Заключение Библиография

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Как было рассмотрено во Введении, в знаменитой статье «Искусство как прием» В. Б. Шкловский, обращаясь к приему остранения в искусстве, рассуждает о том, что привычность и обыденность вещи или предмета порождают автоматизм восприятия, лишая увиденное новизны и стирая эмоциональность его воздействия на воспринимающий субъект. «Если мы станем разбираться в общих законах восприятия, то увидим, что, становясь привычными, действия делаются автоматическими, — пишет ученый. — Автоматизация съедает вещи, платье, мебель, жену и страх войны» ¹⁸³ . Искусство как способ мышления образами позволяет, по мнению Шкловского, преодолеть обычность и «знакомость» увиденного, дает возможность «вернуть ощущение жизни», почувствовать вещи заново:

«Целью искусства является дать ощущение вещи, как видение, а не как узнавание; приемом искусства является <…> прием затрудненной формы, увеличивающий трудность и долготу восприятия, <…> воспринимательный процесс в искусстве самоцелен и должен быть продлен…»¹⁹
Как показывает проведенный анализ текста романа-антиутопии Татьяны Толстой «Кысь», именно по этому пути идет писатель, создавая остраненный образ этноцентрированной реальности — послевзрывного бывшего московского семихолмия. Постапокалиптическая действительность городка Федор-Кузьмичска остраняется Толстой в той мере, в какой это необходимо для того, чтобы создать развернутую художественную метафору деструкции постсоветского пространства, показать антиутопическую проекцию событий и явлений «русского мира» (вообще) и его советского варианта (в частности). Остранение, основанное на проективном отрицательном сравнении времен и пространств, прошлого и настоящего, настоящего и «будущего», позволяет писателю «вернуть ощущение новизны» (по Шкловскому), обратить читателя к самому себе, чтобы пробудить те нравственные составляющие, на которые неизменно ориентирована мировая литература и к которым устойчиво апеллировала русская классическая литература. Избранный Толстой иронико- саркастический ракурс изображения и игровой подход, кажется, «несерьезный» в своей основе, на самом деле не снимают значимости проблем, к которым обращается художник, скрывая за «легкостью» повествования глубину и важность «вечных» проблем «русского мира».
Смоделированная писателем концепция «новой» истории после- Московья несет на себе черты остраненного пространства и времени, измененного сознания голубчиков и перерожденцев, приметы выраженной трансформации чувственного и ментального мировидения. Деконструкция основных констант «русского мира» позволяет писателю обновить остроту восприятия собственной этики и современной морали (или аморальности), разглядеть социальные пороки цивилизационного развития народа (и шире — человечества), глубже проникнуть в психо-биологические недра человеческой природы, осознать несовершенство натуры «естественного» человека. Сквозное иронико-сатирическое остранение позволяет Толстой выявить негативное в привычно позитивном, на примере деформированного федор-кузьмичского сообщества разглядеть «устойчивые» пороки как социального, так и морального уровня. В самом широком ракурсе — взглянуть на себя со стороны.
По Шкловскому, «вывод вещи из автоматизма восприятия совершается в искусстве разными способами»²⁰— разнообразие способов и механизмов остранения демонстрирует и роман-антиутопия Толстой «Кысь». Остранению подвергаются как категории абстрактно-обобщенного плана — хронотопические доминанты, формирующие деформированное пространство и «обратное» время романа, так и категории предметно-содержательного уровня — «непривычная» образная система героев (полулюдей-
полуживотных) и «странный» характер воплощения персонажных пар (и рядов) посредством поэтико-выразительных средств, вбирающих в себя остраняющие элементы и принципы их конструирования. Остранение у Толстой есть «почти везде, где есть образ» (В. Б. Шкловский).
Алогизму и абсурдизации у Толстой подвергается весь мир, в котором существуют ее герои. Городок Федор-Кузьмичск становится знаком- символом любого перевернутого мира, насквозь пронизанного случайностью мотивировок, алогичностью причинно-следственных связей, оксюморонностью пребывающих в нем существ и предметов. Единственной константой голубчикова мира оказывается устойчивый хаос. Совмещение пространственных (Федор-Кузьмичск — Москва — Рим) и временных (прошлое — настоящее — будущее) координат, лишенных видимых и мотивированных связей, опосредованных дискретностью и прерывностью, позволяет писателю сотворить «новый» остраненный мир, в котором отсутствуют привычные тенденции эволюционности или цикличности. Всеединство пространства Федор-Кузьмичска порождено не идеей гармоничной цельности мироздания, но наложением дискурсов рационалистического и мифологического, доисторического и современного. Инволюция как свертывание становится равновеликой эволюции как поступательному развитию. Векторность природного и социального прогресса подменяется и вытесняется у Толстой хаотичным «броуновским движением», единичность — множественностью, центр — сплошной и пронизывающей всё децентрализацией. Весь объем федор-кузьмичского мира оказывается у Толстой абсурдированно остраненным — при этом исходной точкой остранения становится трансформация и деструктуризация порождающего и воспринимающего сознания (как автора, так и героев).