ПУЛАТ
АБДУЛЛАЕВ
(Мо, 1966)
П
улат Хабибович Абдуллаев
родился и вырос в Ташкенте.
В русской средней школе № 50,
где он учился, было немало
выходцев из семей местной партийно-
правительственной и иной элиты.
Но он не помнит, чтобы кто-то из его
сверстников строил планы насчет по-
ступления в МГИМО. «Какие-то глухие
разговоры об этом вузе до меня доходи-
ли, но в моем сознании он витал где-то
в заоблачных высях, а на его окованной
бронзой двери красовалась надпись (по-
зволю себе перефразировать Данте):
«Оставь надежду, всяк в меня стучащий».
Так получилось, что летом 1957 года,
находясь во время школьных каникул
в Москве, 15-летний Пулат по случай-
ности оказался в гостях на даче у одного
видного советского сановника. «Было
время не то позднего обеда, не то ран-
него ужина, — рассказывает Пулат
Хабибович, — на просторной веранде
был накрыт стол с основательным
(не без роскоши) угощением, а гости
вели тихие интеллигентные беседы.
Преобладали люди среднего возраста
и постарше, разговор зашел о недавнем
прошлом, включая неизбежную в те вре-
мена тему сталинских репрессий. Я за-
помнил это потому, что кто-то из гостей
назвал фамилию (причем с совершенно
правильным ударением) одного из зло-
вещих деятелей 30-х годов — наркома
внутренних дел Г. Г. Ягоды. Мне о нем
до этого не было известно, в то время как
о «ежовщине» и тем более о Берии я был,
конечно, наслышан.
Я вступил в приватный разговор с эле-
гантным молодым брюнетом в строгих
очках, который сидел напротив меня.
Выяснилось, что он зять хозяина дома,
дипломат, младший сотрудник совет-
ского посольства в одной из западных
столиц, находится в Москве по случаю
очередного отпуска. Нужно ли говорить,
что он был недавним выпускником пре-
стижного Института международных от-
ношений (в те годы чаще использовалась
не аббревиатура, а полное и уважитель-
ное название)».
Когда речь зашла о выборе профессии,
Пулат сообщил о своих склонностях
и интересах, добавив, что еще не опре-
делился с выбором пути, однако дело
идет к тому, что это в порядке семейной
преемственности будет геологическая
наука (его отец Х. П. Абдуллаев, видный
ученый-геолог, лауреат Ленинской
премии, в те годы был президентом
Академии наук Узбекистана).
Собеседник оказался проницатель-
ным и вполне доброжелательным
человеком. Разница в возрасте (он был
старше на 10–12 лет) позволяла ему
говорить с юношей покровительствен-
ным тоном, но он этим правом не зло-
употреблял, обращался к нему на «вы»
и дал несколько дельных советов.
«Вы не торопитесь с выбором, — ска-
зал он. — Мне кажется, что у вас скорее
гуманитарный склад ума и искать
лучше в этом направлении. А по-
чему бы не попробовать поступить
в Институт международных отноше-
ний?» «А разве это возможно?» — спро-
сил я. В моем голосе звучало не столько
сомнение, сколько уверенность в том,
что такой возможности быть не может.
«Почему же нет? — улыбнулся мой но-
вый знакомый. — Вот я, например, по-
ступил и успешно его окончил, а теперь
работаю по специальности».
И в этот самый момент МГИМО,
паривший на недоступной высоте,
вдруг несколько приспустился, так что
можно было разглядеть и нарядную
дверь, и украшавшую ее надпись. Она
по-прежнему выглядела грозно, но уже
не звучала как приговор».
И все-таки, нарушая закон жанра,
Пулат Хабибович признается, что
не послушался дружеской рекомен-
дации и пошел учиться на геолога.
И лишь через два года, окончательно
осознав, что «утратил правый путь
во тьме долины», перешел из МГУ
в Институт международных отноше-
ний сразу на второй курс факультета
международных отношений (западное
отделение, английский язык). «Не буду
углубляться в сложные обстоятельства
перехода — это, как говорится, совсем
другая история. Студентом МГИМО
я стал в 1961 году, а в июне 1962 года
умер мой отец, не дожив и до пятиде-
сяти. За несколько месяцев до кончины
я был у него в Кремлевской больнице
на улице Грановского. Помню, как
он представлял меня соседу по палате:
«Вот мой сын, учится в Институте меж-
дународных отношений, бросил гео-
логию и решил податься в Талейраны».
Мне показалось, что где-то рядом с ха-
рактерной для отца иронией прозву-
чала и легкая нотка гордости... Кстати
говоря, папа на геологической профес-
сии не очень настаивал. Просто он был
человеком своего времени и считал,
что мужчина должен сначала освоить
какую-то серьезную, желательно инже-
нерную профессию, а затем заниматься
чем угодно, в том числе и дипломатией.
А мне очень не хотелось его огорчать».
Интересно, что своего доброжелатель-
ного знакомого с подмосковной дачи
Пулат Хабибович впоследствии не раз
встречал в коридорах МИДа, да и в не-
которых кабинетах: «Он меня, похоже,
не узнал, ведь прошло столько лет.
А я не стал ворошить прошлое».
Учеба и общественная жизнь МГИМО
того времени (первая половина
60-х годов) несли на себе печать совет-
ской эпохи, хотя далеко и не худшего
ее периода. Большое место в учебном
процессе занимали дисциплины, по-
рожденные «мифотворческими дог-
мами коммунистической идеологии».
«Конечно, далеко не все преподаватели
общественных дисциплин были зашо-
ренными начетчиками, — вспоминает
Пулат Хабибович. — Встречались среди
них и вполне вменяемые люди, к тому
же мастера своего дела. Вспоминаются,
например, яркие лекции философа
И. Б. Миндлина. Кому я действительно
признателен, так это преподавателям
английского языка, давшим мне очень
много. Я же, со своей стороны, старался
их не подвести, что привело и к по-
явлению в одной из ежегодных моих
языковых характеристик фразы о «не-
заурядных языковых способностях».
Эта оценка привлекла внимание пере-
водческой службы МИДа, куда я был
приглашен на беседу. Если бы не проза
жизни, выразившаяся в отсутствии
собственной жилплощади в Москве, я,
вероятно, пошел бы по этой линии».
Речь идет о В. И. Тархове, который вел
в группе Абдуллаева политический пе-
ревод. «Он, конечно, в немалой степени
способствовал нашему становлению как
языковых специалистов. Но запомнился
он еще и как тонкий, интеллигентный
человек, наделенный добрым чувством
Do'stlaringiz bilan baham: 
