На первый прием тот пациент пришел вместе с женой и тремя
дочками. Итальянцы по происхождению, они весьма эмоционально
отреагировали на известие о том, что без хирургического вмешательства не
обойтись. Без сомнения, отношения в семье сложились близкие и любящие.
Но несмотря на беспокойство, они нисколько не
сомневались в моей
компетентности. Пациент оказался на редкость приятным человеком:
я проведал его воскресным вечером накануне операции, и некоторое время
мы с удовольствием поболтали. Чрезвычайно приятно чувствовать, что
пациент полностью доверяет тебе. Назавтра я провел операцию: все
прошло хорошо; мужчина очнулся после анестезии в прекрасной форме.
Вечером того же дня я навестил его – жена и дочки осыпали меня
похвалами и благодарностями, которые я охотно принял на свой счет. На
следующий день один из симптомов акромегалии – ощущение, будто
пальцы распухли, – начал понемногу спадать. Я зашел в палату к пациенту
в четверг утром, прямо перед тем, как его должны были выписать.
Когда я с ним заговорил, он посмотрел на меня без всяческого
выражения и ничего не ответил. И тут я обратил внимание,
что его правая
рука безжизненно лежит на кровати. Ко мне подбежала одна из медсестер.
– Мы пытались вас разыскать, – сказала она. – Мы думаем, что у него
случился инсульт всего пару минут назад.
Мы с пациентом непонимающе смотрели друг на друга. Я не мог
поверить в происходящее, а он попросту ничего не осознавал. Меня
захлестнула
горькая
волна
страха
и
разочарования.
Борясь
с
нахлынувшими эмоциями, я постарался во что бы то ни стало заверить
мужчину (хотя он явно не понимал моих слов), что все будет в порядке.
Вместе с тем сделанная позже томограмма головного мозга подтвердила
обширный инсульт в левом полушарии. Вероятно, его спровоцировала
проведенная ранее операция. У пациента стремительно развилась афазия –
полная утрата способности говорить. Казалось, его это не беспокоило.
Скорее всего он плохо осознавал, в какой ситуации очутился, и пребывал
теперь в
странном безмолвном мире, будто лишенное дара речи животное.
Забытые воспоминания о других пациентах, которых я довел до столь
же ужасного состояния, внезапно всплыли передо мной. Мужчина с
аневризмой в голове – одна из первых подобных операций, которые я
провел самостоятельно, будучи старшим ординатором. Другой мужчина – с
патологией кровеносных сосудов головного мозга. В отличие от
теперешнего пациента, которого инсульт хватил только на третий день
после операции, с теми двумя все пошло не так уже в операционной:
обширный инсульт развился прямо на моих глазах. Оба потом смотрели на
меня с одинаково жутким выражением безмолвного страха и злости –
взглядом, наполненным чистым ужасом (они не могли ни говорить, ни
понимать чужую речь), взглядом грешников со
средневековых гравюр,
изображающих ад. В случае со вторым пациентом я почувствовал
неимоверное облегчение, когда, придя на работу следующим утром, узнал,
что у него остановилось сердце, словно не выдержав психологической
травмы. Реанимационная бригада продолжала усердно над ним трудиться,
но было очевидно, что ничего не выйдет, так что я сказал прекратить и
отпустить его с миром. О дальнейшей судьбе другого пациента я не знаю
ничего, кроме того, что он остался в живых.
По крайней мере итальянец выглядел всего лишь озадаченным:
выражение его лица было пустым и отсутствующим. В тот день у меня
состоялось много длинных и эмоциональных бесед с его родными,
неизменно сопровождавшихся слезами и утешительными объятиями.
Невероятно
сложно объяснить, а тем более осознать, каково это – лишиться
языка, то есть не только утратить способность понимать сказанное, но и
разучиться облекать в слова собственные мысли.
После обширного инсульта человек может умереть от отека головного
мозга, но состояние пациента оставалось стабильным на протяжении
сорока восьми часов, поэтому уже на следующий вечер я заверил его
семью, что он будет жить. Я не знал, однако, удастся ли ему восстановить
речь. Впрочем, шансы были невелики. Так или иначе, два дня спустя в час
ночи состояние пациента резко ухудшилось.
Мне позвонил молодой, неопытный и крайне взволнованный
ординатор:
– Он вырубился, и оба зрачка лопнули!
– Что ж,
если оба зрачка лопнули, значит, у него мозжечковый конус.
Он умрет. Мы ничего не можем поделать, – ответил я. Говоря о
мозжечковом конусе, я имел в виду процесс, при котором мозг, словно
зубная паста из тюбика, выпирает наружу через отверстие в основании
черепа, оттого что черепное давление слишком повышается. Выпяченная
Do'stlaringiz bilan baham: