Национальное своеобразие и мировое значение русской литературы XIX в

Тема «демонизма» в творчестве М. Лермонтова («Демон», «Маскарад», «Герой нашего времени»).

М.Ю. Лермонтов - очень сложное явление в истории литературной жизни России. Поэт, проживший всего 26 лет и оставивший относительно небольшое литературное наследство, до сих пор остается неразгаданной и до конца не понятой личностью. В литературной критике творчества Лермонтова, начиная с прижизненных публикаций и кончая сегодняшним днем, можно наблюдать острую борьбу мнений, особенно по поводу такой неоднозначной темы, как демонические мотивы и их развитие в творчестве Лермонтова.

В лермонтоведении термин «демонизм» обрел как бы новую жизнь, объединив в себе философский смысл (индивидуализм, эгоцентризм) с психологическим («безочарование») и художническим (демонический характер). Раскрывая какую-то одну сторону демонизма как особой системы взглядов на человека, природу и общество, исследователи дополняют друг друга, углубляя суть понятия «демонизм». Но как только речь заходит об отношении самого Лермонтова к демону и демонизму, возникает весьма противоречивая картина. На одном полюсе – поэт, вступающий в спор со своим героем, на другом – поэт – почти двойник героя; между этими крайними полюсами поэт – постепенно побеждающий демонического героя и отвергающий его.

Идеи «демонизма» в литературе

Отношение к Сатане как аллегорической фигуре, воплощающей мировое зло, и одновременно конкретному его носителю, имеющему определенное материальное воплощение, в ту или иную эпоху было различным. Первый бунтовщик и возмутитель божеского порядка, носящий несколько имен (Сатана - "противник", дьявол, Люцифер и др.), в Ветхом завете выступает символом непокорности, но вовсе не мирового зла. Бунт лежал в основе сотворения мироздания. С метафизической точки зрения в основе любого бунта обычно лежат два момента, условно определяемые как позитивный и негативный: 1) свободолюбие и свобода воли; 2) тщеславие и гордыня.

Идея метафизического бунта, бунта вообще легла в основу романтического течения. Романтики привносят в образ Сатаны и бунтующих демонических героев высокую, хотя и "темную" духовность ("Демон" Лермонтова, "Каин" и "Корсар" Байрона и др.). Данное прочтение сатанинских образов в реабилитационном ключе будет подхвачено в конце ХІХ - начале ХХ века литературой символизма и декаданса (В. Соловьев, Л. Андреев, А. Блок и др.).

Образ «демона» в творчестве М.Ю. Лермонтова

Появление образа демона в творчестве – один из важнейших моментов творческой психологии Лермонтова. «Во всех стихотворениях Лермонтова, - как заметил В.В.Розанов, - есть уже начало «демона», «демон» недорисованный, «демон» многообразный. То слышим вздох его, то видим черту его лика». Этот образ «преследовал» его, как некая живая сила, существовавшая объективно, вне сознания, но одновременно как нечто субъективное, определявшее его душевный склад и поведение.

Тема Демона появилась в творчестве Лермонтова в 1829 г., в стихотворении «Мой Демон», в том же году была написана первая редакция поэмы «Демон», имеющей всего восемь редакций, причем последняя из них, как предполагают исследователи, была закончена в 1839г.
В этих ранних произведениях – декларация зла, которое пока несовместимо со страданием. Однако чуждый страданию и раскаянию Демон приходит на страницы юношеских произведений Лермонтова ненадолго. Почти одновременно (также в 1829г.) рождается Демон печальный, тоскующий. Он «своим злодействам не смеется», мечтает о любви и, наконец, «погибший ведает любовь».
Именно этот Демон обретает власть над душою лирического героя не силою разрушения, а силою своей неуспокоенности, стремлением к «образу совершенства». Как бы раздваиваясь между добром и злом, светом и тьмою, проходит Демон через все редакции поэмы, но раздвоение не означает тождества. Поэт, наоборот, показывает несовместимость обоих начал, там, где встречается добро и зло, - там вечная, неугасимая вражда. Вот поэтому ореол величия всех демонических героев Лермонтова заключается в этой «гордой вражде». Таким образом, демонизм у Лермонтова не философия зла, а демон – не символ такового.
Крепнущее в Лермонтове сознание того, что он «не Байрон», что он поэт «с русской душой», сказывается в его растущем протесте против «фанфаронов порока и эгоизма» (возможно, ничтожных подражателей байроническим героям), сказывается и на эволюции Лермонтова как певца сильной личности. Образы Арбенина, Демона (III редакция), Печорина («Княгиня Лиговская») свидетельствуют о критическом отношении автора к своим персонажам, особенно ощутимом в зрелую пору творчества писателя.
Поэтизируя Демона, давая возможность почувствовать светлые и высокие силы его души, Лермонтов не ставит вопрос о полном этическом оправдании его демонизма. Более того, образом Демона (последних редакций) и Печорина писатель развенчивает демонизм, судит его за неизбежный эгоцентризм.
Осуждение эгоцентризма сильной личности сочетается у Лермонтова с чувством жалости не столько к этой личности, сколько к ее «растраченным в пустыне» силам. Трагедия Печорина, Демона, Арбенина в том, что они тяготятся своей разрушительной энергией. Эта противоречивость отражает кризис демонизма – явления вынужденного, навязанного героям объективными обстоятельствами их бытия. Демон стал «духом зла» по воле бога, Арбенина согнул «жестокий век», Печорин изнемогает под бременем своей «ненужности», порожденной тем же веком и обществом. Каждый из них таил в себе огромные силы для добра и созидания, но каждый злом был обречен творить зло.
Все его демонические герои не достигли ни удовлетворения, ни счастья, ни элементарного спокойствия, доступного людям с чистой совестью, не вырвались из своего одиночества. Такова логика, понятая Лермонтовым, - «зло порождает зло». Демонизм же – это «анчар», несущий яд каждому, кто хоть в малой мере прикоснется к корням его – скептицизму и эгоцентризму. Лермонтов не столько судит своего опоэтизированного Демона, сколько господствующее в нем «собранье зол». Демонизм в художественной интерпретации Лермонтова тождественен антигуманизму, последний же, в свою очередь, связан с эгоцентризмом.
Поэма «Демон» как квинтэссенция «демонизма» в творчестве М.Ю. Лермонтова

