Программа книгоиздания России

Наиболее непосредственное взаимодействие субъек­та и объекта деятельности происходит при использова­нии орудий или различного рода инструментов. Приме­ром таких видов деятельности может служить не только деятельность слесаря-инструментальщика, строителя, специалиста по ремонту или наладке, врача и конструк­тора, но и, безусловно, также работников некоторых видов искусства — художников прикладного искусства, скульпторов и т.д. Объект в этих случаях предстает перед субъектом во всем многообразии своих свойств, а субъ­ект — многообразными возможностями их изменения и использования с целью получения желаемого результата. Для реализации этих возможностей он должен осущест­вить не только исполнительные, но и различные аналитические и познавательные действия, иными словами, решить задачу наиболее эффективной организации своих действий. В этом случае само средство деятельнос­ти — орудие, инструмент в своей идее или конструк­ции — отражает как свойства объекта (форму, фактуру и т.д.), так и функциональные особенности способа дей­ствий человека с объектом, усилия, которые он должен приложить, требования точности и скорости действия. Многие давно созданные орудия и инструменты до сих пор поражают своей "разумностью", удобством и просто­той их использования, а главное, возможностью с их помощью создавать новые формы объектов или преобра­зовывать один и тот же объект совершенно различным образом с качественно, а не только количественно раз­ными результатами. Непосредственность взаимодейст­вия с объектом с помощью предметно- и функциональ­но-специфических средств деятельности создает условия как для исполнительных, так и для познавательных дей­ствий. Их соотношение может быть разным в сходных процессах, что определяется прежде всего не объектом и средством действий, а требованиями к результатам этих действий. Требования к функциональным или, например, к эстетическим качествам результата определяют способ действий и эффективность их осуществления. При ис­пользовании орудий человек применяет свои способнос­ти, приобретает опыт и навыки в разных сферах деятель­ности, а также удовлетворяет свои потребности в позна­нии и творчестве.
Иначе протекает деятельность в случае применения механизированных средств производства в системе "че­ловек—машина". Объект деятельности (или исходный ма­териал, заготовка и т.д.) выступает здесь только ограни­ченным количеством своих свойств, так как машина неспособна учесть все свойства материала. Обеднению качественного содержания взаимодействия с объектом сопутствует и рост требований к количественным харак­теристикам взаимодействия, например к его скорости или величине затраченной энергии. Соответственно и к трудовым действиям человека в данных условиях предъ­являются требования с точки зрения определенного ко­личественного эффекта, т.е. получения заданного объема продукции в минимальные сроки и с наименьшими за­тратами.
При таких условиях трудовой деятельности стано­вится постоянной необходимость повышения четкости, организованности и стереотипности исполнительных действий. В результате в трудовом акте почти совсем не остается "места" для познавательных действий. Само производство не требует и даже не допускает каких-либо отклонений в качественных характеристиках результата по отношению к заданным. Оно требует от человека приложения только ограниченного круга его способнос­тей, главным образом определенных навыков и их эф­фективной координации с временным режимом работы машины. По существу, объектом трудовых действий для человека становится не только предмет, но и сама маши­на. Именно к ее пространственным и временным особен­ностям он должен приспособить свои действия.
74
Соответственно и инициатива человека в оптимиза­ции трудовой деятельности может проявиться главным образом в сфере организации этой деятельности, выра­ботке профессионального стиля, совершенствовании тех­нологии, т.е. во всем, что касается способа действий, а не средств и свойства объекта. Изучением и анализом эф­фективности последних занимаются в основном люди других специальностей, которые не участвуют в самом трудовом процессе.
Наконец, в условиях использования автоматизиро­ванных средств производства функциональная направ­ленность действий человека еще более дифференцирует­ся, повышаются требования к срокам или скорости вы­полнения действий, жестче становится их организация в целом. Рабочие автоматизированных систем управле­ния, или операторы, подразделяются на пять видов, в соответствии с которыми определяют пять классов опе­раторской деятельности.
I. Оператор-технолог. Оператор непосредственно вклю­чен в технологический процесс, работает в основном в режиме немедленного обслуживания, совершает преиму­щественно исполнительные действия, руководствуясь при этом четко регламентирующими действия инструк­циями, которые содержат, как правило, полный набор ситуаций и решений. Это — операторы технологических процессов автоматических линий, операторы, выполняю­щие функции формального перекодирования и передачи информации.
