удалится без проблем.
Я взял металлический вакуумный отсос и принялся за опухоль.
Прибор издавал неприятный чмокающий звук,
пока опухоль слой за слоем
исчезала с поверхности мозга.
– Ух ты! – воскликнул Майк.
Через несколько минут я радостно крикнул Рейчел:
– Сорок минут на то, чтобы вскрыть череп. Десять минут на то, чтобы
удалить опухоль. К тому же мы все убрали, и мозг выглядит идеально!
– Замечательно, – ответила она, хотя едва ли простила меня.
Я оставил Майка зашивать голову пациентки, а сам уселся в углу,
чтобы написать отчет об операции. Еще сорок минут ушло на то, чтобы
довести операцию до конца, и ровно в пять вечера миссис Сигрэйв увезли в
отделение интенсивной терапии.
Мы с Майком покинули операционную и отправились на обход.
Помимо двух только
что прооперированных пациентов, в отделении
лежало
еще
несколько
больных,
восстанавливающихся
после
незначительных операций на позвоночнике, проведенных за два дня до
того, так что обход не отнял у нас много времени, и мы пошли в
реанимацию. Осмотр пациентов после проведения последней операции,
проверка того, что они, как говорят врачи, «в сознании, полностью
ориентированы, ШКГ
[2]
– 15 баллов», является важной составляющей
рабочего дня любого нейрохирурга.
Миссис Сигрэйв полусидела, окруженная капельницами, шприцевыми
насосами и мерцающими мониторами.
Сложно поверить, что при таком
количестве современной аппаратуры что-нибудь может пойти не так, но
единственное, что по-настоящему важно, – это будить пациентов каждые
пятнадцать минут, чтобы убедиться, что их реакции в норме и они не
погружаются в кому, вызванную послеоперационным кровотечением.
Медсестра очищала волосы женщины от крови и костной пыли. Я
заканчивал операцию в спешке и напрочь забыл вымыть и высушить
волосы миссис Сигрэйв феном, хотя обычно делаю это для пациенток.
– Все прошло идеально, – сказал я,
слегка наклонившись к миссис
Сигрэйв.
Она взяла меня за руку, крепко ее сжала и ответила:
– Спасибо. – Голос женщины немного охрип из-за трубки для
анестезии.
– Удалили все без остатка, и опухоль, без сомнения, была
доброкачественной.
Я отвернулся, чтобы осмотреть мужчину с тригеминальной
невралгией, который лежал на соседней койке. Он спал, и я мягко потряс
его за плечо. Он открыл глаза и слегка расфокусированно взглянул на меня.
– Как ваше лицо?
Он осторожно дотронулся до щеки. Раньше это действие неизменно
вызывало у него невыносимую боль.
Затем, явно удивившись, мужчина с усилием надавил на щеку.
–
Она исчезла, – сказал он с восторгом и счастливо улыбнулся. – Это
чудесно!
– Операция прошла хорошо, – заверил я его. – Однозначно все дело
было в артерии, давящей на нерв. Можете считать, что вы исцелились.
Я не видел необходимости в том, чтобы рассказывать ему об ужасном
кровотечении.
***
Я спустился в свой кабинет, чтобы посмотреть, не осталось ли бумаг, с
которыми нужно разобраться, однако на
этот раз Гейл выгребла все
подчистую. Денек выдался неплохой. Я не потерял хладнокровия. Я
справился со всеми операциями. Патология оказалась доброкачественной.
Мне удалось отменить две операции в самом начале дня, и пациенткам не
пришлось попусту ждать до вечера. С прооперированными пациентами все
было в порядке. Чего еще желать хирургу?
Покидая больницу, я встретил Энтони, шедшего на ночное дежурство.
Я поинтересовался у него судьбой пожилой женщины с хронической
субдуральной гематомой, которая хотела умереть.
– Думаю, ее прооперировали, – сказал он и направился к палатам, а я
окунулся в сумрак ночи. Дочь миссис Сигрэйв курила напротив входа в
больницу
около ограды, к которой я пристегнул велосипед.
– Как все прошло? – спросила она, заметив меня.
– Идеально. Возможно, первые несколько дней она будет немного
рассеянной, но, думаю, быстро пойдет на поправку.
– Хорошо сработано! – похвалила она.
Я объяснил, что в основном все зависело от воли случая, но она вряд
ли поверила мне – да и никто не верит, если операция проходит успешно.
– Извините, что я накричала на одного из ваших ординаторов
вчера… – начала она.
– Забудьте, – весело ответил я. –
Мне однажды тоже довелось
побывать в шкуре обозленного родственника.
