Исай Калашников Жестокий век Гонители

Глава 13 
Узнав, что за ним гонится один Ван-хан, Джамуха решился на 
смелый шаг. Без нукеров и оружия он выехал ему навстречу. Была 
надежда, что Ван-хан не захочет пятнать свое имя его кровью. Он 
скакал к нему безбоязненно, и все же, оказавшись перед лицом 
кэрэитского войска, идущего крепко сбитым строем, один, 
безоружный и беззащитный, он стиснул зубы от страха, захотелось 
повернуть коня и быстрее ветра улететь к своим. Поднял руки. Его 
узнали и остановились, по рядам воинов, как огонь по сухой траве, 
полетело: 
– 
Джамуха, Джамуха… 

---

Передаваясь из уст в уста, весть мгновенно достигла ушей Ван-
хана. 
Вместе со своими нойонами он рысью подъехал к нему. Нойоны 
окружили со всех сторон, смотрели с любопытством, но без 
враждебности. Джамуха слез с коня, подошел к Ван-хану, взялся 
одной рукой за стремя, прислонился лбом к тощей ханской ноге. 
– 
Я пришел, хан-отец… Не губите людей, не гоняйте по степи 
племена, жаждущие покоя, возьмите мою жизнь. 
Ван-хан осторожно отодвинул ногу. 
– 
Ты кого собрался воевать? 
Сверху вниз он смотрел на Джамуху, хмурился, но в глазах была 
жалость. 
– 
Я? Воевать? – воскликнул Джамуха. – Это вы обложили меня, 
будто кабана на облавной охоте. Вы пришли сюда. Вы гонитесь за 
моим народом. Вы заставляете меня сражаться. И с кем? С этими 

---

людьми, – Джамуха обвел рукой круг нойонов. – С ними я ходил в 
походы, пил из одной чаши, согревался у одного огня. 
Он услышал одобрительный шумок нойонов. Теперь он знал, что 
добьется своего, заставит хана повернуть назад и уйти в свои 
кочевья. Повышая голос до крика, раздернул на груди халат. 
– 
Убей меня, хан-отец, если я виноват перед тобой или перед 
твоими нойонами! 
– 
Ну что ты кричишь? – с укоризной сказал Ван-хан. – Я не 
собираюсь губить тебя. 
– 
Зачем же ты здесь? 
– 
Не кричи! – уже сердито сказал Ван-хан. – Для чего ты собрал 
такое войско? 
– 
Где хан Тэмуджин, мой анда? – Джамуха обернулся, будто не 
знал, что Тэмуджина тут нет. – Я хочу спросить у него – для чего 
он отовсюду переманивает людей? Для чего ему большое войско? 
Хан-отец, ты и анда несправедливы ко мне. Было время, когда я и 

---

анда жили душа в душу. Но он сам разрушил нашу дружбу. Он 
задумал возвеличиться и в звании сравниться с тобой. И стал 
ханом. Ни я, ни ты, хан-отец, не гоняли его за это по степи, не 
убивали его воинов. Почему же сейчас, когда нойоны племен 
возвели меня над собой, вы набросились на меня? Хотите моей 
крови – я перед вами. 
Ван-хан велел расседлывать коней. Воины разостлали на траве 
войлок, он пригласил Джамуху присесть, тихо сказал: 
– 
Оба вы с Тэмуджином дороги мне и оба терзаете мое сердце. Ты 
винишь его. Он тебя. И оба теряете разум, совесть, не страшитесь 
гнева небесного. 
– 
Если говорить о совести, то у Тэмуджина… 
– 
Молчи, Джамуха, ты тоже хорош! Я не стану преследовать тебя. 
Живи как знаешь. Но и помощи у меня не проси. Не буду я больше 
помогать – ни тебе, ни Тэмуджину. 
– 
Обидно мне, хан-отец. За что такая немилость? Почему ты 
равняешь меня с андой? 

---

– 
Не знаешь? Нет, все знаешь и понимаешь, Джамуха. Многое я 
тебе прощал. Умен ты, ловок, отважен и этим люб моему сердцу. И 
Тэмуджин… Но сегодня я отворачиваюсь от вас. Об одном прошу: 
не можете ладить держитесь друг от друга подальше. Вот мое 
слово. 
– 
Отец, ты слишком суров с Джамухой, – сказал Нилха-Сангун. – 
Только говоришь, что для тебя и он и Тэмуджин одинаковые… 
– 
Джамуха не распоряжался нами, как своими нукерами, – 
подхватил Арин-тайчжи. – А Тэмуджин… 
– 
Перестаньте! – болезненно сморщился Ван-хан. – Джамуха, ты 
ночуешь тут или поедешь к своим? 
– 
Я поеду, хан-отец. Меня ждут. 
Ван-хан не стал его задерживать. И, чувствуя неловкость перед 
ним, стыдясь смотреть в его опечаленное лицо, Джамуха сел на 
коня, шагом поехал в степь. 

