Книга также выходила под названием «Сейчас самое время»

Двадцать два
Двадцать минут пятого. Море серое. Как и облака, хотя они чуть-чуть
светлее и движутся не так быстро. При взгляде на море у меня кружится
голова. Наверно, дело в вечном движении, остановить которое не под силу
никому, как бы он этого ни хотел.
– Как-то здесь странно, – замечает Зои. – И как я только позволила
себя уговорить?
Мы сидим на скамейке на набережной. Вокруг практически ни души.
Вдали на песке собака лает на волны. Ее хозяин превратился в еле
различимую точку на горизонте.
– Раньше мы каждое лето приезжали сюда на каникулы, – признаюсь я
Зои. – Пока мама не ушла. Пока я не заболела. Мы останавливались в отеле
«Скрещенные ключи»
[7]
. Утром мы вставали, завтракали и целый день
проводили на пляже. И так каждый день все две недели.
– Безумно интересно, – произносит Зои, неуклюже опускается на
скамью и зябко кутается в куртку.
– Мы даже не обедали в отеле. Папа делал бутерброды, а на сладкое
мы покупали мусс. Папа выкладывал его в пластиковые судочки и заливал
молоком. За криками чаек и плеском волн так странно было слышать
звяканье вилки в судке.
Зои пристально смотрит на меня:
– Ты сегодня забыла принять какое-то важное лекарство?
– Нет! – Я хватаю ее за руку, тяну за собой. – Пойдем, я покажу тебе
отель, где мы останавливались.
Мы идем по набережной. Песок на пляже усеян каракатицами. Они
тяжелые и все в рубцах, словно каждый прилив швырял их друг на друга. Я
шучу, что было бы здорово собрать их и обменять в зоомагазине на
волнистых попугайчиков, но вообще-то зрелище диковатое. Не помню,
чтобы, когда я бывала здесь раньше, мы видели что-то подобное.
– Может, такое случается осенью, – предполагает Зои. – Или виновато
загрязнение окружающей среды. Планета бьется в агонии и умирает.
Считай, тебе повезло, что ты отсюда смотаешься.
Потом Зои говорит, что хочет писать, спускается по лестнице на пляж
и присаживается на корточки. Я глазам своим не верю. Вокруг никого, но
обычно Зои беспокоится, как бы ее кто не увидел. Ее моча вымывает ямку в
песке и утекает. Есть что-то первобытное в том, как она рывком

---

поднимается и шагает ко мне.
Мы стоим бок о бок и любуемся морем. Оно обрушивается на берег и,
белея пеной, отступает.
– Зои, я так рада, что ты моя подруга, – признаюсь я и крепко сжимаю
ее руку.
Мы идем к порту. Я едва не рассказываю Зои про Адама, мотоцикл и о
том, что случилось на холме, но мне трудно об этом говорить, да и не
хочется. На меня нахлынули воспоминания. Здесь все знакомо: и
сувенирная лавка с ведрами, лопатами и стойками открыток, выбеленные
стены магазина мороженого и огромный розовый светящийся вафельный
рожок на улице. Мне даже удается отыскать дорожку у порта – короткий
путь к отелю.
– Здесь все изменилось, – делюсь я с Зои. – Раньше все было больше.
– Но отель тот?
– Ага.
– Отлично. Теперь мы можем вернуться к машине?
Я открываю калитку, иду по дорожке.
– Хочу спросить, не позволят ли мне взглянуть на комнату, в которой
мы останавливались.
– О боже! – ворчит Зои и прислоняется к стене, настраиваясь на
ожидание.
Дверь открывает женщина средних лет. Она полная и добродушная; на
ней фартук. Я ее не помню.
– Да?
Я рассказываю ей, что в детстве приезжала сюда каждое лето на две
недели; мы снимали семейный номер.
– Вы хотите снять комнату? – спрашивает женщина.
Мне это в голову не приходило, но я внезапно понимаю, что безумно
этого хочу.
– А можно ту же самую?
Сзади по тропинке подходит Зои, хватает меня за руку и разворачивает
к себе:
– Что ты вытворяешь?
– Снимаю комнату.
– Я не могу тут остаться, мне завтра нужно в колледж.
– Тебе вечно нужно в колледж, – отмахиваюсь я. – И у тебя еще много
дней впереди.
Кажется, это прозвучало очень убедительно и, похоже, заткнуло Зои
рот. Она садится, прислоняется к стене и смотрит в небо.

