Роль философии в жизни человека и общества

Проблема человека в Восточной культуре

Обращаясь к древнекитайским текстам, ученые нередко подчеркивают, что мыслители Древнего Востока не в меньшей мере, чем европейцы, задумывались над человеческой природой. Мэн-цзы, например, утверждал, что «человек по природе своей стремится к добру, так же как вода устремляется вниз». Напротив, Сень-цзы полагал, что «человек имеет злую природу. Доброе в человеке - это благоприобретенное… Человек от рождения проникнут ненавистью… Поэтому необходимо путем воспитания изменять природу человека, обучая его правилам ли, справедливости и добру».

Оспаривается в современной литературе и мысль о том, что древний китаец в соответствии с жизненным укладом, психологией
и укоренившимся вероучением лишен внутренней свободы.
С формальной стороны, в лексиконе традиционной китайской философии термин «свобода» отсутствовал. Однако свобода в целом не есть прирожденный дар. Древний грек тоже ощущал неодолимость рока. «Эллинский мир не знал по-настоящему свободы, - писал Н.А. Бердяев. - Античная покорность судьбе есть наиболее характерная черта для духовного образа эллинского мира, эллинского сознания».
Анализируя идеал внутренней свободы у Конфуция, отечественный исследователь В.И. Россман справедливо подчеркивает, что в центре учения китайского мудреца стоял тот же строй мысли, что и у античных стоиков. В.И. Россман доказывает также ошибочность взглядов ряда авторов, которые убеждены в самотождественности идеи свободы и ее неотделимости от человеческой природы. По мнению данного философа, идеал внутренней свободы в древнекитайской этике конституировал собственную, китайскую модель личности.
«Идеал внутренней свободы, выдвинутый раннеконфуцианским учением, - пишет он, - сыграл важную роль в истории древнекитайской этики. Именно с Конфуцием, этим ретроградом-консерватором, восхищенно вглядывавшимся в прошлое и лишь «передававшим» древнюю традицию, китайская культура обрела новое зрение, новое чувствование, новое понимание мира и понимание места человека в нем, то новое зрение, которое было столь необходимо, чтобы увидеть
и определить будущее Китая. Учение Конфуция пустило мощные корни
в китайскую землю и не в последнюю очередь благодаря идеалу внутренней свободы, сформулированному им, оно втянуло
в гравитационное поле своих идей всю китайскую духовную традицию, задало ось китайской культуре».
«В Древнем Китае, - отмечает И.С. Лисевич, - невозможен диалог человека с Богом или апелляция к нему отдельной личности. Нет ничего напоминающего библейского Иова или пророков, впрочем, не существует и самого понятия Бога-Творца, его заменят безликое Дао, черное Небытие, творящая мир Пустота. Различные божества древних китайцев не слишком антропоморфны и воспринимаются скорее как предки. Что же касается Неба, которое обозначается тем же иероглифом, что
и «великий человек», лишь с дорисовкой некоего «венца» над головой,
то прерогатива общения с ним принадлежит лишь «сыну Неба»,
т.е. императору. Впрочем, он общается с божеством не как индивид, а как потомок, ответственный перед предком за всю Поднебесную. Вообще судьба человеческого сообщества как целого всегда мыслится в Древнем Китае более важной, чем судьба любой его части - та повсеместно приносится в жертву целому, подчас с удручающей жестокостью».
Итак, никто не сомневается в том, что антропологическа тема
в восточном сознании заявляет о себе достаточно конкретно. Однако
ее усматривают либо в убогих формах, отстраненных от человеческой субъективности, либо, напротив, в развернутых этических системах, порою превосходящих философское осмысление нравственности
в западной философии. Общая тенденция тем не менее сводится к тому, чтобы толковать восточный антропологизм в западной аранжировке.
Тоскуя по любимому существу в смертный час, человек согласно древней мистической традиции, может воплотиться в последующей жизни в иной образ. Мысленно сливаясь с бесконечно дорогим созданием в миг земной кончины, он по законам многократных возрождений обретает сходство с возлюбленной. Но это лишь усиливает трагическую сторону бытия. Как определится ее судьба в новом телесном облачении? Во что воплотится она в грандиозной космической драме? Ничто не соединит их. Ни смерть, ни могучий порыв чувств не разрывает круга заклятья… В буддистском учении нет ничего похожего на христианское представление о душе, которая наследует благоприобретенное в этой жизни…
Не существует в буддизме и свободной воли как воли, которая принадлежит какой-то личности. Ф.И. Щербатской подчеркивает, что
в буддизме представлен безличный мировой процесс жизни, безначальный, вечно меняющийся, развивающийся в неизбежных границах, обусловленных законом причины и следствия. Абсолют противостоит столь же безличной суете мирового процесса жизни, протекающей в пределах того, что мы называем личностями, со всеми их переживаниями.
Однако как совместить представление о переселении души, которая вновь и вновь обретает новую телесность, с идеей ее универсальности, обезличенности? Если нет души и нет ее бессмертия, то как понимать идею бесконечных воплощений? Для европейского сознания здесь налицо определенная неувязка. Для индийца же здесь нет противоречия. После смерти не только тело, но и сознание распадается на множество элементов, которые затем в ином сцеплении и в другом месте возродятся, демонстрируя законы абсолюта. Акт перерождения не являет собой странствия некой конкретной духовной сущности. В грандиозной космической драматургии рождается новое лицо. Все это приключения универсального духа, а не какой-то неповторимой души.
Буддизм в Индии относится к неортодоксальным доктринам и не получил широкого распространения, растворившись в тантризме. Иное дело - Тибет и чань-буддизм. Поэма «Бхагавадгита» (около V в. до н.э.) - источник всего индуистского религиозного мышления, первый и самый древний послеведический текст на санскрите. Согласно антропологической концепции Бхагавадгиты, люди - не хозяева своей судьбы, они только игрушки в руках высших сил. Каждый человек рожден в определенной социальной роли в зависимости от тяжести совершенных им в прошлых жизнях поступков. Его долг определен собственной природой. Рожденный для битв должен сражаться, предназначенный покорности призван уходить от сражений.
Человек осознает все только тогда, когда он может встать на путь подлинной аскезы, на путь йоги. Это будет истинный путь
к освобождению, если ему удастся разорвать связь между поступком и его неизбежными следствиями, которые определяют будущие кармические роли. Однако индивид скован не самими поступками, а страстью,
с которой мы их совершаем. Тот, кто может действовать согласно Дхарме, устраняя страсть, тот не станет больше накапливать карму и в конце концов избежит колеса сансары (переселения душ). Таков этот сложный путь Карма-йоги.

Список литературы

1. Бердяев Н. Судьба России. (Опыты по психологии войны и национальности). М., 1990;

2. Гофман А.Б. Семь лекций по истории социологии: Учебное пособие для вузов. М., 1995;

3. Гуревич П.С. Философия человека, М., 1999;

Термезский Государственный Унивеситет
Факультет информационных технологий

Реферат по философии

на тему: