Расскажи мне о море

29
Собачья преданность границ не имеет
Ее звали Далха, и летом она исчезала из поля зрения. Псина с густой
коричневой шевелюрой, несуразно широкими стопами, большими
висящими сосками и глазами, полными материнского понимания. Ее
кличка переводилась как «волна». Дворняга, настолько преданная
западному побережью Каспия, что не покидала его даже в зимние месяцы,
когда отдыхающие возвращались в город, а рыбаки, боясь штормовых
ветров, реже выходили на промысел.
Она была с морем тогда, когда оно погружалось в себя, отстранялось от
суши.
С наступлением июня Далха уходила с абшеронского берега.
Появлялась к сентябрю, когда с инжирных деревьев падали не сорванные
плоды
[22]
, которые хоронил гилавар, покрывая принесенным с берега
песком.
Детвора нашего поселка выдвигала разные версии того, почему Далха
не любит лето. Одни говорили, что она опасалась людей, с наступлением
тепла заполоняющих берег. Не приведи Господь, кто-то не так поймет ее
движения, раскричится, вызовет собачий ящик, и Далха больше не увидит
моря.
Она боялась смерти, потому что никто не обещал, что там, в темной-
претемной неизвестности, будет море. «Вот люди, когда говорят про
смерть, ложатся под землю, но оказываются на небе – черт-те что! И какое
же море на небе?! Нет его там, хвостом чую!»
Некоторые ребята предполагали, что с первым лучом июньского солнца
Далха превращалась в русалку и уплывала на Наргин, жила у
Таинственного маяка, построенного в одиннадцатый день декабря тысяча
восемьсот восемьдесят четвертого года на западном плесе острова.
Дедушки рассказывали, как немцы во время войны взорвали
Таинственный маяк и как спустя годы абшеронцы его отстраивали. Нас
безудержно интересовал и манил Наргин, но мы боялись не то что
расспрашивать о нем, а даже смотреть в его сторону.
В годы Первой мировой остров был пересыльным лагерем для

---

военнопленных. Большинство так его и не покинуло, умерев от голода,
обезвоживания и змеиных укусов. Тихими ночами с Наргина доносились
стоны беспокойных духов погибших солдат…
Версий летнего исчезновения Далхи существовало множество,
истинной никто не узнал. Зато абшеронцы восхищались любовью псины к
морю – собака не уходила с берега, когда бушевала вода, ветер бросался
лезвиями песков, переворачивал рыбацкие лодки, разламывал пустующие
спасательские вышки. И люди, и дворняги прятались в теплых укрытиях,
только Далха лежала на берегу, изо всех сил втопив лапы в тяжелую
мокрую землю. Не представляла жизни без моря.
Наутро после шторма собака еле открывала забитые песком глаза, ее
уши заливал гной, легкие хрипели. Тетя Роза бежала к четырехногой
мученице, брала ее ослабшее тело на руки, уносила домой. Стелила ей в
теплом курятнике, промывала глаза ромашковым настоем, вычищала из
ушей песок, отпаивала мясным бульоном. Псина в бессилии облизывала
тетушкины руки, еле слышно поскуливала. Не от боли. От тоски по морю.
На рассвете третьего дня она сбегала. Скармливая сваренную для Далхи
кашу другим бездомным псам, Роза повторяла вычитанные слова:
«Собачья преданность границ не имеет». Год за годом, ураган за ураганом
тетушка вылечивала Далху, которая так и не прижилась ни в одном доме
После очередного шторма Роза снова пришла за Далхой. Собаки не
было. В ту ночь море затопило берег и, видимо, забрало к себе любящее
собачье сердце.
Далха не умерла. Она воссоединилась с Каспием. Навсегда.

---