II. Оператор-манипулятор. В этом случае для оператора основную роль играют механизмы сенсомоторной дея­тельности, а также, хотя и в меньшей степени, образного и понятийного мышления. К числу функций оператора-манипулятора относится управление манипуляторами, роботами, машинами-усилителями мышечной энергии. К этой же категории можно отнести и деятельность опера­торов, обслуживающих радиолокационные станции. Правда, деятельность этих операторов с не меньшими основаниями может быть отнесена к следующему типу — деятельности оператора-наблюдателя, поскольку при вы­полнении функций слежения, сопровождения целей в условиях помех огромная доля нагрузки падает на зри­тельную систему.
III. Оператор-наблюдатель, контролер. Это классичес­кий тип оператора (оператор слежения радиолокацион­ной станции, диспетчер транспортной системы и т.п.). Для данного типа деятельности характерен больший "вес" информационных и концептуальных моделей, у него соответственно несколько редуцированы навыки управления (по сравнению с первыми двумя типами деятельности оператора). Он может работать в режиме как немедленного, так и отсроченного обслуживания. Такой тип деятельности является массовым для операто­ров технических систем, работающих в реальном мас­штабе времени.
IV. Оператор-исследователь. Такой оператор в значи­тельно большей степени использует аппарат понятийного мышления и опыта, заложенный в образно-концептуаль­ных моделях. Органы управления играют для него еще меньшую роль, а "вес" информационных моделей, напро­тив, существенно увеличивается. К таким операторам относятся исследователи любого профиля — пользовате­ли вычислительных систем, дешифровщики объектов (изображений) и т.д.
V. Оператор-руководитель. Он управляет не технически­ми компонентами системы или машины, а другими людь­ми. Это управление осуществляется как непосредствен­но, так и опосредованно — через технические средства и каналы связи. К таким операторам относятся организа­торы, руководители различных уровней, лица, прини­мающие ответственные решения, обладающие соответст­вующими знаниями, опытом, волей, навыками принятия решения и интуицией. Операторы-руководители в своей деятельности должны "играть" не только с объектом, учитывать не только возможности и ограничения машин­ных компонентов системы, но и в полной мере особен­ности подчиненных — их возможности и ограничения, состояния и настроения. Основной режим деятельности оператора-руководителя — оперативное мышление.
При всем своем несовершенстве эта классификация операторской деятельности проясняет пути согласования внешних средств и способов деятельности и позволяет, по крайней мере на первых порах, лучше ориентировать исследовательскую и практическую работу в области эргономики [5].
Жесткая, алгоритмизированная организация дейст­вий, например оператора-наблюдателя или оператора систем слежения, далеко не всегда позволяет оператору сформировать наиболее удобный для него способ дейст­вия и не создает непосредственно потребностей в улуч­шении качества конечного результата. Фактически изме­няется само содержание результата. Под ним понимается уже не результат воздействия человека с помощью авто­матизированных средств на какой-либо объект, а резуль­тат изменений, которые вызываются действиями челове­ка в самом автоматизированном устройстве. И те меры, которыми определяется эффективность режима работы системы, переносятся на действия человека. К ним отно­сятся меры точности, скорости и надежности.
Таким образом, непосредственным объектом дея­тельности для человека становится само техническое средство, а требования к результату взаимодействия ог­раничиваются его рабочим режимом или состоянием. Практически эти требования относятся только к испол­нительным действиям человека и лишь в случае, когда само устройство перестает работать в заданном режиме и человеку представляется возможность совершить неко­торые познавательные действия по обнаружению причи­ны аварии. Эти действия характеризуются чаще не мерой потребности, а мерой ответственности. В результате можно было бы заключить, что основными критериями трудовых действий должны быть меры исполнительных действий, которые устанавливаются исходя из эффектив­ного функционирования системы. Однако в условиях автоматизированного производства появляются новые типы профессий: оператора-исследователя и руководите­ля, которые требуют иного подхода.