---

Наплывали синие спокойные сумерки, вдали засверкали огни его 
стана. 
Мир был тих, безмолвен. Мягкая трава гасила стук копыт, и 
Джамухе казалось, что он не едет, а плывет над землей, таящей 
скорбное ожидание. 
Прошлое молодечество, разные хитрые проделки за спиной хана – 
все виделось сейчас иначе. Тоска и запоздалая боль совести 
теснили сердце Джамухи. К чему все это – обман, ложь, сражения, 
походы? Не живешь, а идешь по топкому болоту: пока 
вытаскиваешь из липкой грязи одну ногу, вторая увязла еще 
глубже. Где твердь? Куда можно безбоязненно поставить ногу? 
Почему жизнь так немилостива к нему? Он любил Тэмуджина – тот 
стал непримиримым врагом, уважал Ван-хана – старик отвернулся 
от него, отстаивал волю нойонов – сам стал гурханом и потому 
принужден укорачивать эту же самую волю. Что случилось? Была 
же когда-то жизнь иной. Добры и совестливы были люди, умели 
вместе горевать и радоваться, чтили доблесть и мудрость, 
отвергали двоедушие и скудоумие. Еще живут отзвуки былых 
времен в трепетном слове улигэрчей, но и они скоро умрут вместе с 
последними сказителями, поверженными под копыта боевых коней. 
А если и останется кто-то в живых, что славить им? Свирепую 
непреклонность анды, порожденного злом и зло же сделавшего 
своим оружием? 

---

Перед станом его встретили дозорные. Начали встревоженно 
расспрашивать, чем окончились переговоры. Они вспугнули его 
думы, он с раздражением сказал: 
– 
Вы что, глупые? Видите, я живой, возвращаюсь к вам. Значит, все 
хорошо. 
С теми же расспросами пристали к нему и нойоны. Они 
обрадовались, что сражения не будет, устроили пир, веселились, 
возносили хвалу его отваге и мудрости. Пылали огни, жарилось 
нанизанное на прутья мясо. Джамуха пил вино, молчал. Ему 
больше всего хотелось сейчас оказаться в своей юрте. 
Может быть, бросить все, уйти со своим племенем куда-нибудь в 
дальние дали, где нет ни властолюбивого анды, ни его покровителя 
Ван-хана, ни сражений, ни воинов, туда, где растут высокие травы, 
бегут светлые реки и тишину не тревожит звон оружия и стон 
раненых. Но есть ли такие земли? И почему он должен покинуть 
свои кочевья, землю отцов и дедов? Только потому, что анда 
Тэмуджин, как взбесившийся волк, рыщет по степи и рвет горло 
всем, кто слабее его? Он, наверное, только того и ждет. Останется 
здесь единственным хозяином… Нет, не бывать этому! 

---

Нойоны становились разговорчивее. От жара огня, от выпитой архи 
раскраснелись лица, заблестели глаза. Они совсем забыли о нем, 
расхваливали друг друга, хвастались друг перед другом. Но кто-то 
на кого-то обиделся, вспыхнула ссора, в нее сразу же втянулись 
все. От ссоры до драки – один шаг. У огня началась свалка. 
Колотили друг друга, выкрикивали ругательства, размазывали по 
лицам слезы пьяной обиды и кровь из разбитых носов. Джамуха 
поднялся, его качнуло – еле удержался на ногах. 
– 
Прекратите! 
Но его, наверное, даже не услышали. Вокруг дерущихся собрались 
воины, посмеивались, глазели на драку. Джамуха позвал нукеров. 
– 
Несите воды! Больше! 
Нукеры принесли десятка два бурдюков, наполненных грязной, с 
зеленой слизью водой из высыхающего озера, начали обливать 
нойонов. Мокрые, в тине, они расползались в стороны. Джамуха 
лег на залитый водой войлок, обхватил голову руками и забылся 
тяжелым, как бред, сном. 

---

Утром нойоны собрались вновь и как ни в чем не бывало, 
посмеиваясь, начали вспоминать вчерашнее. Ничтожные людишки! 
Разве можно с ними одолеть хана Тэмуджина… Надо искать 
друзей. У анды теперь осталось три врага татары, меркиты и 
найманы. Татары – рядом, но они слабы. Остаются найманы и 
меркиты. Надо идти к ним. Теперь для него друг тот, кто враг анде 
Тэмуджину. 
Поначалу все складывалось удачно. В кочевьях Тохто-беки 
Джамуха застал найманского Буюрука. Он прибыл к владетелю 
меркитов за тем же, что и Джамуха. И все трое быстро нашли 
общий язык – надо объединить силы. Не возникло споров и о том, 
кто возглавит эти силы. Поскольку у Буюрука воинов было больше, 
его и поставили во главе войска. Спор непредвиденно возник из-за 
того, что Буюрук, Тохто-беки и нойон Тайр-Усун начали 
настаивать: первым из двух врагов надо разгромить Ван-хана, а 
Джамуха звал их прежде на Тэмуджина. Говорил же Ван-хан, что 
не станет помогать ни одному из них, это значит, что анда 
останется один и справиться с ним будет не так уж трудно. Но 
Буюрук, Тохто-беки и Тайр-Усун отвергли доводы разума. Буюрук 
был зол на кэрэитов за два своих поражения, жаждал захватить, 
уничтожить Ван-хана, на его место снова посадить Эрхе-Хара, 
помочь ему утвердиться, тогда Тэмуджин сам снимет шапку и пояс. 
Джамуха не верил, что Эрхе-Хара сможет завладеть кэрэитским 
ханством. У него было немало способов и возможностей сделать 
это раньше. Не сумел, не смог. 

---

Почему же Буюрук думает, что дело, не удавшееся дважды, удастся 
в третий раз? 
Тохто-беки и Тайр-Усун, как и Джамуха, считали, что содружество 
Ван-хана и Тэмуджина превратилось в содружество всадника и 
лошади Тэмуджин едет, а Ван-хан везет. Но они почему-то решили, 
что надо прежде всего лишить всадника его лошади («пеший 
монгол – пропащий монгол»), а потом уж браться и за самого 
всадника. 
В поход Джамуха отправился с тяжелым сердцем. Людская молва о 
выступлении, наверное, давно достигла Тэмуджина. И Тэмуджин, 
конечно, не ждет, когда они навалятся на хана кэрэитов. Он 
слишком хорошо понимает, что конец Ван-хана приблизит и его 
собственную гибель. 
Так оно и вышло. Едва они покинули кочевья меркитов, получили 
известие, что хан Тэмуджин со всем своим войском отправился к 
Ван-хану. 
– 
Ну что, я был не прав? – спросил он у нойона Тайр-Усуна. 

---

Костлявый, лупоглазый нойон презрительно сплюнул. 
– 
Две лисы в одной норе – две шкуры у охотника. 
– 
Мало, видать, вас били! – зло проговорил Джамуха. 
– 
Нас били и с твоей помощью тоже. Но не убили. – Тайр-Усун 
надменно глянул на Джамуху. – Мы твоего Тэмуджина и Ван-хана 
ногами затопчем. 
Посмотри, сколько нас! Я прожил жизнь, но никогда не видел, 
чтобы под одним тугом собралось столько воинов сразу. 
Хвастливая самоуверенность нойона и его неуместные намеки на 
то, что он когда-то с андой и Ван-ханом ходил на меркитов, 
покоробили Джамуху. 
– 
Много волос на голове, но все их можно сбрить! Велико стадо, но 
овцы, мала стая, но волки. 
– 
Если так думаешь, зачем идешь с нами? 

---

– 
Идти больше не с кем! – с горечью сказал Джамуха. – Оскудела 
великая степь, все меньше багатуров и мудрых вождей, все больше 
высокомерных дураков и пустых барабанов-хвастунов. – Джамуха 
хлестнул коня, поскакал к своим. 
Войско собралось и в самом деле огромное. Тысячи всадников, 
сотни повозок с запасом пищи, табуны дойных кобылиц, стада овец 
заполнили широкую долину, неумолчный шум движения 
разносился далеко окрест, пугая табуны хуланов и дзеренов, 
загоняя в норы сусликов и тарбаганов, – серая осенняя степь с 
засохшими травами казалась мертвой, под холодным небом тускло 
поблескивали солончаковые озерки с белым налетом гуджира на 
голых, безжизненных берегах и горькой, как отрава, водой. 
Вечерами в темном небе гоготали гуси, свистели крыльями утки – 
птицы летели в теплые края. 
Тэмуджин и Ван-хан, избегая битвы, беспокоя ночными налетами 
дозоры, отходили на полдень. Тяжелое, обремененное обозами, 
стадами и табунами, неповоротливое войско Буюрука медленно 
тащилось следом – вол, впряженный в повозку, догонял 
неоседланного скакуна. Буюрук, обозлившись, оставил обоз под 
небольшой охраной, попытался налегке настигнуть Тэмуджина и 
Ван-хана. 

