Повесть Гафура Гуляма о приключениях маленького мальчика, чей неугомонный характер заставляет его сталкиваться с

Ночная компания 
Юрту старушки Яхшикыз мы нашли без труда. Она стояла
неподалеку, на левом берегу Загарыка. Вокруг юрты чисто подметено,
рядом — обширная глиняная супа, застланная грязноватым ковриком.
Возле самой юрты вделан в низкий очаг котел без крышки. Тут же
стоит большая деревянная маслобойка, а поодаль, на двух рогатинах,
воткнутых в землю, натянута веревка, и на ней в кружочках из прутьев
висят три или четыре глиняные чашки, наверное, с молоком и
сливками, да еще две тыквянки, должно быть, с простоквашей. Тут же
прыгает, резвится теленок-, старая пестрая дворняжка привязана к
полузасохшей иве — она встретила нас равнодушным лаем, похожим
на перханье. На лай вышла из юрты сама старушка Яхшикыз
[1]
. Ей лет
шестьдесят, поверх нечесаных седоватых волос накинут небольшой
цветной платок, закрывающий лоб: старым шерстяным платком она
подпоясана, на концах кос висят украшения — пять-шесть серебряных
рублей и полтинников.
— Здравствуйте, бабушка!
Прежде чем ответить на приветствие, она буркнула собаке что-то
нечленораздельное, вроде заклинания: «Шитч абдрастур». Собака

---

замолчала. Старуха показала на супу.
— Пожалуйте, молодые люди, садитесь.
Я подмигнул, и Аман протянул старухе наш узелок.
— Гостинцы с базара, — сказал я.
— Не надо, зачем беспокоиться, — сказала она, но узелок взяла и
унесла в юрту. Немного погодя она вышла: — Ну, молодые люди,
будете пить бузу или мясо приготовить?
— Бабушка, пить не будем, и мясо готовить не надо, лучше
поджарьте нам яичницу. У вас можно переночевать?
— У бога просторно, и на небе и на земле, — сказала старуха. —
Лето. Где хотите, там и спите. Дадите одну таньгу за двоих.
— Ох, бабушка, — сказал я, — у нас всего-то на двоих полтеньги!
— Хитрые дети у сартов!.. Ну, ладно, переночуйте. Сегодня
базарный день, гости придут, байские сыновья, веселье будет на
славу…
Она развела огонь под котлом. Мы с Аманом сидели, советуясь,
куда держать путь дальше. Скоро старуха принесла нам яичницу на
глиняном блюде и две тонкие лепешки из пресного теста, испеченные
в котле. Мы принялись за еду. Яичница показалась нам вкусной, и
Аман только начал вылизывать блюдо кусочком лепешки, когда к юрте,
оглашая окрестность громовым смехом и криками, подошли пять
человек. Впереди шагал долговязый парень, неся на левом плече
полтуши барана, а в правой руке узел — видно, с лепешками, луком,
морковью. За ним следовал другой, похожий на воспитанника медресе,
с козлиной бородкой, в грязной чалме. Он ступал осторожно, с
почтительно-вежливым выражением на тощем лице. На нем было два
легких халата — один снизу, подпоясанный платком, другой надетый
поверх. А следом… Следом шел сам Султан-карманник! Штанины
подвернуты, поясной платок скручен, как аркан, ворот тикового халата
распахнут, край грязной тюбетейки вывернут… а на лице такое наглое,
победное выражение, что от него тут же начинает свербеть в животе.
Увидев его, я сразу же позабыл про остальных двух кажется, они были
похожи на Султана. Только у одного — это я потом разглядел —
бельмо на глазу, а у второго — правое плечо выше левого, так что
левая рука кажется длинней…
Когда Аман рассмотрел, кто к нам пожаловал, у него, видно, кусок
застрял в горле. Он взглянул на меня вытаращенными глазами, и я

---

сделал знак, что надо освободить супу. Мы отошли к самому берегу
Загарыка, под иву, где была привязана дворняжка, по дряхлая
собачонка не обращала на окружающий мир никакого внимания.
— Здравствуй, мать! — громко сказал султан-карманник. — На
эту ночь мы твои гости! Слыхала?
Тут он огляделся и сразу заметил нас:
— А-а, жулики! И вы здесь? Вы что тут делаете? А нука, идите
сюда!
Нам ничего не оставалось, кроме как вернуться на супу, где уже
расселся Султан со своими приятелями. Старуха принесла лепешки,
завернутые в грязную скатерть, следом вынесла большую деревянную
чашку и спросила Султана:
— Бузу из риса будете пить или из проса?
— Давай ту, что получше!
Старуха ушла в юрту.
— Что это вы делали на скотном базаре? — спросил нас Султан.
Аман смотрел в землю, а я сказал:
— Просто так, Султан-ака… прогуливались.
— Вон как! Самое место для прогулок. — Он прищурился: — А
то, может, взять вас к себе в ученики, а? Вы, пожалуй, сойдете!
Правда, вот этот, — он показал подбородком на Амана, — вот этот
сгодится только, чтоб залезать в дома через крышу. Слишком неуклюж
для карманника!
Он засмеялся. Я поспешил воспользоваться этим, чтоб сменить
тему:
— Султан-ака, а чем кончился скандал?
— Хо-хо, ты и не знаешь? Веселая история была, а? — Он
посмотрел на приятелей, они закивали. — Нынче утром сидим мы в
чайхане, я и похвалился, что сумею взять деньги, будучи невиноватым,
ну, значит, взять их с согласия хозяина, понял, малыш? Они со мной
поспорили — кто проиграет, поит всю компанию бузой. Ну вот, я и
пошел на скотный базар. Вижу, идет этот растяпа. Я у него стащил
кошелек, сосчитал деньги, добавил от себя две таньги да еще вложил
свое серебряное кольцо и сунул ему кошелек обратно в карман. А
потом и разыграл ту штуку, которую ты видел! Привели нас к аксакалу,
пересчитали деньги, вышло, конечно, по-моему, ну, мне и отдали
кошелек, только взяли полторы таньги магарыча! Ловко, а?

---

— Ловко… — еле выдавил я из себя. — А что тот… растяпа?
— Ха-ха, посадили его, что ж еще! Ну, не бойся, он недолго сидел,
я над ним сжалился, дал полицейскому рубль — взятку и освободил
этого дурачка, — сказал, что у меня нет к нему претензий. Ты бы
видел, как он обрадовался! Ха-ха-ха… обнимал меня… целовал… хе-
хе…
Вся компания захохотала.
— Вы поступили прямо как джигит, — сказал я.
— Еще бы! — Султан глянул на меня краем глаза и усмехнулся.
Старуха уже поставила варить мясо. Голубоватый дымок из очага
поднимался в воздух, расстилаясь над нами, как невесомое одеяло.
Солнце закатилось, на западе дотлевали последние облака, рядом
негромко шумела речка. Как было бы хорошо, если б не эта компания!
Они, правда, занялись уже собой, позабыв про нас. Султан полулежал
на боку, опершись на локоть, долговязый стоял у супы, а похожий на
муллу сидел, опустившись на колени, сложив руки на груди, и с видом
крайней учтивости слушал, как Султан беседует с долговязым. Двое
остальных сидели друг против друга, поджав под себя ноги, и
забавлялись, подкидывая спичечную коробку.
Тут старуха принесла и поставила два тыквенных сосуда с бузой и
несколько раскрашенных кленовых чашек. Бузу вообще-то пьют
подогретой, но та, что принесла старуха, целый День, видно,
простояла на солнце, так что подогревать ее было ни к чему. Кроме
того, в разливе бузы есть свои правила: разливая, ее непременно
процеживают. Долговязый тут же развязал свой поясной платок,
встряхнул его, туго натянул на чашку и стал наливать. Потом он
попробовал процеженное питье на вкус и протянул чашу Султану.
— Наливай всем, — сказал Султан.
Долговязый налил вторую и третью чаши остальным парням и
вопросительно взглянул на Султана.
— Ребят пока оставь, дай домле!
Домла стал деликатно отказываться, отгораживаясь ладонью:
— Что вы, что вы, пейте сами, мы не пьем. Слово аллаха гласит…
— А ну, оставь в покое слова аллаха, — с угрозой в голосе сказал
Султан. — С каких это пор ты стал непьющим, а? Раньше, небось,
напивался допьяна тем, что у нас в чашках оставалось!
— Нет, пьем, по… то есть, то есть… мы зарок дали.

---

— Заро-ок? А чего стоит твой зарок? Вспомни, кто ты есть! Не
вмешайся я прошлой осенью на хлебном базаре у Салара, толпа тебя
так бы и прикончила! Нет, подумай, кто ты есть? И в наводчики-то не
годишься! Не зря говорят — вор состарится, суфием станет,
развратница постареет — начнет злых духов заклинать. Ишь ты, зарок
он дал! Может, ты теперь из-за этого ишаном заделался и разъезжаешь
в поисках мюридов? А ну, выпей!
Домла взял чашку заметно дрожавшей рукой.
— Согреешь горло — споешь нам альёр. Ну, давай, наследник
пророка!
Домла зажмурился и медленно выцедил бузу.
Нас к выпивке особенно не принуждали.
Тыквенные сосуды с бузой подавались один за другим. Подала
старуха и шурпу, еще недоваренную. Пьянка разгоралась, домла давно
уже размотал свою чалму и подпоясался ею. Он не только не
отказывался больше от бузы, но и сам напрашивался на выпивку,
пьяным голосом распевая по требованию остальной компании какие-
то нелепые песни:
Конь мой скакал у подножья горы,
долго скакал, пока околел.
Много видал храбрецов до поры —
скачи, мой скакун, я пою альёр!
Продал за деньги родимую мать,
где б иначе деньги взять, например?
Зайца без задних пустил скакать.
Скачи, мой скакун, я пою альёр!
Девушки в платьях ждут гостей.
А в платьях тесемок пет, например…
Пара голубок у них без костей…
Эй, альерей, я пою альёр,
скачи, мой скакун, я пою альёр!
Компания между тем пьянела все больше, все говорили
одновременно, не слушая других. Я тихонько приподнялся, слез с супы
и поманил Амана. Этого никто и не заметил. Мы выпросили у

---

старушки Яхшикыз небольшой палас и подушку и устроились за
юртой на ночлег. Но заснуть мы не могли еще долго, хотя устали
донельзя. Шум пьянки на супе все разрастался, пришла еще какая-то
компания и присоединилась к прежней. Они то принимались петь
хором, то перекрикивали друг друга и смеялись так, что это
напоминало давешний скотный базар. Потом, как и днем на базаре,
начался скандал. Кого-то били, кто-то взывал о помощи, молился,
плакал:
— Клянусь богом, это все, что есть, пусть великий имам меня
накажет, если у меня есть еще деньги!
— Поищи-ка в поясе штанов, подлюга!
Грабили домлу. Мы лежали за юртой, дрожа от страха, а
привыкшая ко всему старуха, как ни в чем не бывало, ходила среди
гостей, убирала посуду, подавала бузу.
Не знаю, когда мы заснули, казалось, этой ночи не будет конца.
Проснулся я от толчка в бок. Было еще темно, но край неба уже серел.
Надо мной стоял домла. На голове у него снова была чалма, наспех
намотанная и еще более грязная, чем вчера, на щеке разлился мощный
синяк, один глаз багрово заплыл.
— Вставай-ка, сынок, вставай, — бормотал он, — надо нам
бежать, пока они все спят… Видишь, как меня отделали, да и обобрали
дочиста, даже на насвай не оставили, как бы и вас такая беда не
постигла. Вставай, сынок, скорее… — Он поморщился. — Ох, и
трещит голова — как спелый арбуз…
Я разбудил Амана, мы вскочили, ополоснули лица в Загарыке,
утерлись полами халатов.
— Куда же вы хотите идти, таксыр? — спросил я домлу шепотом.
— Э, велика обитель всевышнего, мест на земле много, куда ни
повернешься — везде кыбла, в любую сторону помолиться можно…
Пожалуй… пожалуй, побежим наверх, к холму Кингирак-тепа.
Мы уже пошли прочь от юрты, когда перед нами выросла
старушка Яхшикыз.
— А ну, молодцы, куда удираете! Отдавайте-ка деньги!
Аман вытащил таньгу:
— Вот, матушка, полтаньги за ночлег, остальное за лепешки и
масло для яичницы… Верно?
Она посмотрела на домлу.

---

— Верно, верно… — сказала она. — Будете здесь — заходите.
Счастливого пути!
И мы побежали.

---