Три товарища

* * *
Кестер и Биндинг вернулись. За эти несколько минут Биндинг стал совершенно другим
человеком. По всей видимости, он был одним из тех автомобильных маньяков, которые
испытывают совершеннейшее блаженство, когда им удается встретить специалиста, с которым
можно поговорить.
– Не поужинаем ли мы вместе? – спросил он.
– Разумеется, – ответил Ленц.
Мы вошли в трактир. В дверях Готтфрид подмигнул мне, кивнув на девушку:
– А знаешь, ведь она с лихвой искупает утреннюю встречу с танцующей старухой.
Я пожал плечами:
– Возможно. Но почему это ты предоставил мне одному заикаться?
Он засмеялся:
– Должен же и ты когда-нибудь научиться, деточка.
– Не имею никакого желания еще чему-нибудь учиться, – сказал я.
Мы последовали за остальными. Они уже сидели за столом. Хозяйка подавала печенку и
жареную картошку. В качестве вступления она поставила большую бутылку хлебной водки.
Биндинг оказался говоруном неудержимым, как водопад. Чего он только не знал об
автомобилях! Когда же он услыхал, что Кестеру приходилось участвовать в гонках, его симпатия
к Отто перешла все границы.
Я пригляделся к Биндингу внимательнее. Он был грузный, рослый, с красным лицом и
густыми бровями; несколько хвастлив, несколько шумен и, вероятно, добродушен, как люди,

---

которым везет в жизни. Я мог себе представить, что по вечерам, прежде чем лечь спать, он
серьезно, с достоинством и почтением разглядывает себя в зеркало.
Девушка сидела между Ленцем и мною. Она сняла пальто и осталась в сером английском
костюме. На шее у нее была белая косынка, напоминавшая жабо амазонки. При свете лампы ее
шелковистые каштановые волосы отливали янтарем. Очень прямые плечи слегка выгибались
вперед, руки узкие, с длинными пальцами казались суховатыми. Большие глаза придавали
тонкому и бледному лицу выражение страстности и силы. Она была очень хороша, как мне
показалось, – но для меня это не имело значения.
Зато Ленц загорелся. Он совершенно преобразился. Его желтый чуб блестел, как цветущий
хмель. Он извергал фейерверки острот и вместе с Биндингом царил за столом. Я же сидел молча
и только изредка напоминал о своем существовании, передавая тарелку или предлагая сигарету.
Да еще чокался с Биндингом. Это я делал довольно часто. Ленц внезапно хлопнул себя по лбу:
– А ром! Робби, тащи-ка наш ром, припасенный к дню рождения.
– К дню рождения? У кого сегодня день рождения? – спросила девушка.
– У меня, – ответил я. – Меня уже весь день сегодня этим преследуют.
– Преследуют? Значит, вы не хотите, чтобы вас поздравляли?
– Почему же? Поздравления – это совсем другое дело.
– Ну, в таком случае желаю вам всего самого лучшего.
В течение одного мгновения я держал ее руку в своей и чувствовал ее теплое пожатие.
Потом я вышел, чтобы принести ром. Огромная молчаливая ночь окружала маленький дом.
Кожаные сиденья нашей машины были влажны. Я остановился, глядя на горизонт; там светилось
красноватое зарево города. Я охотно задержался бы подольше, но Ленц уже звал меня.
Для Биндинга ром оказался слишком крепким. Это обнаружилось уже после второго
стакана. Качаясь, он выбрался в сад. Мы с Ленцем встали и подошли к стойке. Ленц потребовал
бутылку джина. – Великолепная девушка, не правда ли? – спросил он.
– Не знаю, Готтфрид, – ответил я. – Не особенно к ней приглядывался.
Он некоторое время пристально смотрел на меня своими голубыми глазами и потом
тряхнул рыжей головой:
– И для чего только ты живешь, скажи мне, детка?
– Именно это хотел бы я и сам знать, – ответил я. Он засмеялся:
– Ишь, чего захотел. Легко это знание не дается. Но сперва я хочу выведать, какое она имеет
отношение к этому толстому автомобильному справочнику.
Готтфрид пошел за Биндингом в сад. Потом они вернулись вдвоем к стойке. Видимо, Ленц
получил благоприятные сведения и, в явном восторге оттого, что дорога свободна, бурно
ухаживал за Биндингом. Они распили вдвоем еще бутылку джина и час спустя уже были на «ты».
Ленц, когда он бывал хорошо настроен, умел так увлекать окружающих, что ему нельзя было ни
в чем отказать. Да он и сам тогда не мог себе ни в чем отказать. Теперь он полностью завладел
Биндингом, и вскоре оба, сидя в беседке, распевали солдатские песни. А про девушку последний
романтик тем временем совершенно забыл.