Тонкое искусство пофигизма: Парадоксальный способ жить счастливо

Глава 8 Умение сказать «нет»
В 2009 г. я собрал барахлишко, часть продал, а часть отдал на
хранение, — и съехал из своей квартиры в Латинскую Америку. К
этому времени я уже раскрутил скромный бложец с советами по
свиданиям. Кое-какие деньги давала и интернет-продажа pdf-файлов и
курсов. Я планировал провести большую часть ближайших лет за
рубежом: увидеть другие культуры, да и воспользоваться низкими
ценами в развивающихся странах Азии и Латинской Америки, чтобы
укрепить свой бизнес. Настоящая мечта цифрового номада, которому к
тому же 25 лет! Что еще нужно от жизни?
Но хотя это звучит замечательно и геройски, к странствиям меня
подтолкнули не только здоровые ценности. Конечно, достойные
ценности тоже были: жажда посмотреть мир, познакомиться с новыми
людьми и культурами, испытать приключений, какие бывали у людей в
старые времена.
Однако где-то в глубине давал о себе знать стыд. Тогда я не
подозревал об этом, хотя при полной честности с собой согласился бы:
внизу, под поверхностью таится ценность, которой гордиться не
станешь. Я не видел ее, но в мгновения тишины и абсолютной
честности мог почувствовать ее.
Когда мне было за двадцать, у меня не только было ощущение, что
весь мир мне должен. «Травматическое дерьмо» отрочества создало
специфическое отношение к верности. Я несколько лет компенсировал
закомплексованность и социофобию юных лет и в результате мог
знакомиться с любым человеком, дружить с любым человеком, любить
любого человека, заниматься сексом с любым человеком. Так зачем,
думал я, связывать себя с кем-то одним и даже одной социальной
группой, одним городом, одной страной и культурой? Да передо мной
все пути открыты! А значит, надо понемногу попробовать всего.
Вооруженный ощущением родства с миром, я пять с лишним лет
мотался по странам и океанам, нигде подолгу не задерживаясь. Я
побывал в 55 странах, завел десятки друзей и множество
возлюбленных, которых быстро бросал, а подчас забывал уже к
перелету в следующую страну.

---

Это было странное время. Я со вкусом жил, расширял горизонты,
а поверхностных впечатлений хватало, чтобы заглушить подспудную
боль. Этот опыт казался (да и сейчас кажется) одновременно глубоким
и бессмысленным. Конечно, я многому научился, да вообще стал
другим. Но уж очень много времени и сил ушло впустую.
Сейчас я живу в Нью-Йорке. У меня есть дом, мебель, счет за
электричество и жена. Ничего особенно романтического. И мне это
нравится. Ибо вот главный урок из всех скитаний и приключений:
абсолютной свободы самой по себе недостаточно.
Свобода облегчает поиск смысла. В остальном же ничего
осмысленного в ней может не быть. В конечном счете увидеть в жизни
смысл и значимость можно лишь через отказ от альтернатив, сужение
свободы, верность одному месту, одной вере и даже одному человеку.
Эта догадка доходила до меня медленно-медленно, в течение всех
этих лет и странствий. Так бывает с излишествами: нужно окунуться в
них, чтобы осознать, что счастья в них нет. Вот и мне путешествия не
дали счастья. Погружаясь в 53-ю, 54-ю, 55-ю страну, я стал понимать:
все это классно и увлекательно, но почти не имеет долговременной
значимости. Мои друзья на родине обрастали семьями, покупали дома,
уделяли время интересным компаниям и политическим инициативам, а
я все пытался забыться новыми впечатлениями.
В 2011 г. я оказался в российском городе Санкт-Петербурге. Пища
была неважной. Погода была неважной. (Снег в мае? Вы меня
разыгрываете?) Квартира была неважной. Ничего не работало. Цены
были безумными. Люди были грубыми и странными. Никто не
улыбался, зато все много пили. Но… мне это нравилось. Это была одна
из лучших моих поездок.
Русской культуре присуща грубость, которая часто коробит
американцев и европейцев. Никаких вам лживых любезностей и
расшаркиваний. Вы не улыбаетесь незнакомым людям и не делаете
вид, что вам нравится то, что не нравится. В России, если человек
видит глупость, он называет это глупостью. Если кто-то ведет себя как
придурок, вы называете его придурком. Если женщина вам нравится и
вам приятно с ней общаться, вы говорите ей, что она вам нравится и
вам приятно с ней общаться. И не важно, кто это: друг, незнакомец или
человек, с которым вы пять минут назад познакомились на улице.

