…Убийство президента Кеннеди стало самым трагическим событием

Глава 11 
Я ехал на юг по автостраде «Миля-в-минуту» и пытался убедить себя, что мне
нет нужды тревожиться о Каролин Пулин. Говорил себе, что она — объект
эксперимента Эла Темплтона, не моего, а эксперименты Эла, как и его жизнь,
закончились. Напоминал себе, что случай Пулин разительно отличается от случая
Дорис, Троя, Тагги и Эллен. Да, Каролин до конца жизни останется с
парализованными ногами, да, это ужасно. Но паралич от пули — это одно, а смерть
от ударов кувалды — совсем другое. Каролин Пулин все равно ждала долгая и
полнокровная жизнь, как в инвалидном кресле, так и без него. Я говорил себе, что
это безумие — ставить под удар мою главную миссию, позволяя упрямому
прошлому дотянуться до меня, схватить, перемолоть.
Бесполезно.
Первую ночь я собирался провести в Бостоне, но вновь и вновь видел Даннинга
на отцовской могиле и раздавленную корзинку цветов. Он заслуживал смерти —
черт, его требовалось убить, — однако пятого октября он еще не причинил никакого
урона своей семье. Во всяком случае, второй семье. Я мог сказать себе (и говорил!),
что первой он урон причинил и к тринадцатому октября был уже дважды убийцей,
причем одной из его жертв стал маленький мальчик, — но подтверждением тому
являлись лишь слова Билла Теркотта.
В итоге мне захотелось уравновесить причиненное мной зло, пусть обойтись
без него не представлялось возможным, каким-то добрым деянием. И вместо того
чтобы ехать в Бостон, я свернул с автострады в Оберне и покатил в озерную часть
Мэна. Прибыл в пансионат, где останавливался Эл, уже в сумерках. Снял самый
большой из четырех домиков с видом на озеро по смехотворным межсезонным
расценкам.
Эти пять недель, возможно, стали лучшими в моей жизни. Я никого не видел,
кроме пожилой пары, которая хозяйничала в местном магазинчике, где я дважды в
неделю покупал продукты, и мистера Уинчелла, владельца пансионата. Он заезжал
по воскресеньям, чтобы убедиться, что я в полном здравии и всем доволен. Всякий
раз, когда он задавал эти вопросы, я отвечал утвердительно и не лгал. Он дал мне
ключ от ангара, где хранилось разное снаряжение, и каждое утро и вечер я брал
каноэ, если видел, что вода спокойна. Помню, как в один из таких вечеров я
наблюдал полную луну, бесшумно поднимавшуюся над деревьями, серебряную
дорожку, которую она проложила на воде, и отражение моего каноэ подо мной,
напоминавшее утонувшего близнеца. Где-то закричала гагара, ей ответила еще одна.
Скоро к разговору присоединились другие. Я вытащил из воды весло и просто сидел
в трехстах ярдах от берега, смотрел на луну и слушал общение гагар. Помнится,
подумал: если небеса все-таки есть и они не такие, как здесь и сейчас, я не хочу туда
отправляться.
Начали набирать силу осенние цвета: сначала скромно-желтые, потом
оранжевые, наконец, слепящие огненно-красные, по мере того как осень прогоняла
прочь еще одно мэнское лето. В магазине стояли картонные коробки, доверху

