|
нет, в эту секунду
— до меня дошло, что задумал Эл.
Недоставало только деталей. Я поставил стакан с ледяным чаем и поднялся.
— Нет. Ни за что. Никогда.
Он воспринял мои слова спокойно. Я мог бы предположить, что спокойствие —
результат действия оксиконтина, но знал, что это не так. Он же видел, что я не
собираюсь уходить, а слова значения не имели. Мое любопытство (не говоря уж о
моей увлеченности) обострилось до предела, как иглы дикобраза. Потому что мне
очень хотелось знать детали.
— Я вижу, что могу опустить предисловие и сразу перейти к делу, — заговорил
Эл. — Это хорошо. Присядь, Джейк, и я объясню тебе причину, по которой сразу не
отправил в рот весь запас этих маленьких розовых таблеток. — И когда я не сел,
добавил: — Ты же все равно хочешь услышать, так чего упираться? Я не могу
заставить тебя что-то сделать здесь, в две тысячи одиннадцатом году, и мне тем
более не заставить тебя сделать что-то там. Когда ты попадешь туда, Эл Темплтон
будет четырехлетним карапузом в Блумингтоне, штат Индиана, бегающим по двору
в маске Одинокого рейнджера и иной раз подпускающим в штанишки. Так что
садись. Как говорят в рекламе, ты не обязан это делать.
Точно. С другой стороны, моя мать всегда говорила, что
речи дьявола сладки
.
Но я сел.
3
— Дружище, ты знаешь выражение «переломный момент»?
Я кивнул. Чтобы его знать, не требовалось работать учителем английского
языка и литературы, не требовалось даже знать грамоту. Переломный момент —
один из надоевших языковых штампов, которые изо дня в день слышатся в
информационных выпусках кабельных телевизионных каналов. Наряду с «проведем
параллель» и «в этот момент времени». Но больше всего меня раздражают (и я снова
и снова яростно ругаю за это моих скучающих учеников) совершенно
бессмысленные «некоторые говорят» и «многие верят».
— Ты знаешь, откуда оно взялось? Где использовалось в самом начале?
— Нет.
— В картографии. Водосборный бассейн
[21]
— это территория, обычно гора
или лес, с которой вода стекает в реку. История — это река. Можно так сказать?
— Да. Полагаю, что можно. — Я отпил чая.
— Иногда события, меняющие историю, широкомасштабны — как затяжные
ливневые дожди над всем водосборным бассейном, которые могут заставить реку
выйти из берегов. Но наводнения бывают и в солнечные дни. Ливневые паводки.
Все, что для этого требуется, — сильнейший, достаточно продолжительный ливень
в одной части водосборного бассейна. Такие же точечные воздействия бывают и в
истории. Хочешь примеры? Скажем, одиннадцатое сентября. Или Буш, победивший
Гора в двухтысячном.
— Нельзя сравнивать национальные выборы с ливневым паводком, Эл.
— Может, и нельзя, но выборы двухтысячного выбиваются из общего ряда.
Допустим, ты бы мог вернуться во Флориду осенью двухтысячного и потратить
двести тысяч долларов на поддержку Гора?
— Тут возникает пара проблем, — ответил я. — Во-первых, у меня нет двухсот
тысяч долларов. Во-вторых, я школьный учитель. Я знаю все о материнском
комплексе Томаса Вулфа, но когда дело касается политики, я профан.
Он нетерпеливо махнул рукой, отчего перстень морпеха чуть не слетел с его
похудевшего пальца.
— Деньги — не проблема. Просто поверь мне в этом. Пока. А точная
информация бьет любой опыт. Вроде бы во Флориде разница составила менее
шестисот голосов. Как думаешь, ты смог бы купить шестьсот голосов в день
выборов, имея в кармане двести штук, если бы возникла такая необходимость?
— Возможно, — ответил я. — Вероятно. Наверное, я без особого труда выявил
бы те избирательные участки, где велика апатия и традиционно низка явка
избирателей, а потом пошел бы туда с толстой пачкой денег.
Эл улыбнулся, продемонстрировав отсутствие зубов и больные десны.
— Почему нет? В Чикаго это срабатывало долгие годы.
Идея купить президентскую должность за сумму, которой не хватило бы на два
седана «мерседес-бенц», заставила меня промолчать.
— Но когда мы говорим о реке истории, переломные моменты часто связаны с
попытками убийства… и теми, что удались, и теми, что провалились. Австрийского
эрцгерцога Франца Фердинанда застрелил психически не уравновешенный
мальчишка Гаврило Принцип, и разразилась Первая мировая война. С другой
стороны, после того как Клаусу фон Штауффенбергу не удалось убить Гитлера в
сорок четвертом году — почти получилось, но не до конца, — война продолжилась
и погибли еще миллионы людей.
Я тоже видел этот фильм.
— Мы ничего не сможем изменить ни для эрцгерцога Фердинанда, ни для
Адольфа Гитлера. Они вне нашей досягаемости.
Я уже хотел сказать, что напрасно он ставит меня на одну доску с собой, но
промолчал. У меня сложилось ощущение, будто я читаю какую-то очень мрачную
книгу. Скажем, роман Томаса Харди. Вы уже понимаете, чем все закончится, но это
не портит впечатления — наоборот, завораживает. Словно наблюдаешь, как
мальчишка гонит поезд по электрической дороге все быстрее и быстрее, и ждешь,
когда же он слетит с рельсов на одном из поворотов.
— Если говорить об одиннадцатом сентября, придется ждать сорок три года.
Тебе будет почти восемьдесят, если доживешь.
И вот теперь мне стало понятно, откуда взялся флаг Одинокой звезды: это был
сувенир из последнего путешествия Эла в прошлое.
— Ты не смог дожить до шестьдесят третьего, да?
На это он не ответил, просто смотрел на меня. Его глаза, мутные и рассеянные
днем, теперь ярко блестели. И помолодели.
— Ведь ты об этом? О Далласе в шестьдесят третьем?
— Совершенно верно, — ответил он. — Я хотел, да не вышло. Но ты не болен,
дружище. Ты здоров и в расцвете сил. Ты можешь вернуться туда и не допустить
этого.
Он наклонился вперед, его глаза не просто блестели — пылали.
— Ты можешь изменить историю, Джейк. Ты это понимаешь?
Do'stlaringiz bilan baham: |
