Толкование сновидений

е) Бессознательное и сознание. Реальность. 
Присмотревшись 
ближе, 
мы 
увидим, 
что 
психологическое 
исследование 
предшествующего изложения привело нас к предположению наличия не двух систем вблизи 
моторного конца аппарата, а двоякого рода процессов или способов прохождения 
раздражения. Это, однако, безразлично: мы всегда должны быть готовы отказаться от наших 
вспомогательных представлений, если имеем возможность заменить их чем-либо другим, 
более близким к незнакомой нам действительности. Попытаемся же теперь исправить 
некоторые недоразумения, которые легко могли возникнуть, пока мы под двумя системами в 
ближайшем и грубом их смысле понимали два пространственных пункта внутри 
психического аппарата, – недоразумения, отзвук которых мы видим хотя бы в выражениях 
«вытеснить» и «проникнуть». Если, таким образом, мы говорим, что бессознательная мысль 
стремится к переходу в сферу предсознательного, чтобы затем проникнуть к сознанию, то 
этим мы не хотим сказать, что должна быть образована вторая мысль на новом месте, – как 
бы копия, наряду с которой продолжает быть налицо и оригинал; представление о 
пространственном передвижении мы должны отделить и от проникновения к сознанию. Если 
мы говорим, что пред-сознательная мысль вытесняется и принимается затем 
бессознательной сферой, то эти образные выражения, заимствованные нами из круга 
представлений о борьбе за определенную территорию, могут действительно побудить нас к 
предположению, что из одного психического пункта нечто устраняется и заменяется в 
другом пункте другим. Вместо этого сравнения возьмем другое, более соответствующее 

---

действительному положению вещей: данное психическое образование претерпевает 
изменение или же изымается из-под действия определенной энергии, так что психическое 
образование подпадает под власть инстанции или же освобождается от нее. Здесь мы 
заменяем топический круг представлений динамическим; не психическое образование 
кажется нам подвижным, а его иннервация. 
Тем не менее я считаю целесообразным и нужным сохранить наглядное представление 
об обеих системах. Мы избегнем опасности каких-либо недоразумений, если вспомним, что 
представления, мысли и вообще все психические образования должны быть локализованы не 
в органических элементах нервной системы, а так сказать, между ними, там, где 
сопротивления и пути образуют соответствующий им коррелят. Все, что может стать 
объектом нашего внутреннего восприятия, является мнимым, все равно как изображение в 
телескопе, получающееся от скрещения лучей. Системы же, сами по себе на 
представляющие психических образований и никогда не могущие стать доступными нашему 
психическому восприятию, мы вправе сопоставить с чечевицами телескопа, 
способствующими получению изображения. Продолжая это сравнение, мы могли бы сказать, 
что цензура между двумя системами соответствует преломлению лучей при переходе их в 
новую среду. 
До сих пор мы занимались самостоятельным психологическим исследованием; пора, 
однако, коснуться воззрений, господствующих в современной психологии, и выяснить их 
отношение к нашим выводам. Вопрос бессознательного в психологии, по меткому 
выражению Липпса, не столько психологический вопрос, сколько вопрос психологии. 
«Понятие бессознательного в психологии». – Доклад на третьем международном 
психологическом конгрессе в Мюнхене в 1897 г. До тех пор пока психология разрешала этот 
вопрос путем разъяснения слов, например, что «психическое» есть то же самое, что 
«сознательное», а «бессознательный психический процесс» – явный абсурд, – до тех пор 
психологическое использование наблюдений врача над анормальными душевными 
состояниями было вообще невозможно. Врач и философ вступают в сотрудничество лишь 
тогда, когда оба признают, что бессознательные психические процессы служат 
«целесообразным и вполне законным выражением существующих фактов». Врач может 
только пожатием плеч ответить на утверждение, будто и сознание – необходимый 
отличительный признак психического, или же в крайнем случае, если его уважение к 
воззрениям философов все еще достаточно сильно, сказать, что они говорят о разных вещах 
и интересуются разными отраслями науки. Ибо достаточно одного внимательного 
наблюдения над душевной жизнью невротика или одного анализа сновидения, чтобы с 
неопровержимостью убедиться в том, что наисложнейшие мыслительные процессы, которым 
отнюдь нельзя отказать в наименовании психических, могут совершаться без участия 
сознания. Не подлежит сомнению, конечно, что врач лишь тогда узнает об этих 
бессознательных процессах, когда они оказывают воздействие на сознание, – воздействие, 
допускающее сообщение или наблюдение. Но этот сознательный эффект может носить 
психический характер, совершенно отличный от бессознательного процесса, так что 
внутреннее восприятие отнюдь не сумеет увидеть в одном замену другого. Врач должен 
сохранить за собой право путем умозаключения от эффекта сознания дойти до 
бессознательного психического процесса; этим путем он узнает, что эффект сознания 
является лишь отдаленным психическим результатом бессознательного процесса и что 
последний осознается не в качестве такового: он протекал, ничем не обнаруживая сознанию 
своего наличия. 
Отказ от чрезмерной оценки сознания становится необходимой предпосылкой всякого 
правильного понимания происхождения психического. Бессознательное, по выражению 
Липпса, должно стать общим базисом психической жизни. Бессознательное – это большой 
круг, включающий в себя меньший сознательного; все сознательное имеет предварительную 
бессознательную стадию, между тем как бессознательное может остаться на этой стадии и 
все же претендовать на полную ценность психического действия. Бессознательное – есть 

