Исай Калашников Жестокий век Гонители

разделяющую юрту на две половины. В задней половине была 
широкая постель, застланная пушистым одеялом из верблюжьей 
шерсти. В ее изголовье стоял столик, накрытый красным шелком, 
на нем лежал тяжелый серебряный крест. 
– 
Э, он, как и Ван-хан, молился богу-кресту! – удивился Боорчу. 
У противоположной от кровати стены стоял еще один столик, на 
нем девять серебряных чаш и большое, серебряное же, корытце. 
Повсюду на стене висели ножи, сабли, мечи, саадаки, отделанные 
серебром, золотом, красными, как капли крови, и синими, как небо, 
камнями. 
– 
Богат был Таян-хан! Ух, и богат! – изумлялся Боорчу. 

---

– 
Бери что-нибудь себе, – сказал Тэмуджин. 
Боорчу выбрал нож в золотой оправе и кривую саблю. 
За стенами юрты надрывал голос Джэлмэ: 
– 
Нойоны, слуги и рабы Таян-хана! За гордыню, криводушие и 
зложелательства небо покарало вашего господина. Сам он убит, а 
весь его улус переходит к хану Тэмуджину. Повелеваем доставить к 
юрте шелка, серебро и золото, оружие и доспехи, бронзу и 
железо… 
Боорчу нацепил на пояс нож и саблю, оглядел себя. 
– 
Ты становишься похож на Хасара, друг Боорчу. Пусти его сюда – 
все оружие на себя наденет, а это корытце на голову, поверх шлема, 
приладит. 
– 
В этот раз он хорошо показал себя, хан. Тебе нужно наградить 
брата. 

---

– 
Всех награжу, друг Боорчу. Великое дело мы сделали… – 
Тэмуджин вышел из юрты, сел на передок телеги. 
Найманы тащили и складывали в кучу свое добро. Росла гора 
мечей, саадаков, копий, рядом – медных котлов, бронзовых и 
железных стремян, удил, уздечек, седел… К Тэмуджину воины 
подтолкнули человека в шелковом халате, с кожаными мешочками, 
подвешенными к поясу. 
– 
Прикажи отрубить ему голову. Он прячет золото. Видели в руках 
кругляшку золотую. Вроде бросил в кучу, а сам спрятал. 
– 
Кто такой? – наклонился над ним Тэмуджин. 
– 
Я уйгур. Мое имя Татунг-а. 
– 
Уйгур? А почему здесь? Торговал? – заинтересовался Тэмуджин. 
– 
Я служил Таян-хану. 

---

– 
А-а… – теряя интерес, протянул хан. – Какое же ты золото 
прячешь? 
– 
Я хранитель ханской золотой тамги[15] и главноначальствующий 
над писцами. 
– 
Дай сюда, – Тэмуджин протянул руку. 
– 
Н-не могу, – Татунг-а побледнел, попятился. – Тамгу может взять 
только тот, кто унаследует улус Таян-хана. 
– 
Ты верный слуга. Хвалю. Но разве не слышал, что небесным 
соизволением я унаследовал и улус Таян-хана, и его золотую 
игрушку, и тебя самого? Давай! 
Татунг-а оглянулся влево, вправо, будто надеясь на спасение, 
сжался под взглядом Тэмуджина, обреченно вздохнул и откуда-то 
из широкого рукава халата извлек тамгу. Тэмуджин повертел ее – 
серебряная точеная ручка, на нее насажен золотой кружок с 
непонятными знаками на плоской стороне. 
– 
Для чего она? 

---

– 
Прикладывать к бумагам с его повелениями. 
Два воина подтащили к юрте женщину в узком и длинном – до пят 
пестром халате. Она отбивалась от воинов, ругалась на непонятном 
языке. 
– 
Великий хан, это Гурбесу, жена Таян-хана, – сказал Татунг-а. – 
Не губите ее. 
Тэмуджин не оборачиваясь сказал: 
– 
Замолчи, женщина, иначе тебе заткнут рот! Так, ты говоришь, это 
прикладывают к бумагам? А разве свои повеления Таян-хан писал 
на бумаге? 
Он не забыл, как исхитрялся, чтобы не прикладывать руку к бумаге 
Алтан-хана. Знаки – следы сорок на снегу – таили в себе 
непонятное, потому страшное. Но там были люди Алтан-хана, 
известные своим хитроумением, а тут – Таян-хан, найманы… 
– 
Все бумаги писал я и другие писцы. 

---

– 
Ты знаешь тайну знаков? – все больше удивлялся Тэмуджин, – И 
я, и многие другие. 
– 
Зови сюда несколько человек. Посмотрим, так ли уж велика сила 
бумаги. – Тэмуджин знаком велел приблизить Гурбесу – она 
подошла с опущенной головой. – Ты, вижу, не рада встрече с 
нами. – Он взял ее за подбородок, приподнял голову – ее черные 
глаза горели от гнева, щеки жег румянец стыда. – Так это ты, 
тангутка, была любимой наложницей Инанча-хана? А ты 
ничего… – Добродушно рассмеялся. – Из-за тебя рассорились 
Таян-хан и Буюрук? – Опустил руку. – Иди в юрту. Вечером буду у 
тебя, узнаю, стоило ли братьям ссориться. Иди. 
Гурбесу стояла. Воины подхватили ее, втолкнули в юрту и 
задернули дверной полог. Улыбаясь своим мыслям и поглаживая 
бороду, Тэмуджин указал Татунг-а место рядом с собой. 
– 
Будешь заносить на бумагу мои слова. А всех остальных писцов, 
воины, отведите подальше, чтобы они нас не видели и не слышали. 
Готово? 

---

Татунг-а, верно ли, что человек, знающий тайну знаков, может 
повторить мои слова, занесенные на бумагу, никогда их не слышав? 
– 
Конечно, великий хан. 
– 
Ну-ну… Заноси: «Я, хан Тэмуджин, сын Есугей-багатура, по 
небесному соизволению взял в руки бразды правления над всеми 
народами, живущими в войлочных юртах…» 
Быстро, едва касаясь кисточкой листа бумаги, Татунг-а наносил 
цепочку знаков, похожих на прихотливый узор. Его лицо было 
спокойно-сосредоточенным, ничего необычного, таинственного не 
было в этом лице; так делают любую работу – тачают гутулы, 
плетут уздечку, правят острие ножа. 
– 
Пусть придет один из писцов. Боорчу, нойоны, вы запомнили мои 
слова? Ну, смотри, Татунг-а… 
Подошел плешивый и подслеповатый писец, уткнулся носом в 
бумагу и дрожащим, надтреснутым голосом начал: 
– 
Я, хан Тэмуджин… 

---

Не пропустил ни одного слова. Будто стоял тут же и все слышал, 
все запомнил. Это казалось чудом, непостижимым умом 
человеческим. Нойоны, воины рты поразевали от удивления, потом 
стали перешептываться: эти люди знаются с духами. Тэмуджин 
посмотрел на Тутунг-а с уважением. 
– 
Ты показал силу бумаги. А какие повеления хана найманов вы 
заносили? 
– 
Всякие. Кто сколько должен дать серебра, зерна, шерсти… Кому 
куда надлежит ехать. 
– 
Это понятно. А для чего тамга? 
– 
Бумагу может написать всякий, разумеющий письмо. Но тамга 
есть только у хана. Когда приложена – бумаге вера. 
– 
Х-м… Хорошо придумано. Сколько лет надо учиться, чтобы 
постигнуть тайну письма? 

---

– 
Зависит от возраста, от памяти, от быстроты ума человека. 
Учиться лучше в молодые годы, еще лучше – в детские. 
Тэмуджин протянул ему печать. 
– 
Возьми. Ты и все писцы будете служить у меня. Станете заносить 
мои повеления на бумагу. Кроме того, ты будешь учить моих детей, 
а другие писцы – детей моих нойонов. Будешь учить своих детей, 
друг Боорчу? 
– 
Если это надо… 
– 
Надо. В могуществе своем мы можем теперь равняться только с 
Алтан-ханом. А уж равняться – так во всем равняться! – Говорил с 
шутливой усмешкой, но взгляд, устремленный поверх головы 
Боорчу в полуденную сторону, туда, где синь неба сливалась с 
синью степи, туда, где за безводными гобями лежали земли Алтан-
хана, был острым и жестким. 
– 
Ты, видно, забыл, что от нас ушел Кучулук, ушли и меркиты, 
живы Буюрук и Джамуха, – напомнил Боорчу. 

---

– 
До всех доберемся. Не им теперь тягаться со мною. Я нашел то, 
чего им не дано найти. Они только теряют…