…Убийство президента Кеннеди стало самым трагическим событием

Глава 31 
1 
Он по-прежнему жил на Годдард-стрит. Я закатил его по пандусу на крыльцо, и
он достал внушительную связку ключей. А куда деваться? Парадная дверь
запиралась как минимум на четыре замка.
— Арендуете или ваш?
— Мой, — ответил он. — Пока.
— Это хорошо. — Раньше он дом арендовал.
— Вы так и не сказали, откуда знаете мое имя.
— Сначала давайте выпьем. Мне это не повредит.
Дверь вела в гостиную, которая занимала переднюю половину дома. Он сказал
мне: «Стой!» — словно лошади, и зажег фонарь Коулмана. В его свете я увидел
мебель, о какой говорят: «Старая, но пригодная для использования». На полу лежал
красивый плетеный ковер. Ни на одной из стен я не заметил ни аттестата об
окончании средней школы, ни взятого в рамочку сочинения «День, который изменил
мою жизнь», зато хватало католических икон, компанию которым составляло
множество фотографий. Неудивительно, что я узнал некоторых запечатленных на
них людей. В конце концов, я встречал их всех.
— Заприте, пожалуйста, дверь, хорошо?
Я закрыл дверь, отсекая темный и опасный Лисбон-Фоллс, задвинул оба засова.
— И врезной замок, если не возражаете.
Я повернул барашек и услышал глухой металлический лязг. Гарри тем
временем ездил по гостиной и зажигал керосиновые лампы с высокими
стеклянными колпаками. Я смутно помнил, что видел такие в доме моей бабушки
Сейри. Они давали куда более приятный свет, чем фонарь Коулмана, и Гарри
Даннинг одобрительно кивнул, когда я отключил его жаркое белое сияние.
— Как вас зовут, сэр? Мое имя вы уже знаете.
— Джейк Эппинг. Едва ли оно вызывает какие-то воспоминания, верно?
Он задумался, покачал головой.
— А должно?
— Пожалуй, что нет.
Он протянул руку. Она чуть подрагивала, вероятно, от старческой слабости.
— Все равно позвольте пожать вашу руку. Вы меня спасли.
Конечно, я с радостью позволил. Привет, новый друг. Привет, давний друг.
— Ладно, раз с этим разобрались, теперь можем выпить с чистой совестью. Я
принесу односолодовый виски. — И он покатил на кухню, поворачивая колеса чуть

---

трясущимися, но все еще сильными руками. Я видел, что кресло снабжено
маленьким электромотором, но то ли он не работал, то ли Гарри экономил заряд
аккумулятора. Старик оглянулся на меня.
— Вы не опасны? Я хочу сказать, для меня?
— Для вас — нет, Гарри, — улыбнулся я. — Я ваш добрый ангел.
— Это чертовски необычно, — ответил он. — Но где в эти дни найти обычное?
Он скрылся на кухне. Скоро там зажегся свет. Уютный, оранжево-желтый свет.
В нем все казалось таким домашним. Но за этими стенами… в окружающем мире…
Да что же я такое натворил?
2 
— За что пьем? — спросил я, когда мы подняли стаканы.
— За лучшие времена, чем эти. Такой тост вас устроит, мистер Эппинг?
— Более чем. И зовите меня Джейк.
Мы чокнулись. Выпили. Я не мог вспомнить, когда в последний раз пил что-то
более крепкое, чем пиво «Одинокая звезда». Виски напоминало горячий мед.
— Электричества нет? — спросил я, оглядывая лампы. Гарри прикрутил
фитили, вероятно, экономя керосин.
Гарри помрачнел.
— Ты не местный, да?
Этот вопрос я уже слышал раньше, от Фрэнка Аничетти во «Фруте», когда
впервые отправился в прошлое. Тогда я солгал. Сейчас делать этого не хотелось.
— Я не знаю, как ответить на этот вопрос, Гарри.
Он пожал плечами: нет, так нет.
— Мы должны получать электричество три дня в неделю, и сегодня — один из
таких дней, но в шесть вечера его отключили. В «Провинс электрик» я верю не
больше, чем в Санта-Клауса.
После этих слов мне вспомнились наклейки на автомобилях.
— И как давно Мэн стал частью Канады?
Он посмотрел на меня как на сумасшедшего, но я видел, что разговор ему
нравится. Его необычность, а главное, реальность. Мне оставалось только гадать,
когда он вот так с кем-то говорил.
— С две тысячи пятого. Кто-то стукнул тебя по голове, или как?
— Если на то пошло, да. — Я подошел к его креслу, опустился на колено,
которое сгибалось, и показал место на затылке, где больше не росли волосы. —
Несколько месяцев тому назад меня сильно избили…
— Да, я видел, как ты хромал, когда бежал к этим деткам.

---

— …и теперь я многого не помню.
Внезапно пол под нами затрясся. Задрожали фитили в керосиновых лампах.
Рамки фотографий застучали о стены, а двухфутовый гипсовый Иисус с
распростертыми руками сделал шаг к краю каминной доски. Он напоминал
человека, обдумывающего самоубийство, и, учитывая текущее состояние дел, я не
мог его винить.
— 
Трясунок, 
— 
буднично 
прокомментировал 
Гарри, 
когда 
земля
успокоилась. — Ты их помнишь, верно?
— Нет. — Я поднялся, подошел к камину, отодвинул Иисуса назад, к Деве
Марии.
— Спасибо. Я уже потерял половину чертовых апостолов, которые попадали с
полки в моей спальне, и скорблю по каждому. Они мне достались от матери.
Трясунки — колебания земли. Они у нас случаются часто, но самые сильные
землетрясения происходят на Среднем Западе и в Калифорнии. Разумеется, в Европе
и Китае.
— Люди уже швартуют корабли в Айдахо? — Я все стоял у камина,
разглядывал фотографии в рамках.
— До этого еще не дошло, но… Ты же знаешь, что четыре японских острова
ушли под воду?
Я в ужасе уставился на него.
— Нет.
— Три маленьких, а заодно и здоровый Хоккайдо. Ушли в чертов океан четыре
года тому назад, словно спустились на лифте. Ученые говорят, что это как-то
связано со смещением земной коры. — И будничным голосом добавил: — Говорят,
что Землю разорвет к две тысячи восьмидесятому году, если процесс не
остановится. Тогда в Солнечной системе будет два пояса астероидов.
Остаток виски я выпил одним глотком, и крокодильи слезы, вызванные
спиртным, на мгновение раздвоили зрение. Указал на фотографию, запечатлевшую
Гарри лет в пятьдесят. Он уже сидел в инвалидном кресле, но выглядел крепким и
здоровым, во всяком случае, выше пояса; штанины раздувались вокруг его тонких
ног, а рядом с ним стояла женщина в розовом платье, напомнившем мне костюм
Джеки Кеннеди, в котором она ехала по Далласу 22 ноября 1963-го. Я помню, как
мама говорила, что нельзя называть некрасивую женщину «простушкой». Надо
говорить, что у нее «хорошее лицо». У этой женщины было хорошее лицо.
— Ваша жена?
— Ага. Эта фотография сделана на двадцать пятую годовщину нашей свадьбы.
Через два года она умерла. Тогда многие умирали. Политики утверждают, что
виноваты атомные бомбы. После ханойского ада в шестьдесят девятом их взрывали
двадцать восемь или двадцать девять раз. Они будут клясться в этом, пока не
посинеют, но все знают, что язвы и рак так сильно ударили по нам лишь после того,
как «Вермонтский янки»
. А ведь люди много

---

лет требовали остановить реактор. Но им отвечали, что в Вермонте сильного
землетрясения быть не может, что это Царство Божье, только трясунки, и ничего
больше. Да. И посмотрите, что из этого вышло.
— Вы говорите, что в Вермонте взорвался реактор?
— Заразил радиацией всю Новую Англию и Южный Квебек.
— Когда?
— Джейк, ты шутишь?
— Ни в коем разе.
— Девятнадцатого июня тысяча девятьсот девяносто девятого года.
— Я сожалею, что так вышло с вашей женой.
— Спасибо, сынок. Она была хорошая женщина. Чудесная женщина. И не
заслуживала того, что с ней сталось. — Он медленно провел рукой по глазам,
вытирая слезы. — Давно не говорил о ней, но если на то пошло, я давно уже вообще
ни с кем нормально не говорил. Могу я налить тебе еще этого сока счастья?
Большим и указательным пальцами я показал: чуть-чуть. Я не собирался
задерживаться здесь надолго, понимал, что должен как можно быстрее ознакомиться
с подробностями этой ложной истории, с трагедией, обрушившейся на этот мир.
Мне предстояло многое сделать, и прежде всего оживить мою очаровательную, мою
любимую женщину. Возвращение в прошлое привело бы к еще одному разговору с
Зеленой Карточкой, а поддатым мне говорить с ним никак не хотелось, но я
чувствовал, что капелька виски мне не повредит. Более того, что она мне
необходима. Все мои эмоции сковало льдом, и это скорее радовало, потому что в
голове царил полный сумбур.
— Вас парализовало во время Тетского наступления? — спросил я, думая: