Книжный вор

* * * МИХАЭЛЬ ХОЛЬЦАПФЕЛЬ: ПОСЛЕДНЕЕ ПРОСТИ * * *
Дорогая мама, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?
Я просто не могу больше терпеть.
Я иду к Роберту. Мне все равно, что об этом говорят чертовы католики. На небе
обязательно должно быть место для тех, кто побывал там, где побывал я.
Из-за того, что я сделал, ты можешь подумать, что я тебя не люблю, но я люблю тебя.
Твой Михаэль
Сообщить известие фрау Хольцапфель попросили Ганса Хубермана. Он стоял на ее пороге,
и она, должно быть, сразу все поняла по его липу. Двое сыновей за полгода.
Утреннее небо пылало за спиной Ганса, а жилистая старуха шагнула мимо. Всхлипывая,
побежала по Химмель-штрассе туда, где кучкой стояли люди. Она произнесла имя Михаэль по
крайней мере раз двадцать, но тот уже ответил ей. По словам книжной воришки, фрау
Хольцапфель обнимала тело почти час. Затем вернулась к слепящему солнцу Химмель-штрассе и
села. Идти она больше не могла.
Люди смотрели издалека. Такие вещи легче с расстояния.
С ней сидел Ганс Хуберман.
Он положил ладонь ей на руку, когда она опрокинулась на жесткую землю.
И не мешал ей наполнить улицу воплями.
* * *
Много позже Ганс с великой заботливостью вел ее по улице, через калитку, в дом. И сколько
бы я ни старался увидеть все иначе, я не могу отделаться от этой картины…
Когда я представляю убитую горем женщину с высоким серебряноглазым мужчиной, на
кухне в доме 31 по Химмель-штрассе по-прежнему идет снег.
СЕЯТЕЛЬ ВОЙНЫ
Пахло свежеструганным гробом. Черные платья. Огромные чемоданы под глазами. Лизель
стояла на траве вместе со всеми. В тот же самый день она читала фрау Хольцапфель.

---

«Почтальона снов», он нравился соседке больше всего.
Насквозь хлопотный был день, ничего не скажешь.