75
В этих видах деятельности все большую роль играют не только совершенное владение техническими средст­вами, не только исполнительные и когнитивные процес­сы, но и процессы формирования или полагания целей и выбора способов их достижения. При этом речь идет о полагании целей вполне конкретных, имманентных про­цессам трудовой деятельности и динамичным условиям, в которых они протекают, а не внешних по отношению к трудовой деятельности. Эргономический анализ многих современных видов трудовой деятельности предполагает обязательный учет человеческой субъективности, анализ мотивационной сферы и процессов целеполагания, ха­рактеристику субъективной представленности целей и их смены в самом процессе труда. Эти требования к эргономическому анализу связаны с тем, что цели впле­таются в трудовой процесс, они не могут быть заменены ни трудовыми установками, ни мотивами.
Предметом эргономики является всякая деятель­ность, поскольку она включена в достаточно широкий контекст технических средств. Эргономика связана с общей теорией деятельности или с общими теоретичес­кими представлениями о деятельности человека. Методо­логически это выглядит вполне естественно: специально-научное изучение деятельности должно иметь в качестве своих теоретических и методологических предпосылок некоторые общие представления о деятельности в целом, о законах ее организации и строения. Практически же, как отметил Э.Г.Юдин, дело обстоит значительно слож­нее; современное научное знание, по существу, не рас­полагает теоретически развернутой феноменологией де­ятельности в целом, поэтому у исследователя деятельнос­ти фактически остается единственная возможность, если он пытается отыскать и явным образом задать теорети­ческое основание своей работы, обратиться к представ­лениям о деятельности, которые выработала психология [1]. По этому пути и пошли авторы при рассмотрении собственного средства деятельности индивида и анализе функциональной структуры исполнительной и познава­тельной деятельности, которым посвящены следующие разделы настоящей главы.

3.2. Функциональный орган как собственное средство деятельности индивида

Господь Бог или Природа гениально сотворили живые существа, снабдив их большим числом органов, в том числе органов передвижения, органов чувств, кото­рые, по словам К.Линнея, являются преизящно устроен­ными орудиями. Но даже они не смогли снабдить их всем необходимым на все случаи жизни. Человеческий (да и не только человеческий) мир динамичен, неопределенен, неожидан, скверно предсказуем. Почти никогда не зна­ешь, где найдешь, а где потеряешь. Что необходимо, заранее знают только рефлексы и инстинкты, которых у человека маловато. Даже если бы их было больше, то косные инстинкты и близорукие рефлексы не могли бы противостоять непредсказуемости мира. Ей могут проти­востоять только свобода и самостоятельность человека. Эта свобода не может быть обеспечена врожденными, даже прекрасно функционирующими анатомо-морфоло-гическими органами. А.А.Ухтомский писал, что механиз­мы нашего тела — не механизмы первичной конструк­ции. Их дополняют приобретаемые в процессе жизни и деятельности органы, получившие в немецкой филосо­фии, а затем в физиологии и психологии название функ­циональных. К числу таких функциональных органов относят образы восприятия, человеческую память, мыш­ление, эмоции, включая любовь, сознание и многое дру­гое. По сути дела, к числу таких органов относятся все феномены психической жизни индивида. Важнейшей характеристикой живой системы, будь то индивид или социум, является возможность создания системой в про­цессе ее становления и развития недостающих ей орга­нов. Поясним это.
В культуре издавна существует различие глаза телес­ного и глаза духовного, или ока души. Последнее направ­лено как вовне, так и вовнутрь. Духовный глаз — это целое семейство сформировавшихся на единой анатомо-физиологической основе функциональных органов-ново­образований. Это органы, обеспечивающие формирова­ние образа, узнавание, точную идентификацию, визуали­зацию, воображение, внимание, образное визуальное мышление. На этой же основе формируются определен­ные коммуникативные, жестовые функции. Мы можем попросить, указать, даже приказать взглядом, выразить восхищение и возмущение. Вполне заслуженно мы назы­ваем глаз зеркалом души.
Если все так обстоит с глазом, то что же можно сказать о руке, которая, по замечанию Р.Бекона, пред­ставляет собой орудие орудий, т.е. может овладеть самы­ми нелепыми орудиями, порождаемыми так называемым техническим прогрессом. Эти идеи развивал А.А.Ухтом­ский, которому принадлежит строгое определение поня­тия подвижного, интегрально-целого функционального органа:
"С именем «органа» мы привыкли связывать представление о морфологически сложившем­ся, статически постоянном образовании. Это совершенно не обязательно. Органом может быть всякое временное сочетание сил, способ­ное осуществить определенное достижение" [6, с.149].
А.А.Ухтомский называл орган динамическим, по­движным деятелем, рабочим сочетанием сил. К числу подвижных функциональных органов он относил интег­ральный образ, воспоминание, доминанту, парабиоз и т.п. Их изучение облегчается тем, что функциональные орга­ны проявляют себя в том или ином симптомокомплексе. Н.А.Бернштейн к числу динамических функциональных органов отнес живое движение. Он утверждал, что пос­леднее, как и морфологический орган, эволюционирует, инволюционирует, оно реактивно. Замечательна характе­ристика живого движения, данная им в 1924 г. на основании его первых исследований биомеханики удара:
76
Движение — и «монолит», и «паутина на ветру»
"...ударное движение при рубке есть монолит, очень четко отзывающийся весь в целом на каж­дое изменение одной из частей. Можно было бы сказать что движение реагирует, как живое су­щество ' [7].
К этим чертам движения А.В.Запорожец добавил еще ощущаемость, а Н.Д.Гордеева — чувствительность. Благодаря этим последним свойствам возникает и управ­ляемость живого движения. Движение, понимаемое как функциональный орган, наиболее наглядно демонстриру­ет идею подвижных органов — новообразований. Со­гласно Н.А.Бернштейну, живое движение обладает соб­ственной, весьма сложной биодинамической тканью, ко­торая описывается не метрическими, а топологическими категориями. Он уподоблял живое движение "паутине на ветру". Движение и действие имеют внешнюю и внут­реннюю формы. Биодинамическая ткань — это наблю­даемая и регистрируемая внешняя форма живого движе­ния. Использованием для характеристики живого движе­ния термина «ткань» подчеркивается, что это материал, из которого строятся целесообразные, произвольные дви­жения и действия. По мере их построения, формирова­ния все более сложной становится внутренняя форма, внутренняя картина таких движений и действий. Она заполняется когнитивными, эмоционально-оценочными, смысловыми образованиями. Подлинная целесообраз­ность и произвольность движений и действий возможна тогда, когда слово входит в качестве составляющей во внутреннюю форму или картину живого движения. Чис­тую, лишенную внутренней формы биодинамическую ткань можно наблюдать при моторных персеверациях, в квазимимике, в хаотических движениях младенца и т.п. Биодинамическая ткань избыточна по отношению к ос­военным скупым, экономным движениям, действиям, жестам.
Обращает на себя внимание парадоксальность ха­рактеристик, которые давал Н.А.Бернштейн живому дви­жению. Указанный парадокс наглядно показан на рис. 3-2. С одной стороны, это монолит, конструкция, а с другой — паутина на ветру. Загадочной остается пробле­ма построения движения, формирования навыка, так как он результат упражнений, а упражнение — это повто­рение без повторения. Неустранимый разброс остается даже при выполнении хорошо заученных движений (рис. 3-3, 3-4).
Движение обладает также чувственной тканью. По­добно биодинамической чувственная ткань представляет собой строительный материал образа. Ее наличие дока­зывается с помощью достаточно сложных эксперимен­тальных процедур. Например, при стабилизации изобра­жений относительно сетчатки, обеспечивающей неиз­менность стимуляции, наблюдатель поочередно может видеть совершенно разные зрительные картины. Изобра­жение представляется ему то плоским, то объемным, то движущимся и т.п. В функциональных моделях зритель­ной кратковременной памяти чувственная ткань локали­зуется в таких блоках, как сенсорный регистр и икони-ческая память. В этих блоках содержится избыточное количество чувственной ткани. Скорее всего, она вся необходима для построения образа, хотя используется при его построении или входит в образ лишь ее малая часть.
Как биодинамическая, так и чувственная ткань, со­ставляющие "материю" движения и образа, обладают свойствами реактивности, чувствительности, пластичнос­ти, управляемости. Из их описания ясно, что они тесней­шим образом связаны со значением и смыслом. Понятие смысла указывает на то, что индивидуальное сознание несводимо к безличному знанию, что оно в силу принад­лежности живому субъекту и реальной включенности в систему его деятельностей всегда страстно, короче, что сознание есть не только знание, но и отношение. Поня­тие значения фиксирует то обстоятельство, что сознание человека развивается не в условиях "робинзонады", а внутри некоторого культурного целого, где исторически кристаллизован опыт общения, мироощущения, мировоз­зрения, деятельности и который индивиду надо постро­ить.
Между обоими видами ткани существуют не менее сложные и интересные взаимоотношения, чем между значением и смыслом. Они обладают свойствами обрати­мости и трансформируются одна в другую. Развернутое во времени движение, совершающееся в реальном про-
77
странстве, трансформируется в симультанный образ про­странства, как бы лишенный координаты времени. Как говорил О.Мандельштам, остановка может рассматри­ваться как накопленное движение, благодаря чему образ получает своего рода энергетический заряд, становится напряженным, готовым к реализации. В свою очередь пространственный образ может развернуться во времен­ной рисунок движения. Существенной характеристикой взаимоотношений биодинамической и чувственной тка­ней является то, что их взаимная трансформация являет­ся средством преодоления пространства и времени, об­мена времени на пространство и обратно.
Живое движение, как и предметное действие, обла­дающее собственными дополнительными чертами и свой­ствами, представляют собой динамические функциональ­ные органы — новообразования. Они обеспечивают ин­тегральный подход к действительности, соединяя внеш­нюю и внутреннюю формы. Внутренней формой дейст­вия является не только слово, но и образ ситуации, в которой выполняется действие. Однако образ также представляет собой функциональный орган. А.А.Ухтом­ский относил к числу функциональных органов даже интегральный образ мира. О.Мандельштам подчеркивал, что образ и представление — такие же органы, как печень и сердце.
В реальном поведении и деятельности многочислен­ные функциональные органы работают не изолированно, они вступают во взаимодействие не только с миром, но и друг с другом. В своей совокупности они составляют трудно дифференцируемый организм, который одновре­менно предметный, телесный и духовный.
Особенности этого организма, назовем его духов­ным, состоят в активности, действенности, направленнос­ти вовне не только на поиск, выбор, но и созидание, творчество. Интересно и продуктивно различение души и духа, предложенное М.М.Бахтиным: "Внутреннюю жизнь другого я переживаю как душу, в себе самом я живу в духе. Душа — это образ совокупности всего действи­тельно пережитого, всего наличного в душе во времени, дух же — совокупность всех смысловых значимостей, направленностей жизни, актов исхождения из себя (без отвлечения от Я)" [8, с.74]. Далее М.М.Бахтин отмечает пассивность, рецептивность души в отличие от активнос­ти и действенности духа.
Духовный организм конструируют вполне вещест­венные и "воздушные" (например, слово) орудия, телес­ные органы и органы, которые можно назвать менталь­ными, или духовными. Как разобраться во всем этом переплетении hardware и software! Рассмотрим взаимо­действие, или совместную работу двух функцио­нальных органов: образа и действия.
Зрительный образ складывается в результате особо­го класса действий, получивших название перцептивных. Это информационный поиск, обнаружение, выделение фигуры из фона и существенных информативных при­знаков, их обследование, наконец, формирование образа и отнесение его к тому или иному классу, т.е. категори­зация. Такая последовательность обнаруживается лишь на ранних стадиях развития восприятия. Обычно мы ее не замечаем и способны практически одномоментно, даже при вспышке молнии, воспринимать то, что нахо­дится в поле зрения. Как правило, складывающийся образ ситуации обладает свойствами предметности, ос-
78
мысленности, константности, экологической достовер­ности или валидности. К тому же он открыт для новых впечатлений, получаемых в том числе и от действий с предметами.
Мы воспринимаем зрительную сцену не в соответ­ствии с тем, как она отображена на сетчатке глаза, а так, как будто ее кто-то нормализовал, привел в соответствие с идеальными условиями наблюдения. Тарелка на столе воспринимается как круглая, а не как эллипс, хотя на сетчатке она именно такова. Белый лист бумаги в сумер­ках воспринимается как белый, а антрацит на солнечном свете — как черный, хотя световой поток от них одина­ков. Константно восприятие величины и формы предме­тов и т.д. Такой целостный образ очень удобен для осмысливания ситуации, принятия решения о целесооб­разности и способах действия в этой ситуации. Но он непригоден для регуляции и осуществления предстояще­го действия, параметры которого должны соответство­вать реальным свойствам ситуации, а не константному образу. Существенным достоинством целостного образа является его избыточность, позволяющая выбирать или строить различные варианты полезных действий. Избы­точность образа по отношению к оригиналу, равно как и избыточность кинематических цепей человеческого тела по отношению к любому исполнительному акту, является необходимым онтологическим условием свободы воли, свободного действия, свободного выбора. В отсутствии избыточности не только образа и телесной механики, но и памяти, мышления, воображения понятие свободы ли­шается смысла. Свобода возможна там, где имеется "про­странства внутренний избыток".
После принятия решения о действии происходят преодоление избыточности и декомпозиция образа, ко­торый перестраивается в интересах избранного варианта действия, т.е. он трансформируется в образ, а затем в проект действия, становится его интегральной програм­мой. Дальнейшая перестройка идет в направлении дезин­теграции, выделения из образа отдельных перцептивных свойств, таких как пространство, движение, истинная величина, форма, удаленность и пр. Каждое из этих свойств должно найти отражение в дифференциальных моторных программах строящегося исполнительного акта. Значит, декомпозиция образа есть необходимое условие композиции действия. Естественно, что осущест­вление действия меняет исходную ситуацию (не будем обсуждать, в хорошую или плохую сторону: бывает вся­кое). Эти изменения воспринимаются как по ходу, так и в итоге осуществления действия, т.е. построенное, осущест­вленное действие как бы умирает в своем продукте и оставляет после себя не только результат, но и новый образ изменившейся ситуации. Сохраняется и прежний образ ситуации, с которым может быть сопоставлен новый.
Далеко не всегда можно измененную ситуацию вер­нуть в исходное состояние. Но это издержки любых форм неразумной человеческой активности. Они могут быть уменьшены, если человек в образном плане проигрывает все до реального действия, заранее представляет и даже видит его последствия. Такая способность у него имеется и называется способностью оперирования, манипулирования образом, проигрывания действия во "внутренней моторике". Декомпозиция образа, предшествующая реа­лизации действия, — это не разрушение, а развертыва­ние образа, достройка и перестройка ситуации в образ­ном плане, минимизирующая ошибки реального дейст­вия.
Повседневная жизнь нас учит тому, что локальные предсказания и прогнозы оказываются в высокой степе­ни достоверными. К сожалению, это внушает уверен­ность в достоверности глобальных прогнозов, на основе которых люди склонны строить долговременные планы, программы, проекты. Адептам тотального управления и проектирования жизни полезно помнить назидание Во-ланда Ивану Бездомному: "Для того чтобы управлять, нужно как никак иметь точный план ... хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу" (М.Булгаков. "Мастер и Маргарита").
Таким образом, существует общее правило взаимо­действия функциональных органов: композиция одного есть одновременно декомпозиция другого. Функциональ­ные органы индивида всегда конструируются на ходу, "с колес". АЛ. Ухтомский не случайно сравнивал жизнь функ­циональных органов с вихревым движением Декарта.

3.3. Функциональная структура исполнительных (перцептивно-моторных) действий

В предисловии к "Очерку рабочих движений чело­века", опубликованному в 1901 г., И.М.Сеченов писал, что предмет его очерка "составляют вопросы о сложных мышечных движениях, при посредстве которых человек производит так называемые внешние работы, т.е. дейст­вует силами своих мышц на предметы внешнего мира" [9]. Хотя с тех пор существенно изменился характер "внешних работ" и появились совершенно новые типы трудовой деятельности, связанной с управлением слож­ными техническими устройствами, до настоящего време­ни справедливы слова Сеченова о том, что работа всегда была и всегда остается жизненной функцией мышечной системы человека, как бы ни вытесняла современная техника из промышленной жизни мускульный труд чело­века. Для решения задач управления и оптимизации исполнительной деятельности и задач проектирования ее новых видов и форм необходимо провести анализ и выявить общие принципы развития и становления ее функциональной структуры. Это необходимо для органи­зации рационального обучения и тренировки, формиро­вания совершенных навыков, организации режимов труда и отдыха, препятствующих утомлению.