Книжный вор

* * * 27 ИЮЛЯ 1943 ГОДА * * *
Михаэля Хольцапфеля похоронили, и книжная воришка читала осиротевшей матери.
Союзники бомбили Гамбург — и что касается этого, то хорошо, что я существо в чем-то
сверхъестественное. Никто больше не мог бы снести почти 45 000 душ за такое короткое
время. Хоть миллионы человеческих лет пройди.
Немцы к тому времени начали расплачиваться полной мерой. У фюрера задрожали его
маленькие прыщавые колени.
И все же я отдаю ему должное, этому фюреру.
У него явно была железная воля.
В смысле сеяния войны усилия нисколько не ослабевали, и так же не сбавляло хода
наказание и истребление еврейской заразы. Хотя лагеря в большинстве своем расползлись по
всей Европе, некоторые еще оставались и в самой Германии.
И в этих лагерях множество людей по-прежнему заставляли работать и шагать.
Одним из таких евреев был Макс Ванденбург.
ПУТЬ СЛОВ
Это случилось в маленьком городке в самой сердцевине гитлеровского тыла.
Поток новых страданий нагнетался очень славно, и вот прибыл их небольшой кусочек.
По окраинам Мюнхена гнали евреев, и одна девочка-подросток совершила немыслимое —
встала в их строй и пошла с ними. Когда солдаты оттащили ее прочь и бросили на землю, она
поднялась. И вернулась в колонну.
Стояло теплое утро.
Очередной чудесный денек для парада.
Евреи и конвой прошли уже через несколько поселков и приближались к Молькингу.
Возможно, прибавилось работы в лагере или там умерло несколько заключенных. Как бы то ни
было, в Дахау гнали пешком новую партию свежих вымотанных евреев.
Как всегда, Лизель прибежала на Мюнхен-штрассе, куда стягивались неизменные зеваки.
— Хайль Гитлер!
Она услышала переднего солдата издалека и двинулась к нему сквозь толпу, навстречу
процессии. Голос изумил ее. Он превратил бесконечное небо в потолок прямо над головой, и
слова, отскочив от этого потолка, упали куда-то на пол хромающих еврейских ног.
И глаз.
Они глядели на движущуюся улицу, еврей за евреем, и, найдя удобное место для
наблюдения, Лизель остановилась и стала их рассматривать. Побежала взглядом по рядам лиц за
лицами, пытаясь сравнивать их с евреем, который написал «Зависшего человека» и

---

«Отрясательницу слов».
Перистые волосы, думала она.
Нет, волосы — как хворост. Так они выглядят, когда немыты. Ищи волосы как хворост,
болотистые глаза и растопку бороды.
Господи, их так много.
Так много пар умирающих глаз и шаркающих ног.
Лизель рассматривала их, но Макса выдали даже не черты лица. А то, как это лицо себя
вело: оно тоже изучало толпу. Застыв в сосредоточенности. Лизель вдруг растерялась,
наткнувшись на это единственное лицо, устремленное прямо на немецких зевак. Этот взгляд так
целенаправленно что-то выискивал, что люди вокруг книжной воришки заметили и стали
показывать пальцами.
— А этот что высматривает? — произнес мужской голос сбоку от Лизель.
Книжная воришка шагнула на дорогу.
Никогда движение не было такой тяжкой ношей. Никогда сердце не было таким
решительным и большим в юной груди.
Она шагнула вперед и сказала, очень тихо:
— Меня ищет.
Ее голос сошел на нет и отпал — внутри нее. Ей пришлось разыскивать его — тянуться
далеко вниз, чтобы снова научиться говорить и выкликнуть его имя.
Макс.
— Макс, я здесь!
Громче.
— Макс, я здесь!
Он ее услышал.