13. Фолкнер, Шум и ярость

Значение творчества А. Камю. (Его называли другом отверженных, «одним из великих моралистов». Французский писатель Ф. Мориак писал: «Молодой человек жаждет моральных наставлений... И заслуга Камю состоит именно в том, что он удовлетворил эту потребность». Камю — одна из ключевых фигур не только французской, но и мировой культуры, отразившей умонастроения «философии существования» — экзистенциализма.)

Краткое содержание:

http://briefly.ru/kamju/postoronnij/
Образ Мерсо:
МЕРСО Мерсо — молодой человек, ведущий в романе рассказ от первого лица, юноша, жизнь которого тихо и раз­меренно течет в условиях городской окраины Алжи­ра. Он служит мелким клерком в конторе. Пустая и монотонная работа утомляет его. С радостью Мерсо возвращается к пляжам, залитым солнцем, к краскам вечернего южного неба. Фамилия героя — может чи­таться не как Mersault (Мерсо), а как Meursault — т. е. представлять соединение двух противоположных сущностей: «смерти» и «солнца». Трагизм удела че­ловеческого, сотканный из радости и боли, и здесь с неотступностью закона охватывает все круги жизни героя. Мерсо не требует многого от жизни, и по-своему он счастлив. Он не видит оснований менять свою жизнь, когда хозяин конторы предлагает ему поду­мать о карьере в Париже, где для него нашлась бы интересная работа. В Париже Мерсо уже бывал: «Там много грязи. Голуби, темные дворы. Белая кожа у людей». У него нет ни малейшего честолюбия, ни­каких надежд. Ведь жизнь, считает герой, не поменя­ешь, та или иная жизнь в конечном счете одинакова. Но так было не всегда. Когда-то в начале жизни Мерсо учился, был студентом и, как все, строил планы на будущее. Учение ему пришлось оставить, и тогда к нему пришла мысль о том, что все его мечты в сущ­ности не имели смысла. Мерсо отвернулся от того, что прежде казалось ему значительным, и погрузился в пучину равнодушия. Возможно, в этом кроется причина поразительной бесчувственности героя Ка­мю. Осознав конечность и абсурдность жизни, он хо­чет просто жить и чувствовать себя на земле, а мо­раль, идеи, труд, творчество — все это обесценено и лишено смысла. Рассказ о молодом человеке, который впоследст­вии станет убийцей и будет казнен, начинается с тек­ста телеграммы о смерти его матери. Три столкнове­ния со смертью образуют структуру книги; смерть обозначает момент начала событий и их завершение. Мерсо едет в приют, где его мать провела последние годы жизни. Он поместил мать в богадельню из-за своей неспособности ухаживать за нею, держать ее на иж­дивении. Мерсо испытывает ощущение абсурдности про- исходящего. Однако ночь, проведенная им у гроба умершей, порождает в его голове удивительные мыс­ли, он ощущает близость с теми стариками, что при­шли попрощаться с покойницей. Мерсо поражен, что его несчастье разделяют такие же, как мать, старики. Впоследствии вопрос о том, любил ли Мерсо свою мать, будет дебатироваться в зале суда, где самым веским доводом для вынесения приговора будет его «бесчув­ственность» в день похорон. Герой на похоронах не произносит слов скорби. Он молчит. Зато он чувству­ет огромную физическую усталость. «Конечно, я лю­бил маму, — скажет он на суде, — но что значит “лю­бить”? …Одно я могу сказать определенно: я предпо­чел бы, чтобы мама не умирала». Но на следующий день после похорон Мерсо отправляется купаться в порт (что тоже станет основанием для обвинения). Там, «в воде», он встретит Мари, бывшую машинистку в его конторе. Море — источник жизни — соединяет их в совершенный и естественный союз, вот почему Мерсо считает бессмысленным вопрос Мари, любит ли он ее. И к браку он вполне безразличен, но если Мари этого хочет, готов жениться на ней. Помимо своей воли Мерсо оказывается втянутым в грязную историю с Рэмоном, хотя это тоже ему в конечном счете безразлично. Палящие солнечные лучи, нестерпимый зной становятся убийственной пыткой для героя. Перегретый песок кажется крас­ным, когда на пляже появляются два араба — враги Рэмона. Взгляд Мерсо прикован к ножу в руке одного из них. Солнце в эпизоде трагического столкновения выступает как насильник, становится палачом Мерсо: проникает в тело, ударяет «острым лезвием ножа». Чувствуя себя на краю безумия, почти теряя созна­ние, герой хватается за револьвер. Он убивает ара­ба одним выстрелом, но стреляет «еще четыре раза в неподвижное тело». Мерсо попадает в тюрьму — и пытка продолжается. И следователь, и суд хотят выставить его с наихудшей стороны. Для следовате­ля Мерсо — антихрист, ибо тот не верит в Бога и не желает христианского покаяния. Мерсо искренне отве­чает на все вопросы, он признается, что испытывает не раскаяние, а «досаду». Судебная машина начина­ет свою четко отлаженную работу. Ритуал правосу­дия также отмечен печатью абсурда. Мерсо отстранен­ие смотрит на присяжных, и ему кажется, что перед ним «сидят на скамейке пассажиры трамвая». В об­винительной речи прокурора Мерсо предстает лишен­ным сердца чудовищем, убийцей своей матери. В самой «естественности» суд видит «выродка без стыда и совести»: герой не плакал на похоронах, ку­пался с девушкой, смотрел фильм, его знакомство с сутенером расценивается как принадлежность к преступному дну и т. д. Ничто не может спасти Мерсо Даже показания свидетелей защиты — Селеста и Мари. Ярость прокурора вызывает то, что преступ­ник «ни разу не выразил сожаления». Суд чувству­ет в нем «чужака», поэтому готов принести его в жертву. В ожидании казни Мерсо отказывается от «по­ложенной» встречи со священником: духовник в ста­не его противников. Страх смерти неотступно пре­следует героя. Он проводит мучительную, изматыва­ющую ночь в думах о гильотине. Все так же упрямо Мерсо отказывается говорить о Боге. Тягостная беседа со священником заканчивается вспышкой гнева. В своей лихорадочной речи Мерсо кричит о своей выст­раданной правде, о том, что в жизни царствует бес­смысленность, что никто ни в чем не виноват, или же все виноваты в этом. Камю не оправдывает бес­смысленное, беспричинное убийство, совершенное героем. Но ведь и суд над Мерсо — воплощение неспра­ведливости, лицемерия, ханжества. Никто из тех, кто обладал правом судить, не пытается даже по­нять преступления. Судят Мерсо и выносят ему приго­вор лишь за то, что он не вписывается в это общест­во, за то, что попрал установленные этим обществом нормы.

Философский смысл:

Повесть «Посторонний» — это своеобразная исповедь главного героя. Все пространство в ней занято единственным вариантом выбора, который совершает единственный герой романа. Мерсо все время говорит о себе. Это постоянное «я» подчеркивает отсутствие общности людей, «коллективной истории», потребности в других людях. 

Герой Камю «не от мира сего» потому, что он принадлежит совершенно иному миру — миру природы. Не случайно в момент убийства он ощущает себя частью космического пейзажа, говорит о том, что его движения направляло само солнце. Но и до этого мгновения Мерсо предстает естественным человеком, который может подолгу и без всякой как будто причины смотреть на небо. Мерсо — словно пришелец на нашей планете, инопланетянин, а его родная планета — море и солнце. Мерсо — романтик, но «романтик-экзистенциалист». Слепящее солнце Алжира освещает поступки героя, которые невозможно свести к социальным мотивировкам поведения, к бунту против формальной нравственности. Убийство в «Постороннем» — еще одно «немотивированное преступление». Мерсо в одном ряду с Раскольниковым. Различие между ними в том, что Мерсо уже не спрашивает о границах возможного, — само собой разумеется, что для него возможно все. Он свободен абсолютно, ему «все дозволено». «"Все дозволено" Ивана Карамазова — единственное выражение свободы», — считал и сам Альбер Камю (с юности он зачитывался Достоевским, Ницше, Мальро). 

Название повести Камю символично. Оно фиксирует мироощущение главного героя. А повествование, ведущееся от первого лица, дает автору возможность познакомить читателей с образом его мыслей, понять суть его «посторонности». Дело в том, что Мерсо равнодушен к жизни в ее привычном смысле. Он отбрасывает все ее измерения, кроме единственного — своего собственного существования. В этом существовании не действуют привычные нормы: говорить женщине, что ты ее любишь; плакать на похоронах матери; думать о последствиях своих поступков. Здесь можно не притворяться и не лгать, а говорить и делать то, к чему ведет само существование, не думая о завтрашнем дне, потому что только психологические мотивировки и есть единственно верные мотивировки человеческого поведения. Герой Камю не решает никаких социальных вопросов; ни против чего не протестует. Для него вообще не существует никаких общественно-исторических обстоятельств. Единственное, в чем уверен Мерсо, это то, что скоро придет к нему смерть. 

«Мерсо не признает важнейших заповедей и потому не вправе ждать милосердия». Но он абсолютно равнодушен к этому, ведь он знает, что ничто не имеет значения, что жизнь не стоит того, чтобы «за нее цепляться»: «Ну что ж, я умру. Раньше, чем другие, — это несомненно. Но ведь всем известно, что жизнь не стоит того, чтобы за нее цепляться.. В сущности не имеет большого значения, умрешь ли ты в тридцать или в семьдесят лет, — в обоих случаях другие-то люди, мужчины и женщины, будут жить, и так идет уже многие тысячелетия». 

Мерсо не живет — он существует, без «плана», без идеи, от случая к случаю, от одного мгновения к другому. В «Объяснении «Постороннего» (1943) Ж. П. Сартр сделал акцент на том, как построено повествование: «Каждая фраза — это сиюминутное мгновение... каждая фраза подобна острову. И мы скачками движемся от фразы к фразе, от небытия к небытию». 

Смерть как проявление абсурдности существования — вот основа освобождения героя Камю от ответственности перед людьми. Он раскрепощен, ни от кого не зависит, ни с кем не хочет себя связывать. Он — посторонний в отношении к жизни, которая ему представляется нелепым собранием всевозможных ритуалов; он отказывается выполнять эти ритуалы. Гораздо важнее любых принципов и обязательств, долга и совести для Мерсо то, что в момент совершения им убийства было нестерпимо жарко, а голова страшно болела, что «солнце сверкнуло на стали ножа... и Мерсо будто ударили в лоб длинным острым клинком, луч сжигал ресницы, впивался в зрачки и глазам было больно». Таким образом, конфликт в повести Камю находится на оси столкновения людей-автоматов, выполняющих ритуалы, и живого существа, не желающего их выполнять. Трагический исход здесь неизбежен. Трудно совместить собственное эгоистическое существование и движение человеческих масс, творящих историю. Мерсо напоминает и язычески раскрепощенную личность, выпавшую из лона церкви, и лишнего человека, и аутсайдера, который оформится в литературе во второй половине XX века. 

На двойной — метафизический и социальный — смысл романа указывал и сам Камю, пояснявший странное поведение Мерсо прежде всего нежеланием подчиняться жизни «по модным каталогам». 

Сюжет «Постороннего» Камю видел в «недоверии к формальной нравственности». Столкновение «просто человека» с обществом, которое принудительно «каталогизирует» каждого, помещает в рамки правил, установленных норм, общепринятых взглядов, становится открытым и непримиримым во второй части романа. Мерсо вышел за эти рамки — его судят и осуждают. 

Образ « постороннего », выведенный Альбером Камю, вызвал в свое время много различных толкований. В кругах европейской интеллигенции военного времени он был воспринят? как новый «Экклезиаст» (этому способствовало высказывание автора о своем герое: « Единственный Христос, которого мы заслуживаем»). Французская критика проводила параллель между «посторонним» и молодежью 1939-го и 1969 годов, так как и те и другие были своего рода посторонними и в бунте искали выход из одиночества. 