---

истинно реальное психическое, столь же неизвестное нам в своей внутренней сущности, как 
реальность внешнего мире, и раскрываемое данными сновидения в столь же незначительной 
степени, как и внешний мир показаниями наших органов чувств. 
Если прежняя противоположность сознания и сновидения обесценивается 
предоставлением бессознательному подобающего ему положения, то тем самым отпадает 
целый ряд проблем сновидения, которые подробно рассматривались большинством прежних 
авторов. Так, многие явления, наличие которых в сновидении прежде так удивляло, должны 
относиться теперь не на счет сновидения, а на счет действующего так же и днем 
бессознательного мышления. Если сновидение, по словам Шернера, как бы играет 
символическим изображением тела, то мы знаем, что это результат деятельности некоторых 
бессознательных фантазий, связанных с сексуальной жизнью и находящих свое выражение 
не только в сновидении, но и в истерических фобиях и других симптомах. Когда сновидение 
продолжает и заканчивает дневную деятельность и отражает даже ценные и важные ее 
моменты, то нам достаточно устранить лишь своеобразную маску – результат деятельности 
сновидения и загадочных сил глубины психики. Интеллектуальная деятельность находится 
также под властью этих душевных сил. Мы склонны, по всей вероятности, к чрезмерной 
переоценке сознательного характера интеллектуального и художественного творчества. Из 
признаний некоторых высокоодаренных натур, как Гете я Гельмгольц, мы знаем, что все 
существенные черты их творений внушались им в форме вдохновения и в почти готовом 
виде доходили до их восприятия. Нас не удивляет, однако, участие сознательной 
деятельности во всех тех случаях, где налицо было напряжение всех духовных сил. Однако 
привилегия сознательной деятельности, которою она так часто злоупотребляет, и состоит 
именно в том, что она скрывает от нас все остальные. 
Едва ли стоит и труда выделять в особую тему историческое значение сновидений. В 
том, что какая-либо историческая личность благодаря своему сновидению решилась на 
смелый подвиг, оказавший решающее влияние на ход мировой истории, – в этом можно 
усматривать особую проблему лишь до тех пор, пока сновидение в качестве какой-то 
непостижимой темы противопоставляется другим, более доступным душевным силам, а 
отнюдь не тогда, когда сновидение представляется в форме выражения чувств и мыслей, на 
которых днем тяготело сопротивление и которые ночью получили подкрепление из глубоких 
источников раздражения. (Ср. вышеприведенное сновидение Александра Македонского 
перед взятием Тира). Почтительное же отношение к сновидению со стороны всех древних 
народов является основанным на вполне правильной психологической гипотезе 
преклонением перед неукротимой и неразрушимой стороной человеческой души, перед 
демоническим элементом, из которого проистекает желание сновидения и которое мы 
находим в нашем бессознательном. 
Я умышленно говорю «в нашем бессознательном», ибо то, что мы так называем, не 
совпадает с бессознательным у философов и с бессознательным у Липпса, там оно означает 
лишь противоположность сознательному; что помимо сознательных есть еще и 
бессознательные психические процессы, – об этом все они спорят. У Липпса мы находим 
еще, что все психическое существует в форме бессознательного и лишь немногое, кроме 
того, и в форме сознательного. Но не для доказательства этого положения рассматривали мы 
процессы образования сновидений и истерических симптомов; для неопровержимого 
установления его достаточно наблюдения над нормальной дневной жизнью. То новое, что 
показал нам анализ психопатологических образований, и особенно первого из их звеньев – 
сновидения, состоит в том, что бессознательное, иначе говоря, психическое, обнаруживается 
в качестве функции двух раздельных систем; следы его мы находим и в нормальной 
душевной жизни. Есть, следовательно, двоякого рода бессознательное; этого разделения 
психологи не производят. И то и другое – бессознательное в психологическом смысле; но в 
нашем – то, что мы называем системой Бзс., неспособно дойти до сознания, между тем как 
другое потому называется нами системой Прс. что его раздражения, правда, по известным 
законам, быть может, лишь после преодоления новой цензуры, но во всяком случае без 

---

всякого отношения к системе Бзс., – могут проникнуть к сознанию. Тот факт, что 
раздражения, для того чтобы проникнуть к сознанию, должны претерпеть последовательный 
ряд процессов, обнаруживающихся нами благодаря их цензурному изменению, послужил 
нам 
для 
сравнения 
с 
пространственными 
представлениями. 
Мы 
изобразили 
взаимоотношение обеих систем и их отношение к сознанию, сказав, что система Прс. стоит 
как бы ширмой между системой Бзс. и сознанием. Система Прс. преграждает не только 
доступ к сознанию, но главенствует и над доступом к произвольной моторности и 
распоряжается посылкой энергии, часть которой знакома нам в форме внимания. 
Мы должны стоять в стороне и от подразделения – верхнее и нижнее сознание, – столь 
излюбленного в новейшей литературе психоневрозов, так как оно подчеркивает, 
по-видимому, именно тождество психического и сознательного. 
Какая же роль выпадает на долю некогда столь всемогущего, оставляющего в стороне 
все остальное сознания? Роль органа чувств для восприятия психических качеств. Согласно 
основной мысли нашего схематического опыта, мы можем представить себе сознательное 
восприятие исключительно в форме самостоятельной функции особой системы, которую для 
краткости обозначим Сз . По своим механическим свойствам система эта аналогична 
воспринимающей системе В ; она неспособна запечатлевать следы изменений, то есть 
лишена памяти. Психический аппарат, чувствующими органами системы В обращенный к 
внешнему миру, сам служит внешним миром для органа системы Сз ., телеологическое 
оправдание которой и покоится на этом взаимоотношении. Принцип прохождения 
инстанций, господствующий, по-видимому, в общей структуре аппарата, еще раз 
обнаруживается здесь перед нами. Материал раздражении притекает к чувствующим 
органам системы Сз . с двух сторон: из системы В , раздражение которой, обусловленное 
качествами, претерпевает, вероятно, новую переработку до тех пор, пока не становится 
сознательным ощущением, – и изнутри аппарата, количественные процессы которого 
ощущаются качественно в форме приятного или неприятного чувства, когда подвергаются 
определенным изменениям. 
Философы, которые понимали, что вполне законные и в высшей степени сложные 
продукты мышления могут образовываться и без участия сознания, отступили, однако, перед 
трудной задачей: приписать сознанию такого рода функцию; это казалось им излишним 
отражением законченного психического процесса. Аналогия нашей системы Сз. с 
воспринимающими системами выводит нас из этого затруднения. Мы видим, что восприятие 
при помощи органов чувств имеет в результате то, что внимание устремляется на те пути, по 
которым распространяется чувственное раздражение; качественное раздражение системы В 
служит регулятором количественного распределения подкреплений в психическом аппарате. 
Такую же функцию можем приписать мы и органам системы Сз. Воспринимая новые 
качества, они способствуют направлению и целесообразному распределению подкреплений. 
При помощи восприятия приятного и неприятного ощущения они обусловливают 
прохождение подкрепления внутри в целом своем бессознательного психического аппарата, 
деятельность которого протекает путем перемещения определенных количеств 
подкреплений. Весьма вероятно, что принцип неприятного ощущения вначале 
автоматически регулирует передвижение подкреплений; но возможно также, что сознание 
совершает второе, более точное регулирование, могущее противостоять даже первому и 
совершенствующее работоспособность аппарата: вопреки его первоначальной способности 
оно дает ему возможность укреплять и перерабатывать даже и то, что связано с проявлением 
неприятного чувства. Из психологии неврозов мы знаем, что этим регулированиям при 
помощи качественных раздражении органов чувств приписывается немаловажная роль в 
общей функциональной деятельности аппарата. Автоматическое главенство первичного 
принципа неприятного ощущения и связанное с этим ограничение работоспособности 
нарушается чувствующими регулированиями, которые сами, в свою очередь, являются 
автоматизмами. Мы видим, что вытеснение, которое, будучи вначале хотя и 
целесообразным, превращается в конце концов в пагубный отказ от парализования и 

---

психического господства, значительно легче совершается над воспоминаниями, чем над 
восприятиями, так как у первых отсутствует приток подкреплений, получаемый благодаря 
раздражению психических органов чувств. Если мысль, испытывающая сопротивление, не 
сознается потому, что подвергается вытеснению, то в другой раз она может быть вытеснена 
лишь на том основании, что она по другим причинам была удалена от сознательного 
восприятия. Таковы данные, которыми пользуется терапия с целью восстановления уже раз 
произведенного вытеснения. 
Ценность сверхподкрепления, образуемого регулирующим воздействием системы Сз.
на количественную подвижность, телеологически не может быть показана лучше, чем путем 
создания нового качественного ряда, а тем самым и нового регулирования, образующего 
преимущество человека перед животными. Мыслительные процессы сами по себе 
бескачественны вплоть до сопровождающих их приятных и неприятных раздражении, 
которые в качестве расстройства мышления должны держаться в строгих рамках. Для 
придания качественности, они ассоциируются у человека со словесными воспоминаниями, 
качественных остатков которых достаточно для привлечения к ним внимания сознания и для 
того, чтобы последнее послало мышлению новое подкрепление. 
Все разнообразие проблем сознания охватывается взглядом лишь при расчленении 
истерических процессов мышления. В этих случаях испытываешь впечатление, будто и 
переход от предсознательного к сознанию связан с цензурой аналогичной цензуре между 
системами Бзс. и Прс. И эта цензура устраняется лишь при известном количественном 
пределе, так что ее избегают лишь немногие мысли. Все возможные случаи отклонения от 
сознания, а также и неполного проникновения к последнему объединяются в рамках 
психоневротических явлений; все они указывают на наличие тесной и двусторонней связи 
между цензурой и сознанием. Сообщением двух таких случаев я и хочу закончить это 
психологическое исследование. 
В прошлом году я был приглашен на консилиум к одной интеллигентной девушке. У 
нее был странный вид; в то время как женщины обычно отличаются аккуратностью, она 
была одета очень небрежно: один чулок спустился чуть ли не до пятки, на блузе на хватало 
двух пуговиц. Она жаловалась на боль в ноге и тотчас же без всякого приглашения с нашей 
стороны подняла юбку. 
Главная же ее жалоба гласила буквально следующее: «У нее такое чувство в животе, 
будто там. что то есть. Там что-то движется взад и вперед. Иногда при этом все ее тело как 
бы цепенеет». Мой коллега посмотрел на меня, ему ее жалоба отнюдь не показалась 
двусмысленной. Обоим нам показалось, однако, странным, что мать больной ни о чем не 
догадывается, ведь она, по-видимому, не раз бывала в ситуации, о которой говорит сейчас ее 
дочь. Сама девушка не имеет и понятия о значении своих слов, иначе она не сказала бы 
этого. Здесь удалось так ослепить цензуру, что фантазия, обычно остающаяся в сфере 
бессознательного, здесь как бы невинно под маской жалобы была допущена к сознанию. 
Другой пример. Я приступаю к психоаналитическому лечению четырнадцатилетнего 
мальчика, страдающего конвульсивным тиком, истерической рвотой, головными болями и 
т. п. Я уверяю его, что, закрыв глаза, он увидит картины или вспомнит мысли, о которых он 
и должен мне рассказать. В его воспоминаниях образно всплывает последнее впечатление до 
его прихода ко мне. Он играл с дядей в шашки и видит теперь перед собою шашечную доску. 
Он думает о различных положениях, о ходах, которые не следует делать. Потом видит вдруг 
на доске кинжал; он принадлежит его отцу. Затем на доске появляется сначала серп, а за ним 
и коса; он видит старого крестьянина, который косит траву на лужайке перед их отдаленной 
усадьбой. Через несколько дней мне удалось разъяснить последовательность этих образов. 
Возбужденное состояние мальчика объясняется неблагоприятными семейными условиями: 
жестокостью и вспыльчивостью отца, жившего в неладах с матерью и не знавшего никаких 
педагогических средств, кроме угроз; развод отца с доброй и ласковой матерью; вторая 
женитьба отца, который в один прекрасный день привел в дом молодую жену, «новую 
маму». Через несколько дней после этого и проявилась болезнь мальчика. В прозрачные 

---

намеки превратила эти образы подавленная злоба по отношению к отцу. Материалом 
послужили воспоминания из мифологии. Серпом Зевс кастрировал отца, коса и старик 
изображают Хроноса, могучего титана, который пожрал своих детей и которому так не 
по-сыновнему отомстил Зевс. Женитьба отца послужила для мальчика поводом обратить на 
него те упреки и угрозы, которые он слышал от него за то, что играл половыми органами 
(игра в шашки; неверные ходы, которых делать не следует; кинжал, которым можно убить). 
Здесь в сознание проникают давно оттесненные воспоминания и их оставшиеся 
бессознательными слезы: они проскальзывают по обходным путям под маскою мнимо 
бессмысленных образов. 
Таким образом, теоретическую ценность исследования сновидений я нахожу нужным 
искать в освещении психологических проблем и в подготовке к пониманию психоневрозов. 
Кто может сказать, какое значение способно приобрести основательное знакомство со 
структурой и функциями психического аппарата, если уже нынешнее состояние нашего 
знания допускает весьма удачное терапевтическое воздействие на исцелимые формы 
психоневрозов? Но в чем же, спросят меня, в чем заключается практическая ценность этого 
исследования для познания психики и для раскрытия скрытых особенностей и свойств 
характера индивидуума? Разве бессознательные мысли и чувства, раскрываемые 
сновидением, не обладают ценностью реальных сил в душевной жизни? Следует ли 
придавать маловажное этическое значение подавленным желаниям, которые, создавая 
сновидения, способны и на создание других психических форм? 
Я не считаю себя вправе отвечать на этот вопрос. Я лично не подвергал исследованию 
эти стороны проблемы сновидения. Я полагаю лишь, что римский император поступил 
несправедливо, приказав казнить своего подданного за то, что тому приснилось, будто он 
убил императора. Ему следовало бы поинтересоваться сперва, что означает это сновидение; 
по всей вероятности, его смысл предстал бы перед ним совершенно в другом свете. И даже 
если бы другое какое-либо сновидение имело такой преступный смысл, то все же было бы 
уместно запомнить слова Платона, что добродетельный человек ограничивается тем, что ему 
лишь снится то, что дурной делает. Признавать ли за бессознательными желаниями значение 
реальности и в каком смысле, я пока сказать затрудняюсь. Во всякого рода переходных и 
посредствующих мыслях она, разумеется, отсутствует. Поставив перед собой 
бессознательные желания в их конечной и истинной форме, мы вспомним, что и психически 
реальное может обнаружиться не только в одной форме. Для практической потребности – 
суждения о характере человека – достаточно в большинстве случаев поступков и 
сознательно проявляемого мировоззрения. На первый план следует выделить, конечно, 
поступки, так как многие протекавшие в сознание импульсы устраняются реальными силами 
душевной жизни перед самым их переходом к осуществлению; зачастую даже они именно 
потому-то и не встречают на своем пути психических преград, что сфера бессознательного 
слишком убеждена в том, что они встретят непреодолимую преграду в другом месте. Во 
всяком случае чрезвычайно поучительно ознакомиться ближе с той разрыхленной почвой, на 
которой горделиво вздымаются наши добродетели. Динамически подвижный во всех 
направлениях комплекс человеческого характера чрезвычайно редко может подлежать 
простой альтернативе, как того бы хотела наша мораль. А значение сновидения для 
предсказания будущего? Об этом не приходится, конечно, и говорить. Проф. Эрнст 
Оппенгеимер (Вена) на основании этнологического материала показал мне, что есть 
категория сновидении, которым и народ не придает значения для предсказания и которые 
сводятся попросту к желаниям и потребностям, появляющимся во время сна. Он обещает в 
скором времени коснуться этих сновидений, сообщаемых обычно в виде «острот в 
анекдотов». Вместо этого можно было бы сказать: для ознакомления с прошлым. Ибо 
сновидение всегда и в любом смысле проистекает из прошлого. Однако и вера в то, что 
сновидение раскрывает перед нами будущее, не лишена доли истины. Сновидение, рисуя 
перед нами осуществление желания, переносит нас в будущее, но это будущее, 
представляющееся грезящему настоящим, благодаря неразрушимому желанию представляет 

---

собою копию и воспроизведение прошлого.