Рене груссэ

Индоевропейские оазисы Тарима в период
прихода к власти династии Тан
Уничтожив тукюев, император Тайцзун получил возможность
установить китайскую гегемонию над оазисами в районе, где
проживали индоевропейские племена, в бассейне Тарима,
Карашаре, Куче — на севере, Кашгаре, Шаньшане, Хотане и
Яркенде — на юге.
Эти древние поселения, расположенные на караванных путях,
игравшие немаловажную роль как связующие звенья Шелкового
* Kieou Tang chou in Chavannes, Documents, 25-26. Tang chou, ibid.,53. **
Kieou Tang chou, ibid.,27-32. Tang chou, ibid., 56-58.
322

---

Пути между Китаем, Ираном и византийским миром, являлись также
этапами пути буддийского паломничества Китая в Афганистан и
Индию. По этому поводу они были достаточно хорошо описаны
китайским паломником Сюаньцзаном, который, отправившись из
Ганьсу в 629 г., последовал по маршруту (629-630) в направлении
севера (Тур-фан, Карашар, Куча. Аксу и оттуда в Токмак, Талас,
Ташкент и Самарканд) и вернулся в 644 г. южным маршрутом
(Памир, Кашгар, Яр-кент, Хотан, Шаньшань и Дунхуан). Его
повествование свидетельствует, что в ту эпоху буддизм полностью
овладел малыми княжествами Тарима, неся с собой индийскую
культуру настолько, что санскрит стал религиозным языком региона,
наряду с местными индоевропейскими языками, т. е. турфанским,
карашарским и кучанским языками (древние "тохарские" А и Б) и
восточно-иранским 
языком, который, по-видимому,
использовался в пределах Хотана.* Рукописи, обнаруженные
экспедициями Пельо, Аурэля Стейна и Фон Ле Кока, являются,
впрочем, доказательством того, что буддистские тексты были
переведены с санскрита на различные местные индоевропейские
диалекты ("тохарские", так называемые на севере, и ирано-восточные
на юго-западе), в то время как другой индоевропейский язык,
согдианский, пришедший с караванщиками Бухары и Самарканда,
был распространен в местах, где проходили пути от Тянь-Шаня до
Лобнора, где Пельо обнаружил следы одного согдианского
поселения VII в.** Мы видели, что караванщики и торговцы
Шелкового Пути, с одной стороны, и буддистские миссионеры, с
другой, — прибывшие от индоиранских границ в оазисы Тарима, те
и другие одновременно содействовали распространению культуры
Ирана и Индии, в данном случае представлявших любопытный синтез
под влиянием буддистской веры. По этому поводу мы говорили о
большом вкладе греко-буддистском, индо-гангском, или ирано-
буддистском, что можно видеть на фресках Кызыла, обнаруженных
около Кучи и принадлежащих к тому, что Хаккин называет первым
стилем Кызыла (в 450-650), или же он определяет это как второй
стиль (650-750).***
* Cf. Pelliot, Tokharien et Koutcheen, J.A. 1934,1, 52.- Отметим на всякий
случай, не углубляясь в лингвистику, непосредственный аспект индо-
европейского характера значительной части кучанского словаря и словаря
соседних народов: st et nessi = etre; ste = il est; patar, matar = pere, mere; pracer =
frater, frere; se = fils; ikacer = fille; okso = boeuf; yakwe = equus, cheval; nem =
nom; knan = savoir; klauke, kaklau = cercle;salyi = sel; malkwer = lait; wek = voix;
ek, = oeil; trai = trois; okt = huit; ikam = vingt; kante = cent; mene = lune; pest =
apres, etc.
** Pelliot, Le Cha-tcheou Tou tou fou king et la colonie sogdienne du Lob-
norJ. A. 1916,1, 120.
*** Hackin, op.cit., notamment in Histoire des arts, collect. Reau, IV, 253 (Colin)
1938 et Buddhist art in Central Asia etc., India Society, 1938, p. 12.
123

