Некрономикон

Lucy
in the Sky with Diamonds
, LSD) и вспышке «невиданного, неземного света, в
котором умопомрачительно и нераздельно смешались охра, кармин и
индиго». Интенсивное переживание цвета — это также один из
компонентов трансперсонального опыта: «калейдоскопическое кружение
красок», «сложные узоры павлиньего оперения», или 
cauda pavonis.
Флюоресцирующие, радужные отливы камня, из которого возведен весь
город во тьме прошлого, отмечает и профессор Писли. Джилман же
переживает еще не только изощрение слуха «до невыносимой
противоестественной степени», но и «заметные изменения перспективы»:
«…о собственном своем виде судить он не мог, поскольку руки, ноги и торс
не попадали в его поле зрения из-за странного нарушения перспективы; но
он ощущал, что его физическое строение и способности были как-то
удивительно претворены в смещенной проекции, однако не без некоей
гротескной связи с его нормальным сложением и свойствами», то есть при
путешествии за пределами мозга он не испытывает «ни замешательства, ни

---

дезориентации в отношении идентификации личности». Еще один
компонент трансперсонального опыта, получивший название 
presque vu
(почти увиденное; термин, запущенный в оборот также Х. Клювером),
содержательно связан с мифологемой, на основе которой Лавкрафт
выстраивает свой мир. Это компонент, характеризующий познавательную
сторону трансперсонального опыта: чувство пребывания на грани великого
прозрения, апокалиптического откровения или неопровержимой истины.
Это чувство по отношению к своим математическим выкладкам
испытывает Джилман; но на более глубоком уровне это ощущение
возможности всеведения и притягивает Джилмана и других персонажей
Лавкрафта, включая самых низменных полувыродков, расплачивающихся
за служение темным богам предков, к сомну этих Предвечных богов. В
центре мироздания оказывается своего рода гностическое божество, не
имеющее 
атрибутов, 
res 
simplex 
(«простая 
вещь» 
алхимии),
«несознающее»: «То, от чего твари обретают свою тварность, есть
невидимый и недвижимый Бог, по воле которого рождается понимание».
У Лавкрафта это мифологема Абсолютного Хаоса, «в сердце которого
раскинулся незрящий несмысленный бог Азафот, Владыка Всех Тварей,
окруженный шаркающим роем своих бездумных и бесформенных
плясунов, усыпляемый пронзительным однотонным свистом демонской
флейты в безымянных лапах»
[1]
. Сложная фонетика имени Азафот, по-
видимому, не просто призвана способствовать созданию образа, «почти
лишенного очертаний», функционируя как «фонетика непонятных слов,
которая свободна от навязанных извне понятий — она ведет к образованию
самых 
неожиданных 
зрительных 
представлений». 
Его 
имя 
как
вседержителя знания можно, кажется, возвести к термину 
Azoth
, которым в
«Aurelia occulta»
назван Меркурий и который объясняется там следующим
образом: «Ибо он есть Α и Ω, сущие везде. Философами он украшен
именем 
Azoth
, которое составлено из A и Z латинян, альфы и омеги греков,
алефа и тау евреев». В отрывке речь идет о Меркурии, Гермесе
Трисмегисте, представляющем собой хтоническую триаду («ибо в камне
суть тело, душа и дух, и все же сие есть единый камень»), соотносимую с
Троицей, «систему высших сил в низшем»; хоть он и представляет темную
половину, он не является злом как таковым, его называют «благом и злом».
Из имени Азафот можно вычленить имя египетского бога Тота (
Toth
),
посланника богов, герменевта (истолкователя), указующего путь в
мистическом странствии: «Он соделает тебя свидетелем таинств божества
и тайн природы». У Лавкрафта этот аспект верховного божества становится
отдельной ипостасью: «предстатель, или посланец темных и страшных сил

---

«Черный человек» ведовства и Ньярлафотепа Некрономикона. Встречи
именно с ним, с посланцем несмысленного демона-султана Азафота, так
панически боится Джилман, начитанный в Некрономиконе, книге
ужасающих тайн безумного араба Абдуль Альхазреда. Семантику этого
названия уточняет соотнесение ее со сферой