воображения, а не злокачественная опухоль. Настало утро, но уплотнение
не исчезло. Следующие несколько дней я
ездила по разным клиникам и
сдавала анализы.
Когда я услышала диагноз, у меня внутри все перевернулось. Никто в
моей семье не болел раком. Доктора удивлялись не меньше меня.
Несколько дней я провела, как в тумане. Меня бросало в крайности: я то
дрожала от страха, то говорила себе, что это ошибка. Но потом я
примирилась со своим диагнозом и с новыми реалиями.
В первую очередь мне надо было заняться лечением, которое требовало
больших душевных и физических сил. Я хотела понимать, с чем имею
дело, поэтому пошла в медицинскую библиотеку, чтобы выяснить все о
злокачественных опухолях на начальных стадиях развития. Я набрала
научных
книг и журнальных статей, отксерокопировала их и стала
подробно изучать три метода лечения, которые предлагали врачи:
операцию, химиотерапию и лечение радиацией.
Чтобы не утонуть в море информации, я решила сперва
сконцентрироваться на операции: как она происходит и в каких случаях ее
делают. К тому моменту, когда я зашла в операционную, я была
подготовлена к любому исходу, который мог ждать меня в будущем.
Через несколько недель после операции я пережила шок, увидев свое
покрытое шрамами тело в зеркале. Оно было похоже на сшитое из
лоскутов одеяло. Моя душа тоже
казалась лоскутным одеялом, сшитым
нитками любви и поддержки моих родных и друзей.
После операции я начала изучать вопросы химиотерапии и лечения
радиацией. Я проштудировала достаточно информации и была готова к
серьезному разговору с врачом. Я согласилась на химиотерапию, но
отказалась от радиации, которая «убила» бы часть легких и сердца. Я
хотела сохранить возможность жить активной жизнью, пусть даже она
окажется не такой долгой.
Первый сеанс химиотерапии произвел на меня сильное впечатление. В
нос ударил сильный запах химикатов, и я с удивлением увидела большой
зал с шезлонгами для пациентов. Я представляла себе все совсем по-
другому. Процедуры проводили, не запирая пациентов в отдельных
комнатах, а собрав их вместе в одном пространстве.
Ряды шезлонгов и
лежащие на них люди напоминали молочную ферму с рядами коров,
которых присоединили к доильным аппаратам. Я старалась не смотреть в
глаза лежащим под капельницами пациентам и уперлась взглядом в спину
медсестры, которая вела меня в дальний конец процедурного зала.
Медсестра предложила мне лечь на шезлонг, стоящий между двумя
мужчинами. Они о чем-то оживленно беседовали. Рядом с каждым
пациентом стояли капельницы, наполненные красными или синими
растворами, поступавшими им в вены. Пациенты не обращали на
капельницы никакого внимания. Я заняла свое место между двумя
джентльменами и извинилась, что я нарушаю их беседу. Эти господа
спокойно отнеслись к моему появлению и втянули меня в разговор. Они
сообщили мне свои диагнозы и поинтересовались,
какой диагноз
поставили мне. Я поняла, что моя болезнь – просто цветочки по сравнению
с формами рака, которыми страдали мои соседи. «Как я могу жалеть себя,
если людям приходится гораздо хуже, чем мне?» – подумала я.
Приблизительно через час оба моих соседа задремали. Потом я узнала,
что сонливость – побочный эффект лечения химиотерапией. Я вынула свои
распечатки и начала их читать. Позже я стала воспринимать эти сеансы как
возможность отключиться, заснуть, мечтать или видеть сны о чем-то
совершенно не связанным с реальностью. Сны и грезы скрашивали часы,
проведенные под капельницей.
В следующие шесть месяцев я привыкла к химиотерапии и проходила
ее на автомате – ложишься в шезлонг,
лежишь под капельницей, выходишь
в туалет и снова возвращаешься на место. В те дни, когда самочувствие
было нормальным, я занималась домом и даже ходила на работу.
Лечение растянулось на несколько месяцев, и я очень ослабла. В это
время я научилась принимать помощь. Если кто-нибудь изъявлял желание
приготовить мне обед, я с радостью соглашалась. Прибраться у меня дома?
Конечно, буду очень обязана! Купить мне продуктов? Спасибо большое. Я
даже не представляю, в каких безднах отчаяния могла бы оказаться без
поддержки и помощи близких людей.
Мой психический и душевный настрой имел такое же огромное
значение, как и физические факторы лечения. Я читала и перечитывала
отрывки из Библии, в которых
рассказывается об исцеляющем
прикосновении Господа.
Я фантазировала, что по моим венам носится Pac-Woman
[9]
и поедает
злокачественные образования. Я представляла себе, что мое тело
постепенно очищается от злокачественных клеток. Эти мысли придавали
мне сил и помогали позабыть о боли и страданиях.
Знакомые пациенты говорили, что у меня уйдет минимум год, чтобы
физически окрепнуть и снова начать нормально мыслить, а не пребывать в
тумане. В один прекрасный день я проснулась и почувствовала себя
сильной и энергичной, как и до болезни. Я начала жить полной жизнью –
заводила
новые знакомства, путешествовала и радовалась.
Мой характер и привычки сильно изменились. Сейчас я могу проехать
девять часов на автомобиле, чтобы увидеть в лесу редкую птицу. Я готова
идти по кишащим опасными змеями джунглям Южной Америки в поисках
редкого вида орхидеи. Когда мне предлагают попробовать странное и
экзотическое блюдо, я никогда не отказываюсь. «Почему бы и нет? –
думаю я. – Козлиные потроха – это же наверняка что-то вкусное!»
Каждый из нас, находящихся в тяжелой кризисной ситуации, должен
найти из нее свой выход. Конечно, если бы у меня был выбор, мне бы
хотелось избежать той страшной болезни, которую я пережила. Но то, что
я переболела и выздоровела, научило меня по-новому смотреть на
жизненные
возможности, на личностное развитие и получаемый опыт. Во
мне появилось больше жажды жизни и сострадания. И я благодарна за
каждый новый день, который мне предстоит пережить, независимо от того,
что он несет и чем будет наполнен.
Гейл Моррис
Do'stlaringiz bilan baham: 
