Бегущий в лабиринте

ГЛАВА 46

---

Весь остаток дня он ни с кем не перемолвился ни словом.
Тереза пыталась заговорить с ним, но он отнекивался, мол, ему что-то нехорошо, хочется побыть наедине с
собой и вздремнуть в любимом уголке в глубине леса. Да ещё, пожалуй, раскинуть мозгами и попытаться
выудить оттуда всё, что может пригодиться в их исследованиях. 
Но по правде говоря, он попросту нервничал перед тем, что предстояло ему вечером. Пытался убедить самого
себя, что принял правильное решение. Единственно правильное решение. А поскольку у него поджилки
тряслись от страха, то не хотелось, чтобы это кто-то заметил. 
Когда часы, наконец, показали, что наступил вечер, Томас вместе со всеми остальными укрылся в Берлоге.
Весь день он ничего не ел и обнаружил, что голоден, как волк, только принявшись уминать нехитрый обед, на
скорую руку приготовленный Котелком — томатный суп с галетами.
А затем настала очередная бессонная ночь.
Строители залатали дыры, оставленные чудовищами, унесшими Гэлли и Адама. Конечный результат их
трудов выглядел так, будто работу выполнял взвод в драбадан упившихся алкашей, но на самом деле сделано
было прочно. Ньют и Алби — тот наконец почувствовал себя в состоянии вернуться к выполнению своих
обязанностей и обходил Приют с повязкой на голове — настояли на том, чтобы приютели каждую ночь
переходили спать на новое место. 
Поэтому Томас оказался в большой комнате на первом этаже вместе с теми же ребятами, с кем провёл первую
ночь. В помещении быстро стало тихо, вот только непонятно — то ли потому, что мальчишки действительно
уснули, то ли потому что затаили дыхание от страха, вопреки всему надеясь, что гриверы, может быть, не
придут. На этот раз Терезе разрешили провести ночь вместе с остальными в Берлоге. Она устроилась рядом с
Томасом, завернувшись в два одеяла, и юноша непонятно как, но чувствовал, что она спит. По-настоящему
крепко спит!
Томасу же было не до сна, хотя его тело отчаянно нуждалось в отдыхе. Он пытался уснуть: изо всех сил
стараясь держать глаза закрытыми, заставлял себя расслабиться. Безрезультатно. Ночные часы медленно
тянулись, и предчувствие надвигающегося кошмара тяжким грузом лежало на его сердце. 
И когда ожидание стало уже совсем невыносимым, послышалось жужжание моторов и заунывные стоны
гриверов. Время пришло. 
Все сгрудились у дальней от окна стены, стараясь, чтобы их не было ни слышно, ни видно. Тереза забилась в
угол, Томас пристроился рядом, и, обняв колени руками, уставился на окно. Пришло время претворить в жизнь
своё отчаянное намерение, и сердце юноши едва не останавливалось — казалось, его сдавила холодная рука
страха. Но отступить было невозможно — от его действий зависело теперь слишком многое. 
Обстановка в комнате накалялась. Приютели сидели безмолвно и бездвижно. Издалёка послышался треск —
металл впивался в древесину. Судя по звукам, гривер карабкался по задней, дальней от них стене Берлоги. Но
несколькими секундами позже шум обрушился на них со всех сторон, завывало и у их собственного окна.
Казалось, сам воздух в комнате заледенел. Томас прижал к глазам стиснутые кулаки — одно лишь ожидание
нападения буквально убивало его. 
Откуда-то сверху послышался звон разбитого стекла и треск ломаемой древесины. Весь дом содрогнулся.
Томас закоченел от ужаса: до него донеслись дикие крики и топот бегущих ног. Скрип и стоны кособокой
лестницы свидетельствовали о том, что целая толпа приютелей валила по ней на первый этаж. 
— Дейва забрали! — прокричал кто-то срывающимся от страха голосом.
В комнате Томаса никто даже не пошевельнулся. Он понимал: каждый чувствовал облегчение, что жуткая
участь постигла не его, и каждому было за это стыдно. Может быть, они теперь в безопасности? Две ночи
подряд киборги уносили только по одному парню, и приютели начали склоняться к мысли, что Гэлли,
возможно, прав. 
Но в это время как раз за их дверью послышался оглушительный грохот падения чего-то тяжёлого. Вслед за
ним раздался целый хор перепуганных вскриков и хруст ломаемого дерева — как будто чьи-то чудовищные
стальные челюсти перемалывали лестницу. Ещё через секунду Томас услышал очередной громоподобный
треск: гривер прошёл Берлогу насквозь и теперь покидал её как положено в воспитанном обществе — через
дверь, разнеся её в щепы. 
На Томаса накатил приступ омертвляющего страха: теперь или никогда!
Он вскочил и кинулся вон, пинком распахнув дверь комнаты. Вслед ему раздался яростный вопль Ньюта, но
Бегун проигнорировал его и понёсся по коридору, перепрыгивая через груды искорёженных деревяшек. Там, где

---

некогда была входная дверь, теперь зияла иззубренная дыра, ведущая прямо в серую ночную муть. Он пролетел
сквозь неё и выскочил во двор. 
«Том! — услышал он в голове истошный крик Терезы. — Что ты делаешь?!» Но он проигнорировал и её и
продолжал бежать. 
Гривер, несущий с собой Дейва — парня, с которым Томас никогда и двух слов не сказал — жужжа, извиваясь
и стуча шипами, катился по направлению к Западной двери. Другие гриверы тоже уже собрались во дворе и
следовали за своим напарником в Лабиринт. Томас понимал, что остальные приютели подумают, что он решил
покончить счёты с жизнью; однако, не поколебавшись ни секунды, бросился в самую гущу гриверов. Те, похоже
такого не ожидали и замешкались. 
Томас накинулся на того, который нёс Дейва и попытался вырвать мальчика из смертельных объятий — кто
знает, а вдруг монстр от неожиданности выпустит добычу? Череп раскалывался от оглушительных воплей
Терезы.
На него обрушились сразу три гривера, их уродливые орудия убийства: шипы, клешни и иглы — со всех
сторон устремились к своей жертве. Томас яростно отбивался от жутких металлических рук, пинками
отбрасывал от себя рыхлые пульсирующие тела — ему нужно было только, чтобы его ужалили, разделить
участь Дейва он вовсе не стремился. Чудовища усилили свой безжалостный натиск. Всё тело Томаса
разрывалось от боли: он чувствовал уколы беспощадных игл. Значит, цель достигнута. Испуская истошные
крики, он молотил руками и ногами, пинал и толкал своих противников, кубарем катался по земле, пытаясь уйти
живым из схватки. Адреналин зашкаливал, борьба не ослабевала — и вот, наконец, он вырвался из окружения и
изо всех оставшихся сил рванул прочь. 
Как только юноша оказался вне досягаемости смертоносных инструментов гриверов, те немедленно
отступились и растворились в Лабиринте. Томас рухнул на землю, воя от боли. 
В следующую секунду над ним уже стоял Ньют, а за ним — Чак, Тереза, ещё кто-то... Ньют подхватил его под
мышки и поднял.
— Хватайте его за ноги! — проорал он. 
Томасу показалось, что мир вокруг него поплыл. Подступала тошнота, сознание туманилось. Кто-то, он не мог
уже понять кто, послушался приказа Ньюта. Томаса подхватили и понесли через двор, сквозь разломанную
дверь Берлоги, по коридору, в какую-то комнату и уложили на диван. Мир продолжал вращаться —
искажённый, перекрученный мир...
— За каким чёртом ты это сделал? — орал Ньют прямо ему в лицо. — Совсем твоя проклятая крыша съехала,
козёл тупой?!
Томасу нужно было успеть сказать, прежде чем тьма забытья поглотила бы его:
— Нет... Ньют... Ты не понимаешь...
— Заткнись! — воскликнул тот. — Не расходуй зря силы! 
Томас почувствовал, как кто-то ощупывает его исколотые руки и ноги, срывает с него одежду и исследует
израненное тело. Он слышал голос Чака — какое счастье, его маленький друг жив-здоров. А Медяк сказал
что-то насчёт того, что беднягу добанули несколько десятков раз. 
Тереза стояла у его ног, стиснув пальцами щиколотку Томаса. «Зачем, Том? Зачем ты это сделал?»
«Затем...» На большее его не хватило. 
Ньют закричал, чтобы кто-нибудь принёс грив-сыворотку. Через минуту Томас ощутил лёгкий укол в руку; от
этого места по телу разлилось тепло, неся с собой успокоение. Боль постепенно затихала, но мир по-прежнему
казался изуродованным и извращённым. Ну что ж, минута-другая — и даже эта искажённая картина померкнет
в его сознании. 
Всё кружилось и мелькало перед ним: цвета теряли свою чёткость и перетекали один в другой, комната
вращалась всё быстрей и быстрей... Но прежде чем уйти в непроглядную тьму, Томас собрал все свои
оставшиеся силы — необходимо было сказать ещё одну, самую последнюю вещь...
— Не беспокойтесь, — прошептал он, надеясь, что они услышат эти слова. — Я сделал это нарочно...