Стартер дал сигнал «на старт». На каждом квадратном сантиметре вокруг дорожки «Овала
Губерта» материализовалась толпа. Все выкрикивали одно. Толпа скандировала имя Руди
Штайнера, а звали его Джесси Оуэнз.
Все замерло.
Босые ноги Руди сцепились с землей. Он осязал ее — стиснутую между пальцами.
По сигналу «внимание» Руди принял низкий старт — и вот выстрел пробил в ночи дырку.
Первую треть дистанции все шли примерно вровень, но это было недолго, пока угольный
Оуэнз не выдвинулся впереди не пошел в отрыв.
— Оуэнз впереди! —
звучал пронзительный крик Руди, мчавшегося по пустынной прямой
прямо в бурные овации олимпийской славы.
Он даже почувствовал, как ленточка рванулась пополам на его груди, когда он промчался
сквозь нее на первое место. Самый быстрый человек на свете.
И только на круге почета случилась неприятность. В толпе у финишной линии, как ночное
страшилище, стоял отец. Ну, точнее, как страшилище в пиджаке. (Уже упоминалось,
что отец
Руди был портным. На улице его редко видели без пиджака и галстука. В этот раз на нем был
только пиджак и незаправленная рубашка.)
— Was ist los? — сказал он сыну, когда тот предстал перед ним во всей своей угольной
славе. — Что это за чертовщина? — Толпа исчезла. Подул ветерок. — Я спал в кресле, а тут Курт
заметил, что тебя нет. Тебя все ищут.
В нормальных обстоятельствах герр Штайнер был отменно вежливым человеком.
Обнаружить, что один из твоих детей летним вечером весь перемазался углем, нормальными
обстоятельствами он не считал.
—
Парень чокнулся, — пробормотал он, хотя всегда понимал, что если у тебя шестеро, что-
то в таком роде обязательно случится. По крайней мере один должен оказаться непутевым. И вот
он стоит и смотрит на этого непутевого, ожидая объяснений. — Ну?
Тяжело дыша, Руди согнулся и уперся руками в колени.
— Я был Джесси Оуэнз.
Сказал он так, будто это самое обычное занятие на свете. И в его тоне даже звучало что-то
такое, будто дальше подразумевалось: «Какого черта, разве не понятно?» Впрочем, тон этот
пропал, едва Руди заметил, что под отцовскими глазами выструган глубокий недосып.
— Джесси Оуэнз? —
Человека того склада, какой был у герра Штайнера, назвать можно
очень деревянным. Голос у него угловатый и верный. Тело — длинное и тяжелое, как из дуба.
Волосы — как щепки. — И что он?
— Да ты знаешь, пап, — черное чудо.
— Я тебе покажу черного чуда! — И Штайнер схватил сына за ухо двумя пальцами.
Руди сморщился.
— Ай, да больно же.
— Да ну? — Отца больше заботил вязкий угольный порошок, пачкавший пальцы. Да он,
выходит, выкрасился везде, подумал отец. Господи, даже в ушах уголь. — Пошли.
По дороге домой герр Штайнер решил поговорить с мальчиком о политике — причем со
всей серьезностью. Руди поймет все только через несколько лет —
когда уже поздно и ни к чему
будет все это понимать.