---

Но они непостижимым путем оказались в тылу и чуть было не 
захватили обозы. 
Уверенность в легкой и скорой победе стала сменяться тревогой. 
Нойоны Джамухи все чаще шептались о чем-то за его спиной, и он 
затылком чувствовал их растущую недоброжелательность. Он 
попытался поговорить с ними. 
– 
Мы вступили на путь, с которого нет возврата. Или мы 
уничтожим Тэмуджина, или он нас. Надо идти до конца. 
В ответ – ни слова. 
Начались холода. Все чаще дули ветры. Воины в легкой летней 
одежде жались по ночам к жару огней, нередко обгорали, не 
высыпались, утром садились на коней угрюмые, злые. Между 
племенами все чаще вспыхивали ссоры. 
Степь кончилась. Впереди вставали крутые горы. Над скалами 
курились облака. Тэмуджин и Ван-хан по узкому ущелью 

---

поднялись вверх, укрылись в лесу. Дул пронзительный ветер, нес 
снег, смешанный с песком. Надвигалась ночь. Продрогшие воины 
по ущелью, по голому склону полезли к лесу – там было затишье, 
топливо. В гору, навстречу ветру, идти было трудно, лошади то и 
дело падали на колени, кровенили ноги. Едва приблизились к лесу 
– 
в них полетели тучи стрел. Много воинов, лошадей было убито, 
трупы покатились вниз, сбивая живых. Буюрук приказал 
остановиться. Быстро стемнело. Ветер гудел все сильнее. Песок 
обдирал кожу. По склону с грохотом катились камни, обрушенные 
воинами анды и Ван-хана. Джамуха потерял своих. Коченеющими 
руками нащупал углубление в земле, лег в него, уткнув лицо в 
ладони. Ветер рвал полы халата, сыпал за воротник песок и снег. В 
вое, грохоте раздавались крики людей, наполненные ужасом. Скоро 
Джамуху стала колотить дрожь. Он поднялся. Порыв ветра кинул 
его на землю. 
Он покатился по склону, задержался на чем-то мягком. Пошарил 
руками человек. Мертвый. Лихорадочно стащил с него халат, 
накинул на голову, сел и стал сползать вниз. Наткнулся на труп 
лошади. Он был еще горячий. Лег к лошадиному животу, укрылся 
халатом. Снег закручивался за трупом лошади, оседал на него 
сугробом. Понемногу он отогрелся, перестал дрожать, 
прислушивался к приглушенному снегом и халатом вою ветра, 
твердил обреченно: 

---

– 
Все пропало! Все пропало! 
К утру ветер ослабел. На рассвете воины стали сползать вниз. Но 
многие, очень многие навсегда остались лежать на склоне – убитые 
камнями, окоченевшие. Внизу, сбившись в кучу, стояли лошади. 
Воины ловили первую попавшуюся и уносились в степь, подальше 
от проклятых гор. Джамуха тоже вскочил на чьего-то коня, 
поскакал собирать своих воинов и нойонов. 
Собрались те, кто остался жив, довольно быстро. Оглянув воинов, 
Джамуха похолодел – такого урона не нанесла бы самая жестокая 
битва. 
– 
Ничего, нойоны и воины, за все взыщем с Ван-хана и Тэмуджина. 
Нойон салджиутов с обмороженными, почерневшими щеками 
сказал, простуженно кашляя: 
– 
Все, Джамуха. Ты нам не гурхан, мы тебе не подданные. Себе на 
горе возвели мы тебя! 

---

Он повернул коня и поскакал. За ним – все салджиуты. Потом и 
хунгираты, и дурбэны, и катакины… С ним остались его 
джаджираты. Джамуха догнал уходящих воинов, чуть не плача, 
закричал: 
– 
Остановитесь! Опомнитесь! 
Но воины грубо оттолкнули его и умчались. Он бросился к 
Буюруку и Тохто-беки. Но и они решили уходить. Его уговоров 
даже слушать не стали. 
Джамуха возвратился к своим джаджиратам – горстка 
обмороженных людей. 
Будьте же вы прокляты, вольные нойоны! Не драться за вас, а 
рубить, давить, вбивать в землю копытами коней! 
По дороге в свои кочевья он разграбил курени нойонов-
отступников. 

---