Федор Михайлович Достоевский : Бедные люди
31
пришлите мне, — только в таком случае, когда вы их не от Ратазяева получили. Он, наверно,
даст своего сочинения, если он что-нибудь напечатал. Как это вам нравятся его сочинения,
Макар Алексеевич? Такие пустяки… Ну, прощайте! как я заболталась! Когда мне грустно,
так я рада болтать, хоть об чем-нибудь. Это лекарство: тотчас легче сделается, а особливо
если выскажешь все, что лежит на сердце. Прощайте, прощайте, мой друг!
Ваша
В. Д.
Июня 28-го
Маточка, Варвара Алексеевна!
Полно кручиниться! Как же это не стыдно вам! Ну полноте, ангельчик мой; как это вам
такие мысли приходят? Вы не больны, душечка, вовсе не больны; вы цветете, право цветете;
бледненьки немножко, а все-таки цветете. И что это у вас за сны да за видения такие!
Стыдно, голубчик мой, полноте; вы плюньте на сны-то эти, просто плюньте. Отчего же я
сплю хорошо? Отчего же мне ничего не делается? Вы посмотрите-ка на меня, маточка. Живу
себе, сплю покойно, здоровехонек, молодец молодцом, любо смотреть. Полноте, полноте,
душечка, стыдно. Исправьтесь. Я ведь головку-то вашу знаю, маточка, чуть что-нибудь
найдет, вы уж и пошли мечтать да тосковать о чем-то. Ради меня перестаньте, душенька. В
люди идти? — никогда! Нет, нет и нет! Да и что это вам думается такое, что это находит на
вас? Да еще и на выезд! Да нет же, маточка, не позволю, вооружаюсь всеми силами против
такого намерения. Мой фрак старый продам и в одной рубашке стану ходить по улицам, а уж
вы у нас нуждаться не будете. Нет, Варенька, нет; уж я знаю вас! Это блажь, чистая блажь! А
что верно, так это то, что во всем Федора одна виновата: она, видно, глупая баба, вас на все
надоумила. А вы ей, маточка, не верьте. Да вы еще, верно, не знаете всего-то, душенька?..
Она баба глупая, сварливая, вздорная; она и мужа своего покойника со свету выжила. Или
она, верно, вас рассердила там как-нибудь? Нет, нет, маточка, ни за что! И я-то как же буду
тогда, что мне-то останется делать? Нет, Варенька, душенька, вы это из головки-то выкиньте.
Чего вам недостает у нас? Мы на вас не нарадуемся, вы нас любите — так и живите себе там
смирненько; шейте или читайте, а пожалуй, и не шейте, — все равно, только с нами живите.
А то вы сами посудите, ну на что это будет похоже тогда?.. Вот я вам книжек достану, а
потом, пожалуй, и опять куда-нибудь гулять соберемся. Только вы-то полноте, маточка,
полноте, наберитесь ума и из пустяков не блажите! Я к вам приду, и в весьма скором
времени, только вы за это мое прямое и откровенное признание примите: нехорошо,
душенька, очень нехорошо! Я, конечно, неученый человек и сам знаю, что неученый, что на
медные деньги учился, да я не к тому и речь клоню, не во мне тут и дело-то, а за Ратазяева
заступлюсь, воля ваша. Он мне друг, потому я за него и заступлюсь. Он хорошо пишет,
очень, очень и опять-таки очень хорошо пишет. Не соглашаюсь я с вами и никак не могу
согласиться. Писано цветисто, отрывисто, с фигурами, разные мысли есть; очень хорошо!
Вы, может быть, без чувства читали, Варенька, или не в духе были, когда читали, на Федору
за что-нибудь рассердились, или что-нибудь у вас там нехорошее вышло. Нет, вы прочтите-
ка это с чувством, получше, когда вы довольны и веселы и в расположении духа приятном
находитесь, вот, например, когда конфетку во рту держите, — вот когда прочтите. Я не
спорю (кто же против этого), есть и лучше Ратазяева писатели, есть даже и очень лучшие, но
и они хороши, и Ратазяев хорош; они хорошо пишут и он хорошо пишет. Он себе особо, он
так себе пописывает, и очень хорошо делает, что пописывает. Ну, прощайте, маточка; писать
более не могу; нужно спешить, дело есть. Смотрите же, маточка, ясочка ненаглядная,
успокойтесь, и господь да пребудет с вами, а я пребываю вашим верным другом
Макаром Девушкиным.
P. S. Спасибо за книжку, родная моя, прочтем и Пушкина; а сегодня я, повечеру,
непременно зайду к вам.
Do'stlaringiz bilan baham: |