материальном и вознося его на пьедестал жизни. Нужно уделять время
тишине,
уметь
останавливаться.
Молчание
порою
–
самый
красноречивый ответ, возможность прикосновения, которое теплее
самого искреннего слова.
Хорошо, когда все в равновесии. Вовремя.
Э.
Дядя Аким,
ты наверняка помнишь дедушку Асада. Сегодня день его рождения.
В эту дату не езжу на кладбище. Прихожу на наш с ним кусочек берега,
на невысокую скалу, где подолгу сидели. Он читал утреннюю газету, а я,
сняв обувь и засучив брюки, ловил ногами брызги волн. Мечтал быстрее
вырасти – ноги станут длиннее, и я легко дотянусь до воды.
Дедушка не любил кладбища. По дороге от дома к берегу их было
три. Проезжающие мимо машины из уважения к покойным не сигналили
и приглушали музыку. Я смотрел на выступающие из земли светло-
коричневые камни, пыльные, потемневшие от времени и невнимания
живых, и спрашивал: «Деда, почему мертвые под землей? Там мрачно,
холодно, всякие букашки. Почему не на небе, где много солнца?» Он
прикладывал ладонь к полуразрушенному шершавому кладбищенскому
забору. Во взгляде смешанная со смирением тоска. «Ты прав, Финик.
Умершим лучше на небе или в воспоминаниях».
Скучаю по нему. Он не упрекал за переменчивость, присущую моему
характеру. «Это твоя уникальность, Финик. Кто-то тверд в решениях,
но горделив, жесток с людьми. У тебя доброе сердце, это главное. Тот,
кто будет укорять тебя за тебя настоящего, не твой человек, он с
другого берега».
Дедушка не ругал меня за свободолюбие. В отличие от отца,
который считал, что мужчина должен посадить дерево, построить
дом и вырастить сына – буквально. Когда папа говорил мне об этом, я
не мог скрыть удивления. «А те, кто, как дядя Тофиг, живут в
пятиэтажке или, как наш учитель по рисованию Алик Гашимович, не
имеет семьи, они что, плохие?» Папа вскипал, уходил курить на кухню,
где выговаривал маме: «Пожалуйста, наш сын рассуждает как твой
отец!» Меня не обижали его слова, наоборот, я гордился своей
похожестью на дедушку.
Асад говорил, что море, музыка, немного хлеба, вера и свобода – это
все, что нужно человеку. «А любовь?» – спрашивал я. Он доставал из
кармана куртки инжирную пастилу с семенами аниса, протягивал мне.
«Финик, любовь с рождения в человеке, без надобности искать ее
вокруг».
Свобода ценнее любого внешнего комфорта. Без нее человек теряет
себя, становится таким, каким он удобен окружающим, погибает.
Свобода – это возможность ошибаться, идти против ветра и мнений,
падать и снова вставать, с разбега прыгать в океан, плакать, делиться
той драгоценной правдой, что на сердце, быть странным и глупым,
любить себя неидеального, но стремиться стать лучше.
Э.
Дядя Аким,
дедушка не вспоминал умерших с грустью или обреченным
придыханием. Он улыбался, пересматривая светлые воспоминания.
«Их считают покойными, но они живы. Просто для одних стали
невидимыми, для других – еще живее».
Асаду было чуть за тридцать, когда умерла его младшая сестра
Замина. Он переживал, забросил дом, работу, себя. Жизнь для него
померкла.
Однажды к сидящему у ее могилы Асаду подошел старенький мулла.
Опустился рядом, перебирая черные четки. «Долго будешь обнимать
Do'stlaringiz bilan baham: |