Key words:
gender history, feminization of labor, gender
asymmetries in wages, precariat.
Экономическая история СССР после 1945 г. – это история
дальнейшей, начавшейся еще до великой революции 1917–
1922 гг., экономической мобилизации женщин. Велением време-
ни было восстановление разрушенного войной хозяйства, и эта
задача обеспечивала полную занятость всего трудоспособного
населения, включая слабый пол, окончательно переставший быть
слабым. Вера в прогресс и “светлое будущее всего человечества”,
низкая стоимость энергоносителей, рост производительности
труда, подкрепляемый идеологическими установками, резуль-
тативные инвестиции в образование и обучение гарантировали
неоспоримый экономический рост. И хотя темпы этого роста
могли бы быть еще выше, все же востребованность рабочих рук
обеспечила то осторожное начало расцвета потребительского
общества, которое растянулось в СССР на долгие годы. Совет-
ские женщины самым активным образом принимали участие в
экономической жизни страны, но... едва ли получали от этого
ожидаемые выгоды. Быстро и неоспоримо они втягивались в сис-
тему образования, занимали должности на низших, исполнитель-
ских ступенях управления, главным же образом – в сфере обслу-
живания. Профессии, в которых женщины постепенно стали
составлять большинство, были профессиями, продолжавшими
96
женские социальные роли (воспитательницы, обсуживающий
персонал, поварихи и т. д.); феминизация профессий учителя,
участкового врача, продавщицы обесценивала эти виды профес-
сиональной занятости, делала их непрестижными и малооплачи-
ваемыми. На глазах у всех происходил процесс натурализации
полового разделения труда. Этот процесс был ощутим и в дово-
енный период, но он ускорился после ее окончания.
Мобилизация женщин в общественное производство дик-
товалась нуждами модернизации советской экономики, ее пере-
хода из фазы аграрной в индустриальную. К 1970-м годам доля
женщин в общей численности рабочих и служащих достигла
51 %, этот показатель не только удерживался, но и рос: к концу
80-х годов. 92 % советских женщин трудоспособного возраста
работали и/или получали профессию. Сфера обслуживания сыг-
рала решающую роль: чем больше она росла, тем большее коли-
чество женщин нанимались на работу. Так было не только в
СССР: скажем, во Франции между 1968 и 1973 годами сфера об-
служивания отвечала за 83 % новых рабочих мест, 60 % из кото-
рых принадлежали женщинам. «Бюрократический феномен», ко-
торый можно было наблюдать по всей Европе, также имел в
СССР женское лицо: на низших административных должностях
была занята масса женщин. Поощряемые к участию в эконо-
мической и политической жизни, убежденные в своем абсолют-
ном равенстве, они считали совершенно естественным для себя
трудиться, выходить на работу сразу после рождения детей, отда-
вать младенцев в ясли, a дошкольников в детские сады, записы-
вать школьников в группы продленного дня – лишь бы самим
заниматься не столько семейными делами, сколько обществен-
ными. Практически все женщины Страны Советов были «рабо-
тающими матерями». По сравнению с женщинами Европы и
Америки, советские женщины этого времени были более соци-
ально активными. Они ощущали себя полезными для общества и
гордились этим.
Между тем на европейской карте наемного руда сформиро-
вались свои “континенты”; их контуры игнорировали географи-
ческие границы. Мужской континент состоял из рабочих и ме-
неджеров высшего звена, в то время как женский – представлял
97
собой огромный лабиринт офисов. В это самое время – именуе-
мое сейчас в учебниках периодом экономического застоя – СССР
позиционировал себя как особая часть мировой суши, как конти-
нент гендерного равенства на рынке труда, в том числе труда
квалифицированного, в технических и научных работах, в препо-
давании, праве и медицине. На самом деле глянцевая картинка
заявлений и публикаций в СМИ не совсем соответствовала ре-
альности, а зачастую просто искажала ее.
Занятые в советской экономике труженицы оказались
сконцентрированы в низкооплачиваемых секторах экономики
или же выполняли неквалифицированную работу, которую мож-
но было бы без сожаления оставить, чтобы воспитывать детей.
Наследие войны плюс политика пренебрежения к «челове-
ческому материалу» имели следствием использование женского
труда на тяжелых работах и возможность платить за этот труд
копейки, вместо того, чтобы его механизировать (шпало-
укладчицы, работницы вредных химических и текстильных про-
изводств и т. п.).
В 1976 г. женщины составляли до 70–80 % трудящихся сре-
ди самых неквалифицированных категорий и занимали лишь 5–
6 % среди самых высших и высокооплачиваемых (в частности
управленческих) должностей на предприятиях. Иными словами,
женщины производили. Но руководили они мало и еще реже
принимали решения [1].
По сравнению с Западной Европой и США, где замужество
и рождение детей было препятствием к активному включению в
рынок труда, в СССР женщина скорее отказывалась от семьи,
нежели от работы.
Наличие детей положительно влияло на продвижение муж-
чины по службе, но отрицательно сказывалось на женской карье-
ре, где бы она ни выстраивалась. В 1975 году занятые на произ-
водстве и вообще вне дома женщины работали дома (выполняя в
условиях дефицита услуг, домашней техники и даже продуктов) в
три раза больше различного вида работ, нежели мужчины. Они
постоянно должны были выполнять два вида труда – оплачивае-
мый вне дома и неоплачиваемый домашний, в то время как
большинство мужчин считали своим долгом специализироваться
98
и совершенствоваться в своих профессиях, оставив за скобками
выполнение каких-то ранее считавшихся мужскими домашних
работ (починка мебели, ремонт квартиры своими руками, исправ-
ление технических неисправностей в электроприборах – все это
стало той частью ранее считавшегося домашним труда, которое
взяло на себя государства). Советская семья чаще всего не могла
обеспечить достойного уровня жизни всем ее членам (особенно
если в семье было более одного ребенка, но работал только муж-
чина, он же глава семьи). Жена и мать просто должна была рабо-
тать, обеспечивая сносный уровень жизни детей и самой себя.
Эта необходимость удобно подкреплялась марксистским поло-
жением о том, что профессиональная занятость для женщин есть
фактор положительный и освободительный.
Начиная с первых послереволюционных лет, то есть с
1920-х гг., включение женщин в рабочую силу замаскировывало
ограничения, которые социальный порядок в СССР накладывал
как на женские образовательные, профессиональные и, в целом,
трудовые возможности. Маскировка эта только дополнялась ил-
люзией, взращенной советским школьным воспитанием и его из-
вестным постулатом, что шансы девушек на трудовой, профес-
сиональный успех были равны шансам юношей.
В те же самые «предперестроечные» годы (к середине
1980-х гг) во всем промышленно-развитом мире Европы и Север-
ной Америки женщины оказались активно втянутыми на рынок
труда. Ранее выставлявшееся преимуществом именно Страны
Советов женская включенность в экономическую жизнь страны
перестала быть маркером именно нашей экономической жизни.
И бесполезно искать какой-то один ведущий фактор который от-
вечал бы за растущее количество женщин на трудовом рынке
всех стран к концу XX в.: во всех промышленно-развитых госу-
дарствах женщины стали видеть в работе, в профессиональной
занятости путь к самореализации, кроме того, различные отрасли
промышленности нуждались в рабочих руках и общим стремле-
нием большинства экономик мира стало облегчение и стреми-
тельное улучшение условий труда, его механизация, наполнение
новыми технологиями, минимизирующими физические нагрузки.
Увеличению доли женщин способствовали также «коллапс
социальной базы движения в поддержку семьи» и семейного раз-
99
деления труда (когда муж является кормильцем, а жена воспиты-
вает дома детей), улучшение качества вне семейного воспитания
и социализации детей в детских коллективах, доступность дет-
ских садов или яслей, ускоренный рост числа предметов бытовой
техники, облегчавших домашний труд [3].
И в СССР, и в Западной Европе, и в США расширение воз-
можностей и доступности среднего профессионального и высше-
го образования для женщин не только поощряло их искать вне-
домашние сферы применения труда, но и направляло их в уже
феминизированные секторы экономики, которые от этого стано-
вились еще более феминизированными. В 1980-е годы во всей
Европе, как и в СССР, женщин стало очень много в сфере
обслуживания, особенно в розничной торговле, в сфере комму-
нальных услуг, но даже в СССР (не говоря о странах Европы и
Америки) они становились меньшинством в обрабатывающей
промышленности, горном деле, в строительстве (хотя на
отделочных работах на стройках социализма их работало все еще
немало), в высокооплачиваемых сферах транспорта (в СССР
женщины не водили самолеты и не могли быть водителями у
номенклатурных чиновников, зато их все еще было немало среди
водителей троллейбусов, трамваев, проводниц на железной
дороге).
Уникальность советской экономической системы и совет-
ского «государственного феминизма» была в том, что ни в одной
экономике мира не было такого высокого образовательного
уровня среди работающих женщин; женщин-тружениц с высшим
образованием в 1979 г. было больше, чем профессионально-
занятых мужчин с таким же уровнем подготовки. Однако – даже
при наличии закона, требующего равной оплаты за равный
труд, – гендерный разрыв в зарплатах не просто сохранялся, но
даже рос. Такой разрыв рассматривался годами, если не десяти-
летиями, как логичное следствие тех видов труда, которым зани-
мались женщины. А заняты они были все так же в феминизи-
рованных и потому плохо оплачиваемых профессиях; они не по-
лучали доступа на высокие уровни профессиональной иерархии и
в среднем были менее квалифицированы, нежели мужчины. Во
всех странах, а не только в СССР, стала заметна зависимость: чем
ниже уровень квалификации и занимаемая позиция, тем меньше
100
неравенство, тем невзрачней разрыв в зарплатах. И наоборот, чем
выше квалификация и занимаемая позиция, тем больше неравен-
ство в окладах мужчин и женщин.
Как в СССР, так и в странах Западной Европы, в США и
Канаде женщины, работавшие на предприятиях, где трудовые
коллективы состояли в основном из женщин, получали самую
низкую зарплату. Наоборот, мужчины, работающие на предприя-
тиях с преимущественно или только мужским коллективом, по-
лучали самую высокую зарплату. Трудно не сделать вывод о том,
что феминизация рода занятий фатальна для уровня зарплаты; а
маскулинизация – напротив – приносит заметную прибавку [3].
Различия подчас различия любым способом «изобрета-
ются» там, где в действительности существует эквивалентность.
Таким примером для советской экономики может быть назван так
называемый неполный рабочий день, право на который с начала
1960-х стало предоставляться матерям. Занятость с учетом права
на неполный рабочий день как бы оправдывала разницу в зара-
ботной плате (в сторону ее уменьшения для женщин), позволяя
родившим совмещать материнство с работой. Именно это право
неожиданно дало государству возможность снизить общие затра-
ты на фонд заработной платы, одновременно обеспечивая гибкий
способ регулирования спроса и предложения на рабочую силу.
Формально все были довольны... Однако такой неполный рабо-
чий день почему-то никогда не предлагали молодым отцам. Вме-
сто традиционного полового разделения труда в СССР возникло
и благополучно существовало половое разделение времени, за-
трачиваемого на него: полный рабочий день для мужчин, непол-
ный – для женщин. По сути, это было все то же половое разделе-
ние труда, явленное как естественная часть экономики.
И женщины покорно согласились получать поменьше – лишь бы
не терять рабочего места, работать и после рождения детей.
«Лихие 1990-е» принесли отечественной экономике новые
вопросы и новые проблемы, связанные с гендерным разделением
труда. Постсоветский период в истории российской экономики
сразу оказался периодом возрастающей роли женщин на рынке
труда, что – по понятным причинам общей экономической сумя-
тицы и нестабильности – совпало с ростом прекариата. Привык-
101
шие и ранее трудиться то с учетом неполного рабочего дня, то на
условиях половины ставки, женщины заняли непропорционально
большую долю нестабильных рабочих мест, поскольку охотнее
соглашались работать по краткосрочным договорам и даже вовсе
без договора.
Неравенство сохранилось, становясь временами менее оче-
видным. Законы о недопустимости гендерных преимуществ в оп-
лате труда принимались и у нас, и за рубежом, позволяя однако
мужскому доминированию спокойно сосуществовать с эгалитар-
ными законами и с узким кругом «успешных женщин». Нынеш-
ние законы о гендерном равенстве и подзаконные акты – всего
лишь анестезия, призванная усыпить сознание, для которого
очевидно неравенство шансов женщин и мужчин в сферах обра-
зования и труда. Мало, кто высказывает протест против сущест-
вующего неравенства. Женщины и женское движение в постсо-
ветской России делегировали свои полномочия властям –
министрам по делам женщин и семьи, гарантам эгалитарных за-
конов. Но эти министры, как правило, не разделяют никаких идей
женского движения и крайне редко признают тот факт, что ген-
дерное неравенство – часть российской культурной традиции и
общемирового тренда, которая в измененном виде заметна при
изучении прекариата. Женщины вовсе не мечтают работать на
временных должностях, не рассчитывая на профессиональный
рост и социальные гарантии; у них просто нет иного выбора.
Do'stlaringiz bilan baham: |