---

Мы обратили внимание также на чисто сасанидский аспект
буддистской живописи на деревянных панно Дандан-юилика на востоке
Хотана (650). Наконец, мы видели второй сасанидско-буддистский стиль
Кызыла, который развивался, параллельно индийскому влиянию,
идущему от Аджанты вплоть до фресок турфанской группы в Базаклике,
Муртуке и Сангиме. Наряду с индийским, древнегреческим и иранским
влиянием, влияние Китая, как об этом говорит Хаккин, уже ощущалось
в Кумтуре, около Кучи и, естественно, в особенности в Базаклике и
других центрах, где были обнаружены фрески турфанской группы,
наиболее близко расположенной к китайской границе.*
Во время паломничества Сюаньцзаня (630), культура перекрестка
цивилизаций достигла своего апогея, в особенности, в Куче. Среди всех
индоевропейских оазисов Гоби, Куча, вне всякого сомнения, является
одной из тех оазисов, где индо-европеизм является наиболее
признанным по причине обилия буддийской литературы на кучанском
языке, обнаруженной Пельо, Стейном и Ле Коком. Даже транскрипция
названия Куча на санскрите (Кучи) и на китайском (Киэутзэу) кажется
наиболее приближенной к произнесению Кючи, которое по
предположениям приписывают индийскому названию, или, как
говорили когда-то, тохарскому.** Под влиянием буддизма кучанский
диалект, т.е. особый индоевропейский говор, однажды обозначенный
востоковедами под именем "тохарский Б" и который сегодня просто
называют ку-чанским, стал литературным языком, на который в V—VII
вв. был отчасти переведен санскритский канонический свод. Используя,
таким образом, вклад буддийской цивилизации, все интеллектуальное
наследство Индии, используя с другой стороны то громадное
преимущество, которое ему предоставлял караванный 
путь,
соединявший с Ираном, материальную культуру которого оно
впитывало, кучанское общество, такое, каким его показывают рукописи
и фрески Кызыла и Кумтуры, представляется как странный
* Cf. Hackin, Recherches archeologiques en Asie Centrale. Revue des Arts
Asiatiques, 1936.
** Cf. Pelliot, Note sur les anciens noms de Koutcha, d Aqsu et d Utch-Turfan,
Toung pao 1923, 127 et Tokharien et Koutcheen, J.A., 1934, 86-87. Luders,Weitere
Beitruge zur Geschichte und Geographie von Ostturkistan, Sitb. Pr.Ak.Wiss., 1930,
17. Сиг определял в текстах на «тохарском А» для обозначения этого языка
название «арчи», которое возможно принадлежало «тохарскому народу» и
которое сравнивали с названиями азиози, вусуен, аланы и т.д. Но Байлей
доказал, что речь шла об обычной интерпретации, так «арчи было только
«тохарским вариантом» пракритского слова «арча» и в санскрите «ариа». Cf.
Bailey, Ttaugara, Bull. School Orient. Stud. VIII, 4, 1936, 912.
124

---

успех, почти парадоксальное явление во времени и пространстве. Это
настолько фантастично, когда думаешь, что это элегантное,
рафинированное общество, божественный расцвет арианизма в
Центральной Азии достиг таких высот в крае на расстоянии в
несколько лошадиных переходов тюрко-монгольских орд, на
границе со всеми варварскими племенами, накануне поглощения
самыми непросвещенными из первобытных. Что в пределах
степных просторов, под единственным покровительством пустынь,
под ежедневной угрозой жестоких набегов номадов такое
общество могло развиваться и существовать так долго, что
кажется просто чудом.
Так как фрески Кызыла воскрешают для нас великолепную
кучанскую кавалерию и рыцарство, кажется, что еще до текста
они вышли из какого-то листочка с изображением персидской
миниатюры: чистые овальные линии, длинный прямой нос,
красивые изогнутые брови, утонченное, тщательно побритое лицо,
за исключением едва заметных усов, хорошо сложенные, с гибкими
вытянутыми талиями, что можно подумать, что они пришли из
какого-то сказания о тимуридском Шах-намэ,— физический тип
лица четко иранский. То же можно сказать и об одежде. Прежде
всего, это царские одежды: длинные прямые сюртуки,
обхваченные вокруг талии металлическим поясом, и открытые на
груди с реверсом, что было видно уже в Афганистане на
сассанидских 
фресках 
Бами-ана, украшенные 
галунами,
оформленные жемчугом и цветочками, все это позаимствовано в
иранском декоре всех времен. Обратим внимание на военную
экипировку: это тоже сасанидская Персия с уже "персидской"
элегантностью, которую напоминают горделивые копьеносцы из
фресок Кызыла с колпаками конической формы, в кольчугах, с
длинным копьем и внушительной шпагой. Наконец, прекрасные
дамы и дарительницы из фресок Кызыла и Кумтура, с их
сжимающими талию корсетами и пышными платьями напоминают
нам, вопреки буддийским мотивам, что из всех участков Шелко вого
Пути, среди всех богатых караванных поселений Тарима, Куча
славилась как город удовольствий, о чем говорили в Китае,
вспоминая музыкантов, танцовщиц и куртизанок этих краев.