---

В первую неделю меня это задевало. Помню, отправился я в
кофейню с русской девушкой. Минуты через три она странно
посмотрела на меня и сказала, что я говорю глупости. Я поперхнулся
напитком. В ее словах не было агрессии: тон был абсолютно
будничным, словно мы беседовали о погоде или о размере туфель. Но я
был в шоке. На Западе такая непосредственность была бы воспринята
как вопиющее хамство, особенно со стороны человека, с которым вы
еле знакомы. И так при каждом общении! Мне казалось, что мне все
грубят. Мой западный и изнеженный ум полагал, что на него нападают
со всех сторон. В результате начали всплывать комплексы, которые
годами не давали о себе знать.
Но недели шли за неделями, и я привык к русской прямоте, как к
русским белым ночам и изобилию водки. И я стал ценить этот подход
к общению, поскольку в нем нет условностей. Это — честность в
подлинном смысле слова. Это — коммуникация без всякой фиги в
кармане, задних мыслей и корысти, отчаянной попытки нравиться.
Уж сколько лет я путешествовал, и уж на что Россия не похожа на
Америку, но именно там я по-особенному вкусил свободу:
возможность открыто говорить, что у меня на душе, не боясь
последствий. Это была странная форма освобождения: через приятие
отказа. Как человек, годами тосковавший по непосредственности —
сначала из-за эмоционально зажатой семьи, потом из-за ложного
желания всячески выказывать уверенность, — я упивался ей, словно
лучшей… лучшей водкой. Месяц в Санкт-Петербурге пролетел
незаметно. Даже уезжать не хотелось.
Путешествие дает удивительные возможности для саморазвития,
ибо выводит за пределы нашей культуры и показывает другое
общество: вот, люди живут с другими ценностями — и ничего, не
пропадают и не комплексуют. Соприкосновение с иными ценностями и
критериями заставляет иначе отнестись к тому, что мы считаем
очевидным: может, у нас не настолько уж все хорошо? Скажем, Россия
заставила 
меня 
задуматься 
о 
фальшивой 
и 
дешевой
доброжелательности, столь типичной для англо-американской
культуры. Я стал спрашивать себя: «Может, наши установки только
губят наши отношения, мешают подлинному общению?»
Помню, обсуждал это с моим русским учителем. У него была
занятная теория: поколениями живя при коммунизме — без

---

экономических возможностей и в культуре страха, русские особенно
ценили доверие. А чтобы выстраивать доверие, нужно быть честным.
То есть, когда дела плохи, следует открыто и без стеснений об этом
сказать. Честность бывала и неприятной, но вознаграждалась тем
простым фактом, что требовалась для выживания: нужно же понимать,
на кого можно положиться, а на кого нельзя, причем соображать надо
быстро.
А на «свободном» Западе, рассуждал русский учитель,
экономических возможностей хоть отбавляй: их столько, что выгоднее
сохранять определенный имидж, пусть ложный, чем реально ему
соответствовать. Доверие утратило ценность. Имидж и умение себя
подать оказались во главе угла. Практичнее иметь поверхностное
знакомство со многими, чем близкое с немногими.
Вот почему в западных культурах стало нормой улыбаться и
говорить приятные вещи, даже если думаешь иное, а также врать по
мелочам и делать вид, что соглашаешься. Вот почему люди научаются
«дружить» с теми, кто им не нравится, и покупать вещи, которые они
не хотят. Экономическая система способствует такому самообману.
Но все это не безобидно: на Западе никогда не знаешь, можно ли
полностью доверять человеку. Подчас этого не знают даже добрые
друзья и члены семьи. На Западе считается столь важным быть
приятным, что зачастую люди полностью подстраиваются под
собеседника.