Параллели можно проводить бесконечно, ведь история хранит немало примеров, когда человек обостренно чувствовал свое одиночество и неприкаянность, страдая от «неправильности», «искривленности » окружающего мира. Эти чувства возникают всякий раз, когда в обществе царит всеобщее отчуждение, когда человеческое существование сводится к равнодушному исполнению определенных норм и правил, а любой, кто отказывается следовать заведенному порядку, не приемля эгоизма, равнодушия и формализма, становится «чужаком», изгоем, «посторонним». 
24. Театр абсурда. Беккет. Пьеса В ожидании Годо.
Театр абсурда:

«Театр абсурда» — это название некоторых театральных произведений, которые родились и создавались в Париже в 1950-е годы, точнее, в начале 1950-х годов. Такое определение дал этому театру Мартин Эсслин, известный английский критик. Почему он назвал его театром абсурда? Может быть,потому, что в период между 1945-м и 1950 годами много говорили об абсурде, и Эсслин, вероятно, решил, что существует связь между нашим театром и идеями, теориями или наваждениями, введенными в моду Жаном-Полем Сартром,Альбером Камю, Жоржем Батайем и еще кое-кем. Ему показалось, что существует связь между такого рода театром и послевоенным миром, увиденным глазами авторов, которых я только что назвал. Может быть, он был прав. Что касается меня, то я с трудом принимаю этот термин, но теперь, раз уж он стал обиходным для определения некоего театра и употребляется по отношению к театральным произведениям, к театральному течению эпохи, раз уж этот термин и этот театр принадлежат литературной истории, то я имею основание называть абсурдным — театр абсурда. Я бы предпочел, как и Эммануэль Жакар, называть этот театр «театром насмешки». Действительно, персонажи этого театра, моего театра, ни трагические, ни комические, они — смешные. У них нет каких бы то ни было трансцендентальных или метафизических корней. Они могут быть только паяцами, лишенными психологии, во всяком случае, психологии в том виде, как ее до сих пор понимали. И тем не менее они, конечно же, станут персонажами-символами, выражающими определенную эпоху.
Беккет:
Сэмюэл Беккет (1906-89) – англо-французский драматург и романист, родился в городе Дублин. Беккет учился и преподавал в Париже до оседания на постоянной основе в 1937 году. Он писал в основном на французском языке, часто сам переводил свои произведения на английский язык.
Первым опубликованным романом в биографии Сэмюэла Беккета является «Мёрфи» (Murphy, 1938). Произведение служит типичным примером его последующих работ по устранению традиционных элементов сюжета, героев, и окружающей обстановке.
Вместо этого, Сэмюэл Беккет описывает время ожидания и борется с наполняющим чувством бесполезности. Страдания от упорства в бессмысленном мире активизируются в последующих новеллах Беккета, включая «Уотт» (Watt, 1942-1944), трилогию «Моллой» (Molloy,1951), «Маллон умирает» (Malone Dies,1951), «Безымянный» (The Unnamable,1953), «Как оно есть»( How It Is, 1961) и «Потерянные» (The Lost Ones, 1972).
В этом театре абсурда Беккет сочетает горький юмор с подавляющим чувством боли и утраты. Наиболее известными и спорными его драмами являются «В ожидании Годо» (Waiting for Godot, 1952) и «Конец игры» (Endgame, 1957), которые были исполнены по всему миру. В 1969 году Сэмюэл Беккет был награжден Нобелевской премией в области литературы.
Другие работы Беккета, например, – крупное исследование «Пруст» (Proust, 1931), «Последняя лента Краппа» (Krapp’s Last Tape,1959) и «Счастливые дни» (Happy Days, 1961); киносценарий к фильму (1969). Также автор написал ряд коротких историй, – «Дыхание» (Breath, 1966) и «Без» (Lessness, 1970); сборник прозы еще более короткой «Stories and Texts for Nothing» (1967), «No’s Knife» (1967), и «Собрание короткой прозы» (The Complete Short Prose, 1929-1989, отредактированное в 1996 годе С. Гонтарски), сборники накопленных произведений, «Больше лает, чем кусает» (More Pricks than Kicks,1970) и «Первая любовь» (1974) и Поэмы (1963).
Его собрания сочинений (16 томов) были опубликованы в 1970 году, а затем скомпонованы в общее издание (5 томов) и опубликованы в 2006 году.
Первые произведения Беккета в области художественной литературы и драматургии были опубликованы посмертно, роман «Мечты о женщинах, красивых и так себе» (Dream of Fair to Middling Women, 1932) опубликована в 1992 году, а пьеса «Eleutheria» (1947) в 1995.

Краткое содержание:

http://briefly.ru/bekket/v_ozhidanii_godo/
Анализ пьесы: