­
бежной дружбе», «вечной любви», «искренних излияниях» -
о тех ценностях, которых лишен Петр и о которых любил
26

---

рассуждать Александр и которые со временем растерял .Все 
это сливается в «обыкновенную», но увлекательную исто­
рию, которую нескучно читать и сегодня.
Писатель задумал свой главный роман в 1847 году и 
тогда же опубликовал его центральную по смыслу и месту 
в повествовании главу - знаменитый «Сон Обломова», а в 
1859 году в журнале «Отечественные записки» роман был 
опубликован полностью.
1840-е годы - эпоха Белинского, который выражал недо­
вольство эпилогом романа «Обыкновенная история» (пре­
вращение Адуева-младшего в дельца): «Автор имел бы пра­
во скорее заставить своего героя заглохнуть в деревенской 
дичи, апатии и лени, нежели заставить его выгодно служить 
в Петербурге и жениться на большом приданом».
И в романе «Обломов» Гончаров как бы воспользовался 
подсказанной Белинским возможностью развития сюжета. 
Имя автора «Мертвых душ» сразу соединилось с именем 
Гончарова. И в начале XX столетия критика писала: «После 
«Мертвых душ» Гоголя - «Обломов» есть второй гигант­
ский политический трактат о России, выраженный в неизъ­
яснимо оригинальной форме, несравненно убедительный, 
несравненно доказательный, и который пронесся по стране 
печальным и страшным звоном» (В .В .Розанов).
Да, ленивый мудрец Обломов произошел от гоголевского 
лежебоки Тентетникова из второго тома «Мертвых душ», и 
с его продавленного, засаленного дивана видна критическо­
му писательскому оку вся Россия, по которой уже проехался 
деловой хитрец Чичиков, в своей суматошливой, бесцель­
ной и бесплодной активности напоминавший гончаровского 
Штольца.
Но надобно было, чтобы прошло время и появился но­
вый писатель, чей реализм стал глубок, добр и вместе с тем 
беспощаден.