Первый вариант «Демона» Лермонтов набрасывает пятнадцатилетним мальчиком, в 1829 году. С тех пор он неоднократно возвращается к этой поэме, создавая её различные редакции, в которых обстановка, действие и детали сюжета меняются, но образ главного героя сохраняет свои черты.

Демон Лермонтова - это его мука, предельный концентрат ее, все противоречия и странности его души, злой гений "безочарованья существа его поэзии". Поэтому Демон Лермонтова так разнится от своих литературных собратьев и разнится, прежде всего, двумя качествами:

1. 
   Прежде всего, он необычайно многогранен: он мятежен и непримирим, как мильтоновский Сатана; знающ и мудр, как байроновский Люцифер; еще более прекрасен и соблазнителен и в то же время коварен, чем герой Виньи из поэмы "Элоа"; а по мощи отрицания даже превосходит гетевского Мефистофеля.
   
2. 
   В нем есть неведомая этим героям неудовлетворенность – не только миром, но и самим собой. Вместе с отрицанием и навязанным ему злом (мотив навязанного зла, наказания злом тоже впервые прослеживается Лермонтовым), в нем живет жажда идеала. Рефлексующий сатана очень человечен. И в то же время мощь его энергии (отрицательной, но могущей быть преобразованной в положительную) даже во зле поднимает его над людьми. Накал недоступных человеку страстей: и мощь любви, и мощь ненависти, и мощь ума и страдания, - и дает ему право ропота, противостояния, оспаривания правоты с Богом. Это не романтический, таинственный, облагороженный злодей, сильная личность, это и не холодный разочарованный мудрый скептик подобно Мефистофелю, скорее, это безочарованный и мучащийся безочарованьем несчастный, жаждущий перемены, разнообразья, очарования, плотности впечатлений и ощущений вместо пустого разреженного пространства вне-любви. Это духовное существо, жаждущее добра и понимания и взамен готовое принять искупление, существо, которое, пожалуй, в итоге именно мукой одиночества, концентрацией бродящих желаний, настоенностью не имеющих выхода и применения страстей, повышенной энергетичностью своего инфернального невидимого тела выше и значительней духовно и нравственно слабого человека. Зло выше равнодушия, а зло высокое нравственнее зла низкого, - эта мысль промелькнет еще в "Маскараде". Лермонтов был максималистом, его демон разрывал его на части.
   

Стоит отметить генезис и развитие образа Демона в лирике Лермонтова. В "Маскараде" эта проблема получила художественное воплощение, его Арбенин, человек огромной воли, могучей души, "гордого ума", берет на вооружение не пассивное добро, а протестующее зло, представляющее собою взбунтовавшееся, оскорбленное добро: это высокое зло, восставшее против зла низменного, царящего в обществе. На путь порока Арбенин вступает сознательно, в знак протеста, неприемлемости условных законов презираемого им общества. Так в "Маскараде" Лермонтов не просто спускает вселенского протестанта на землю, а вводит его в гущу современности, в окружение светской толпы. Погружение "могучего духа" в быт оказалось плодотворным для изображения того и другого. Первый обрел плоть и кровь живого, хотя и исключительного человека, второй наполнился глубоким вселенским смыслом: в быте отразилось бытие. "Бесовское" начало Арбенина, разными гранями объективированное в его спутниках-двойниках Казарине, Шприхе, Звездиче и Неизвестном, имеет в своей основе метафизическую природу. Неоднозначность каждого из образов, в каждом из которых "черт в душе сидит", которые суть тени, отбрасываемые Арбениным, его "темное начало", допускает условность и неоднозначность зла в мире, которое достигает наибольшей глубины трактовки в поэме Лермонтова "Демон". И все-таки это зло еще отделимо, сама тема двойничества предполагает возможность подобного разделения, отделения зла внутри человека, светлую часть его существа от темной. Можно сказать, что "бесовщина" Лермонтова направлена на то, чтобы размыть эту еще разделяющую добро и зло грань (к слову сказать, и "демонизм" Печорина как раз заключен в таком вот смешении, перестановке добра-зла, исходящей не из бытующей морали, а единственно из собственных представлений, как бы вопреки). Тем не менее, Лермонтов не вызывает однозначной симпатии к вселенскому протестанту, олицетворяющему силы зла, не делает из него культ, не восхищается, не славословит его подобно романтикам, - во зле его он ищет истоки добра. Не меняя их местами, не оборачивая одно в другое, он ищет причины постоянного зарождения и существования в мире величайшего зла (высокого зла против низкого), и добра как простой неискушенности "морем счастия и зла". Его инфернальность - это в какой-то мере степень овладения истиной и знанием мира, законов и условий его существования. Поэтому она трагична, поэтому неразрешима, поэтому мрачна и горда, она всегда - прежде всего "гордый ум", и ярко выражена в стихотворении "Мой демон" (1829):