Тысячеликий герой

Рис. 12. Возвращение Ясона
В эскимосском рассказе о Вороне в чреве кита тема палочек для
разведения огня подверглась искажению и последующей рационализации.
Архетип героя в чреве кита широко известен. Обычно основная задача
героя заключается в том, чтобы развести огонь с помощью этих палочек
внутри чудовища и таким образом добиться смерти кита и своего
освобождения. Разведение огня в этом случае символизирует половой акт.
Две палочки — палочка с углублением и веретено — известны,
соответственно, как женская и мужская; пламя — это вновь рожденная
жизнь. Герой, разжигающий огонь внутри кита, представляет вариант
священного брака.
Но в нашем эскимосском рассказе эта картина разведения огня

---

претерпела модификацию. Женское начало было воплощено в образе
красивой девушки, которую Ворон встретил в огромной комнате внутри
животного; между тем, слияние мужского и женского начал отдельно
символизировалось капающим из трубы в горящую лампу маслом. Вкусив
это масло, Ворон сыграл свою роль в этом акте. Вызванный этим катаклизм
представляет типичный переломный момент надира, конец старой эры и
начало новой. Последующий выход на свободу Ворона символизирует чудо
возрождения. Таким образом, вследствие того, что первоначальная роль
палочек для разведения огня упразднялась, чтобы найти им место в
сюжете, был придуман неплохой и занимательный эпилог. Оставив палочки
для разведения огня в брюхе кита, Ворон смог преподнести их находку как
дурной знак, отпугнуть этим людей и сам вволю попировать «на китовых
поминках». Этот эпилог — прекрасный пример вторичного развития
повествования. Он подчеркивает характер героя как хитреца, но не
является элементом первоначального рассказа.
На более поздних стадиях развития мифологии ключевые образы часто
теряются подобно иголкам в огромных стогах вторичного рассказа и
рационализации; ибо, когда цивилизация перешла от мифологических
представлений к более реалистичным, старые образы уже не так остро
воспринимались или вызывали неприятие. В Греции эпохи эллинизма и в
Римской Империи древние боги были низведены до ранга простых
покровителей, домашних любимцев и литературных героев. Непонятные,
доставшиеся по наследству темы, такие как тема Минотавра — темного и
ужасного 
ночного 
аспекта 
древнего 
египетско-критского 
образа
божественного 
царя 
и 
воплощения 
бога 
солнца 
— 
были
рационализированы и переосмыслены так, чтобы удовлетворять целям того
времени. Гора Олимп превратилась в Ривьеру мелочных скандалов и
любовных историй, а матери-богини — в истеричных нимф. Мифы
читались как невероятные любовные романы. Точно так же и в Китае, где
соразмерная 
человеку 
морализующая 
сила 
конфуцианства 
почти
полностью лишила древние мифологические формы их изначального
величия; официальная же мифология является сегодня собранием историй
о сыновьях и дочерях провинциальных чиновников, которые за то или иное
услужение своей общине были возвышены в глазах своих благодарных
подопечных до положения местных богов. И в современном прогрессивном
христианстве Христос — Воплощение Логоса и Спасителя Мира —
является 
в 
первую 
очередь 
историческим 
лицом, 
безобидным,
провинциальным 
мудрецом 
из 
полувосточного 
прошлого,
проповедовавшим милосердную доктрину «относись к другим так, как

---

хотел бы, чтобы к тебе относились» и все же казненным как преступник.
Его смерть представляется прекрасным уроком чистоты и силы духа.
Везде, где поэзия мифа интерпретируется как биография, история или
наука, она уничтожается. Живые образы превращаются в смутные факты,
относящиеся к далеким временам или небесным сферам. Кроме того,
несложно продемонстрировать, что как наука и история мифология
абсурдна. Когда цивилизация начинает переосмысливать свою мифологию
таким образом, мифология умирает, храмы превращаются в музеи, а
связующее звено между двумя перспективами исчезает. Такая беда
несомненно постигла Библию и в большой мере христианское вероучение
как таковое. Чтобы вернуть образы к жизни, следует искать не интересные
параллели относительно современности, а проливающие свет намеки
вдохновенного прошлого. Когда они обнаруживаются, обширные области,
казалось бы, умершей для нас иконографии снова открывают свой
непреходящий человеческий смысл.
В Великую субботу в католической церкви, например, после
освящения нового огня
[348]
, пасхальной свечи и чтения проповеди
священник надевает пурпурную ризу, и процессия, состоящая из
священнослужителей, с канделябрами и горящей освященной свечой,
направляется к крестильной купели; в это время поют следующие стихи из
Псалмов: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе,
Боже! Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь
пред лице Божие! Слезы мои были для меня хлебом день и ночь, когда
говорили мне всякий день: где Бог твой?»
[349]
Подойдя к порогу баптистерия, священник останавливается, чтобы
произнести молитву, затем входит внутрь и благословляет воду купели:
«чтобы небесный отпрыск, зачатый освящением, мог явиться из чистого
лона божественной купели, возродить новые создания; и чтобы все,
независимо от их телесного пола или их возраста, обрели начало от
милости, от их духовной матери». Он касается воды рукой и молится,
чтобы она очистилась от зла Сатаны; крестит воду; набирает воду своей
рукой и «орошает» все четыре стороны света; дует трижды на воду,
воспроизводя форму креста; затем погружает в воду пасхальную свечу и
нараспев произносит: «Да снизойдет сила Святого Духа на всю воду этой
купели». Вынув свечу из воды, он снова окунает ее на большую глубину и
громче повторяет: «Да снизойдет сила Святого Духа на всю воду этой
купели». Затем снова поднимает свечу и в третий раз погружает ее в воду,
на этот раз до самого дна, и еще громче повторяет: «Да снизойдет сила

---

Святого Духа на всю воду этой купели». Затем, трижды подув на воду, он
продолжает: «И сделает всю эту воду плодородной для возрождения».
Затем он достает свечу из воды и после нескольких заключающих молитв
служки, помогающие ему, окропляют людей освященной водой
[350]
.
Представляющая женское начало вода, духовно оплодотворенная
огнем Святого Духа, представляющим мужское начало, является
соответствием 
воды 
преображения, 
известной 
всем 
системам
мифологических 
представлений. 
Этот 
обряд 
является 
вариантом
священного брака, точки и истока порождения и возрождения мира и
человека, таинства, символизируемого лингамом у индусов. Войти в эту
купель означает вступить в царство мифа; окунуться в воду — пересечь
порог, погрузившись в ночное море. Символически младенец совершает
свое путешествие, когда вода льется ему на голову; проводником и
помощниками здесь выступают священник и крестные родители. Цель
путешествия — новое рождение от этих родителей, обретение себя в
Вечной Самости, Духе Господнем, в Лоне Милости
[351]
. Затем младенец
возвращается к родителям его физического тела.
Немногие из нас имеют сколько-нибудь внятное представление о
смысле обряда крещения, который является для нас инициацией в нашу
Церковь. Тем не менее смысл его ясно виден в словах Иисуса: «Истинно,
истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть
Царствия Божия». Никодим говорит Ему: «Как может человек родиться,
будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и
родиться?» Иисус отвечал: «Истинно, истинно говорю тебе: если кто не
родится от воды и духа, не может войти в Царствие Божие»
[352]
.
Общепринятое толкование крещения состоит в том, что оно «смывает
первородный грех», с ударением скорее на очищении, чем на возрождении.
Это вторичная интерпретация. Либо же, если и подразумевается
традиционный образ рождения, то ничего не говорится о предшествующем
супружестве. Однако мифологические символы можно понять лишь
проследив все их скрытые смыслы, тем самым раскрыв всю систему
соотнесений, благодаря которым они через аналогии представляют нам
тысячелетнюю эпопею души.

---