---

наполненные книгами карманного формата без обложек
[77]
, и я прочел не меньше
трех десятков: детективы Эда Макбейна, Джона Д. Макдональда, Честера Хаймса и
Ричарда С. Пратера, слезливые мелодрамы «Пейтон-плейс» и «Надгробие Дэнни
Фишеру», десятки вестернов, один научно-фантастический роман под названием
«Охотники на Линкольна», о том, как путешественники во времени пытались
записать «забытую» речь Авраама Линкольна.
Если я не читал и не плавал на каноэ, то гулял по лесу. Обычно во второй,
подернутой дымкой, половине теплых долгих осенних дней, когда туманно-
золотистый свет просачивался сквозь листву. Вечера выдавались такими
спокойными, что воздух, казалось, вибрировал от тишины. По шоссе 114
автомобили проезжали редко, а после десяти вечера — практически никогда. В это
время часть мира, куда я приехал отдохнуть, принадлежала только гагарам и ветру в
хвойных деревьях. Мало-помалу образ Фрэнка Даннинга, лежащего на могиле отца,
начал таять, и я уже не столь часто вспоминал, как в мавзолее Трекера бросил еще
дымящуюся сувенирную подушку на изумленные глаза убитого.
В конце октября, когда последние листья слетали с деревьев, а ночная
температура опустилась до тридцати с небольшим градусов
[78]
, я начал ездить в
Дарэм, обследовал территорию в окрестностях Боуи-Хилла, где через пару недель
начиналась охота. Молельный дом квакеров, упомянутый Элом, послужил отличным
ориентиром. Нашел я и сухое дерево, нависшее над дорогой, вероятно, то самое,
которое пытался оттащить Эл, когда подъехал Эндрю Каллем в оранжевом
охотничьем жилете. Я также нашел дом стрелка и проследил его вероятный
маршрут до Боуи-Хилла.
Никаких особых планов я не строил. Собирался полностью повторить путь Эла.
Приехать в Дарэм пораньше, остановиться у упавшего дерева, начать его
оттаскивать, изобразить сердечный приступ. Но, определившись с местоположением
дома Каллема, я свернул к стоявшему в полумиле «Магазину Брауни», чтобы выпить
чего-нибудь холодного, и увидел в витрине плакат, который подсказал мне новую
идею. Безумную, конечно, но интересную.
Крупная надпись на плакате гласила: «РЕЗУЛЬТАТЫ ТУРНИРА ОКРУГА
АНДРОСКОГГИН ПО КРИББИДЖУ». Ниже приводился список из чуть ли не
пятидесяти фамилий. Победивший житель Уэст-Минот набрал десять тысяч
«колышков», что бы это ни значило. На счету занявшего второе место было девять
тысяч пятьсот. А третье место, с восемью тысячами двадцатью двумя «колышками»,
занял — его имя обвели красным, что и привлекло мое внимание, — Энди Каллем.
Совпадения случаются, но я все больше склонялся к мысли, что они крайне
редки. Что-то срабатывало, понимаете? Где-то во Вселенной (или за ее пределами)
пощелкивала огромная машина, проворачивая свои легендарные шестерни.
На следующий день я подъехал к дому Каллемов около пяти часов вечера.
Припарковался позади «форда»-универсала с панелями под дерево и пошел к двери.
На мой стук открыла миловидная женщина в фартуке с оборочками и
малышкой на сгибе руки, и с первого взгляда я понял, что все делаю правильно.
Потому что Каролин Пулин стала бы не единственной жертвой трагедии

---

пятнадцатого ноября, пусть только она и оказалась бы в инвалидном кресле.
— Да?
— Меня зовут Джордж Амберсон, мэм. — Я приподнял шляпу. — Я хотел бы
узнать, не представится ли мне возможность поговорить с вашим мужем?
Конечно же, такая возможность представилась. Он уже стоял позади жены,
обнимая ее за плечи. Молодой парень, еще не достигший тридцати, смотрел на меня
с вопросительной улыбкой. Малышка потянулась к его лицу, а когда он поцеловал ее
пальчики, засмеялась. Каллем протянул мне руку, и я пожал ее.
— Чем я могу вам помочь, мистер Амберсон?
Я поднял доску для криббиджа.
— Судя по тому, что я увидел в «Магазине Брауни», вы отменный игрок.
Поэтому у меня к вам предложение.
На лице миссис Каллем отразилась тревога.
— Мы с мужем методисты, мистер Амберсон. Эти турниры — забава. Он
выиграл кубок, и я рада вытирать с него пыль, чтобы он красиво смотрелся на
каминной доске, но если вы хотите играть в карты на деньги, то ошиблись
адресом. — Она улыбнулась. Я видел, что улыбка далась ей не без усилий, но по-
прежнему осталась доброжелательной. Мне она нравилась. Они оба мне нравились.
— Она права. — Голос Каллема звучал твердо, пусть в нем и слышалось
сожаление. — Я играл по центу за колышек, когда валил лес, но это было до того,
как я встретил Марни.
— Я не настолько обезумел, чтобы играть с вами на деньги, — ответил я, —
потому что я вообще не умею играть. Но хочу научиться.
— В таком случае заходите, — предложил он. — Я с радостью вас научу. На это
уйдет не больше пятнадцати минут, а обедать мы будем через час. Чего там, если вы
умеете складывать до пятнадцати и считать до тридцати одного, то сможете играть в
криббидж.
— Уверен, хороший игрок должен не только считать и складывать, иначе вы не
стали бы третьим в первенстве Андроскоггина, — ответил я. — И мне бы хотелось
узнать не только правила. Я хочу купить день вашего времени. Если точно,
пятнадцатое ноября. Скажем, с десяти утра до четырех дня.
Теперь на лице жены появился испуг. Она прижала малышку к груди.
— За шесть часов вашего времени я заплачу вам двести долларов.
Каллем нахмурился.
— Что за игру вы ведете, мистер?
— Я надеюсь, что это криббидж. — Такого объяснения определенно не хватило.
Я видел это по их лицам. — Послушайте, я не собираюсь дурить вам головы,
утверждая, что за этим ничего не стоит, но если я попытаюсь объяснить, вы примете
меня за сумасшедшего.

---

— Я уже так думаю, — подала голос Марни Каллем. — Пусть уходит, Энди.
— В этом нет ничего плохого, ничего противозаконного, ничего опасного, и это
не афера, клянусь вам. — Но мне в голову уже закралась мысль, что ничего не
выйдет, с клятвой или без. Идея оказалась с изъяном. И теперь Каллем отнесется ко
мне очень настороженно, встретив пятнадцатого ноября неподалеку от Молельного
дома квакеров.
Но я продолжал гнуть свое, чему научился в Дерри.
— Это всего лишь