должны действовать. Ждать чуда и защищать фантомы собственного «эго»,
навязанные вам обществом, — пустая трата времени.
Но как же нам заставить свой мозг работать на нас? Не является ли это
каким-то странным парадоксом? Возможно ли это?
В конце концов, если он — всё, с чем мы имеем дело, то как нам его,
прошу
прощения, пнуть, чтобы он задвигался в нужном направлении?
Откуда вообще возьмётся это «нужное направление», если не из него
самого?
Всё правильно: если мы — это и есть наш мозг, то никаких чудес не
предвидится. И я не хочу, чтобы вы думали, что они возможны.
Но есть одна специфическая функция мозга, которой мы до сих пор не
уделили
должного внимания, хотя именно в ней и кроется нужный нам
ответ. Функция эта (и возможно, вы будете смеяться) называется —
мышлением
.
Звучит, наверное, несколько странно. Все же уверены в том, что они и
так постоянно думают. В чём тогда фокус?
Фокус в следующем: то, что мы традиционно считаем своим
«думанием», на самом деле таковым не является. И если мы действительно
рассчитываем на то, чтобы считаться «разумными» существами, нам нужно
кое-что другое.
Но обо всём по порядку...
○
В то
же самое время, когда Либет, Зимбардо и Канеман ставили свои
эксперименты на людях, Эрик Кандель, в будущем нобелевский лауреат по
физиологии и медицине, исследовал рефлексы аплизий.
Аплизия, или иначе «морской заяц», — это крупный моллюск и,
возможно, самое примитивное лабораторное животное, какое только можно
себе представить.
Однако ценность аплизий для
нейрофизиологии переоценить
невозможно. Дело в том, что у неё буквально видимые глазом, то есть
очень крупные нейроны. Это обстоятельство и сделало аплизию идеальной
моделью для
изучения синаптических связей, составляющих, так сказать,
плоть и кровь нашего с вами мышления.
В чём суть открытия Канделя,
которое он сделал, изучая
формирование условных рефлексов у моллюсков? Выяснилось, что
процессы мышления и памяти приводят — внимание! — к анатомическим
изменениям связей между нейронами.
Представьте себе два нейрона, которые
общаются между собой с
помощью нервных отростков. Когда один нейрон возбуждается, он
сообщает об этом другому нейрону, выбрасывая в синаптическую щель
специальные вещества — нейромедиаторы. До
открытия Канделя это уже
было доказанным научным фактом.
Непонятно было другое: нервные клетки общаются друг с другом
постоянно, но где-то это общение — произошло и закончилось, а в каких-
то случаях возникает запоминание, то есть чётко фиксируется
определённая связь. Почему?
Если бы наш мозг был похож на фотоплёнку, то воспринимаемые нами
события «засвечивали» бы какие-то зоны мозга, и там бы эта информация
потом хранилась. Но этого не происходит: наш мозг — это не фотоплёнка,
не жёсткий диск с файлами и даже не библиотека.
«Вы — это вовсе не то, что вы думаете про себя, не то, как
вы выглядите в чьих-то глазах».
Однако что-то мы всё-таки запоминаем (хотя и с существенными
искажениями), а кроме того, приходим к неким умозаключениям. То есть у
нас формируются какие-то мысли, которые не сразу вылетают из головы, а
держатся в ней и даже могут крутиться в нашем мозгу годами. Причём
крутятся они, понятное дело, по вполне определённым нейрорефлекторным
дугам, а не в каком-то мистическом эфире сознания.
Как всё это в нас держится так долго? Эрик Кандель с коллегами и дал
объяснение этому загадочному феномену.
Оказалось, что в случае кратковременного и редкого взаимодействия
нейронов друг с другом их контакт ограничивается
лишь химической
реакцией — переговорами между нервными клетками на уровне
нейромедиаторов.
Do'stlaringiz bilan baham: