Алламжонов виноват

2005-2006 гг.
Первым замом Парпиева, когда он занимал пост Председателя Государственного налого-
вого комитета, был Гадоев Эркин Файзиевич. У Ислама Абдуганиевича была политика «раз-
деляй и властвуй». Заместители министров всегда стояли в негласной оппозиции к руково-
дителям. Возможно, это давало Каримову больше информации о происходящем, но убивало
командную работу и только способствовало интригам. В иерархии структуры каждый был
чьим-то человеком: люди Парпиева, люди Гадоева, люди Азимова. Чтобы руководить в таких
условиях, надо было вырабатывать свою тактику. Когда Парпиев пришел в Налоговый коми-
тет, он всем предложил написать заявления об уходе. Сказал, что соберет новую команду. Все
написали. А затем Ботыр Рахматович просто сидел и фиксировал звонки, кто за кого просит,
и составил полную таблицу расстановки сил. Круто же!
Меня всегда удивляло, что все поручения Парпиева его заместитель зарубал с порога. Я
был «человеком Парпиева». В это время я уже работал в пресс-службе ГНК.
– Вот зачем ты заходишь? Вот зачем это нужно? – эти риторические вопросы Гадоев
проговаривал каждый раз, когда я заходил к нему, даже если по срочному поводу. Ну и не
помогал, конечно.
Мы запланировали книгу-альбом в честь шестнадцатилетия независимости республики.
Нужно было отразить все изменения и достижения, которые произошли в ведомстве и нало-
говой сфере. Была создана рабочая группа, в которой я был главным ответственным, только
без полномочий. Это когда ты бегаешь, собираешь информацию, пытаешься заставить людей
поднять данные по статистике, а тебя все посылают, игнорируют, а если и дают информацию,
то она никуда не годится.
Я захожу к Парпиеву. Книга была практически готова, не хватало некоторых сведений.
– Сделайте эту книгу быстро, через несколько дней хочу показать ее Президенту, – сказал
он. Затем набрал Гадоева, сказал ему, чтобы помог мне, и тот в телефон ответил «хоп».

---

К. Алламжонов. «Алламжонов виноват»
26

---

К. Алламжонов. «Алламжонов виноват»
27
На заседании очередной коллегии ГНК.
Захожу к Гадоеву.
– Что ты придумываешь? Какая книга за четыре дня? Кто пишет книгу за четыре дня?
– Эркин Файзиевич, – говорю я, – она почти готова, мне нужно только…
Что мне нужно, Гадоев слушать не стал, а в своей обычной манере стал ворчать и учить
жизни. Информацию тоже не дал.
Вот положение – оказаться между двух огней. Потом руководство между собой разбе-
рется, а крайним останусь я. То, что я буду виноват, у меня даже сомнений не было – любого
можно сломать и подставить. Что тогда говорить о такой мелочи, как я? Мне реально было
страшно, я чувствовал себя рыбкой, зажатой между двумя китами, которые меня даже не слы-
шат. А у Парпиева была одна особенность – никогда ничего не забывать и контролировать
каждый час, делается что-то или нет. Я говорю, что делаю, но ничего не делается.
Выхода не было. Я зашел к руководству.
– Ботыр Рахматович, я не смогу сдать книгу в срок. Эркин Файзиевич меня отругал и
выгнал из кабинета. Говорит, ненужное занятие. Что мне делать?
Было видно, что генерал сильно разозлился. Но промолчал, коротко бросил: «Иди…»
В понедельник собрание. Я и так ненавидел все эти понедельничные собрания, а в этот
раз особенно. Еле проснулся, потому что не спал почти до утра, бегом добежал до работы,
переоделся в форму; собрания начинались минута в минуту, опаздывать было нельзя.
Сижу вялый, синий, опухший, краем уха слушаю, о чем говорит председатель комитета.
И замечаю, что каждый раз он обращается к своему заместителю. Озвучивает идею, а потом
спрашивает мнения Гадоева. А Гадоев деликатно, красиво ее рубит.
И тут Парпиев внезапно бьет по столу кулаком так, что все чайники разлетелись, а мы
все резко проснулись.
– Эркин Файзиевич, вы думаете, что я дурак? Вы на все мои поручения говорите «нет».
Все мои идеи рубите, все мои реформы тормозите!
Он встал, стул полетел в сторону. Карандаш, который он держал в руках, сломался, и он
швырнул его на пол. В зале повисла гробовая тишина, все испугались.
– Вот, Алламжонов! – он поискал меня глазами. Я вжался в стул и срочно захотел в
туалет. – Я ему сказал сделать книгу, а вы его выгнали. Почему вы ему сказали, что ее не нужно
делать?
– Я не говорил, не говорил… – попытался оправдаться Гадоев. Было видно, что он сильно
испугался.
Парпиев снял свои очки, швырнул на стол и вышел из зала, хлопнув дверью так, что
трещина пошла по стене.
А я остался внутри и попытался врасти в стул. Гадоев обвел всех взглядом, тихо сказал,
что собрание окончено. Все молча разошлись.
Потом он подошел ко мне.
– Можно тебя на секундочку? Где твой кабинет?
Мы зашли в мой кабинет, он своими вопросами стал загонять меня в угол:
– Что я тебе плохого сделал? Ты зачем меня так подставил?
Я попытался спасти свою шкуру, придумывая на ходу:
– Эркин Файзиевич, Ботыр Рахматович спросил, я ответил… Я сказал, что вы пережи-
ваете, что книга за четыре дня не получится хорошей, он вот так сказал… я вот так ответил.
Он просто неправильно меня понял…
Конечно, он мне не поверил.
То, что я его крупно подставил, стало понятно через несколько минут. Всем пришло
сообщение зайти в свои кабинеты, и чтобы никто не выходил. Мы сидели в здании до позднего
вечера в своих кабинетах, а председатель уехал. Потом уже я понял, это было сделано для того,

---

К. Алламжонов. «Алламжонов виноват»
28
чтобы не было никакой утечки информации. Чтобы Гадоев не успел подтянуть своих людей,
танки и артиллерию.
На следующий день на собрание приехал премьер-министр Шавкат Миромонович Мир-
зиёев11 и Гадоева убрали с должности. Но он был первым заместителем много лет, и танки он
все-таки подтянул. Его оставили заместителем председателя Комитета и ректором Налоговой
академии12; он просто ушел из ГНК и перестал вмешиваться во внутренние дела.
Потом на его место пришел Мусаев Бехзод Анварович, в настоящее время вице-премьер.
Либеральное крыло нашей политики. С ним было легко работать.
А потом пришел и мой черед оставить работу в ГНК и государственную службу в целом.
Решение не было спонтанным или непродуманным, оно было просто единственно возможным
для меня.
Во всех ведомствах, которые Ботыр Рахматович возглавлял, он сам прописывал порядок
еженедельных собраний. Это были не стандартные посиделки со скучными отчетами, быст-
рее закончить и пойти по делам. Это каждый раз было испытание. Его помощники готовили
для каждого отдела вопросы, которые очень серьезно могли поставить в тупик руководителей.
Собиралась информация, которую Парпиев выдавал на собрании. Тот, кто выходил на трибуну
отчитаться о проделанной работе, сильно рисковал. И все руководители отделов прибегали к
хитрости, просили Дильшода Турахонова, чтобы их службу не включали в повестку дня. Воз-
можно, это стоило денег, не знаю. Так что на трибуне чаще всего оказывался я и отдувался за
всех. Жалеть меня генерал не собирался. А глава секретариата Дильшод Турахонов невзлюбил
меня особенно сильно и каждый раз пытался меня подставить.
Мне это, в конце концов, надоело. Неужели в Налоговом комитете нет других вопросов,
кроме моего? Я составил график отчетов, куда включил все отделы, даже канцелярию (исклю-
чением стал только сторож), и занес этот документ Парпиеву, сказав, что собрания в послед-
нее время слишком однобоки. Пусть все по очереди дают отчет, каждый отдел должен уметь
показать свою работу. Он согласился и подписал.
И теперь, когда меня поднимали на трибуну, я рассказывал о тех, кто не выполняет
задачу. И уважаемые коллеги внесли меня в «Список Турахонова», чтобы меня тоже не вызы-
вали на трибуну. Скинулись, наверное.
За этот маневр я получил сполна, этого мне не простили. Сочинили какую-то кляузу,
я уже не помню какую, настолько она была абсурдна и несправедлива. И впервые за девять
лет Парпиев разнес меня на собрании, при всех, и я даже не мог оправдаться. И я понял, что
больше здесь работать не буду.
Но уйти я хотел красиво. Даже за девять лет я не смог забыть его пер-
вого «валейкум» на мое приветствие. То, что он отнесся ко мне, как к чело-
веку, а не как к мальчику на побегушках. Я пришел 
.
– Пусть придет, – сказал Ботыр Рахматович 
.
На следующий день я зашел к нему в кабинет, сказал, что хотел бы уйти, чтобы открыть
свое дело.
– Обиделся? – спросил он.
– Нет, что вы! Нет, конечно, на что мне обижаться?
– Обиделся… – сказал генерал. – Я же вижу. Ладно, давай свое заявление. И удачи тебе.
Я ушел, но до сих пор бесконечно благодарен Ботыру Рахматовичу за ту школу и за дис-
циплину, которой он меня научил. Всегда держать удар и верить в невозможное. Всего можно
добиться. По сути, он меня воспитал как самый настоящий дядя.

---

К. Алламжонов. «Алламжонов виноват»
29
Итак, я ушел в бизнес, где заработал свой первый миллион. С самого детства я пытался
зарабатывать деньги, но это не всегда получалось.