---

Я поворачиваюсь к женщине.
– Извините, – говорю я.
Она мне нравится. Она ничуть не подозрительна. Наверно, я сегодня
выгляжу на все пятьдесят и хозяйка решила, что Зои – моя несносная
дочка-подросток.
– Там теперь стоит кровать с балдахином, – рассказывает женщина, –
ванна и туалет по-прежнему в номере.
– Отлично. Мы его снимем.
Мы поднимаемся за ней по лестнице. Огромная задница хозяйки
покачивается из стороны в сторону. Я представляю себе, что было бы, если
бы эта женщина была моей матерью.
– Вот, пожалуйста, – произносит она, открывая дверь, – мы все
полностью переделали. Наверно, вам покажется, что теперь комната
выглядит по-другому.
Так оно и есть. Кровать под бархатным балдахином занимает почти
всю комнату. Она высокая и старомодная.
– У нас частенько останавливаются новобрачные, – поясняет женщина.
– С ума сойти! – ворчит Зои.
Так странно снова очутиться в солнечной комнате, где я просыпалась
каждое лето. Двухъярусных кроватей больше нет – вместо них стоит столик
с чайником и чашками. Но арочное окно выглядит как раньше, и вдоль
стены вытянулся все тот же гардероб.
– Располагайтесь, – говорит хозяйка.
Зои сбрасывает туфли и залезает на кровать.
– Этот номер стоит семьдесят фунтов! – замечает она. – У тебя хотя бы
есть деньги?
– Мне просто хотелось взглянуть.
– Ты с ума сошла?
Я забираюсь рядом с ней на кровать:
– Нет, хотя то, что я хочу сказать, может показаться глупостью.
Зои приподнимается на локте и бросает на меня подозрительный
взгляд:
– Ну, давай рассказывай.
И я рассказываю ей о том лете, когда мы приехали сюда в последний
раз. Мама с папой ссорились чаще обычного. Я рассказываю, как однажды
мама отказалась завтракать, заявив, что видеть не может сосиски с
консервированными помидорами и дешевле было бы поехать в Бенидорм.
– Поезжай, – ответил папа. – Как доберешься, пошли нам открытку.
Мама взяла меня за руку, и мы поднялись в номер.

---

– Давай спрячемся от них, – предложила она. – Правда, будет здорово?
Я была счастлива. Она оставила Кэла с папой. И выбрала меня.
Мы спрятались в шкафу.
– Здесь нас никто не найдет, – пояснила мама.
Так и вышло. Хотя едва ли нас вообще кто-то искал. Мы просидели в
шкафу целую вечность. Наконец мама вылезла, взяла из сумки ручку,
вернулась и аккуратно написала свое имя на двери шкафа изнутри. Потом
протянула мне ручку, и я написала рядом свое.
– Вот, – произнесла мама, – даже если никогда не вернемся, мы
останемся здесь навсегда.
Зои с недоумением смотрит на меня:
– И это все? Конец?
– Да.
– Вы с мамой написали имена в шкафу, и мы тащились за сорок миль,
чтобы ты мне об этом рассказала?
– Зои, каждые несколько лет мы исчезаем. Наши клетки обновляются.
С тех пор как мы жили в этой комнате, от меня прежней ничего не
осталось. Когда я писала здесь свое имя, я была другой. Здоровой.
Зои садится на кровати. Она в ярости.
– И ты решила, что, если надписи на месте, ты выздоровеешь как по
волшебству? А если их нет, тогда что? Ты разве не слышала, что сказала
хозяйка: они сделали ремонт.
Мне не нравится, что Зои на меня кричит.
– Ты не могла бы заглянуть в шкаф и проверить?
– Нет. Ты заставила меня сюда приехать, хотя мне этого совсем не
хотелось. Мне и так фигово, а тут еще ты со своим дурацким шкафом! С
тобой чокнуться можно.
– С чего ты так разозлилась?
Она слезает с кровати:
– Я ухожу. У меня голова кругом от того, что ты все время ищешь
знаки. – Она поднимает с пола куртку и распахивает дверь. – Ты все время
говоришь только о себе, как будто ты единственный человек на планете, у
кого есть проблемы. Мы все в одном положении. Рождаемся, едим, срем,
умираем. Вот так!
От ее крика я растерялась:
– Что с тобой?
– А с тобой что? – вопит Зои.
– Со мной ничего – кроме очевидного.
– Тогда и со мной тоже.

---

– Неправда. Посмотри на себя.
– Посмотрела, и что? Как я выгляжу?
– Ты грустная.
Зои застывает у двери:
– Грустная?
Зловещая тишина. Я замечаю, что обои за плечом Зои чуть-чуть
порваны. Я вижу отпечатки пальцев на выключателе. Где-то внизу
открывается и закрывается дверь. Зои поворачивается ко мне, и я осознаю,
что жизнь состоит из мгновений и каждое приближает нас к концу.
Наконец Зои утомленно и глухо признается:
– Я беременна.
– О боже!
– Я не хотела тебе говорить.
– Ты уверена?
Она опускается на стул у двери:
– Я прошла два теста.
– Ты ничего не напутала?
– Если второе окошечко окрашивается розовым и не меняет цвет,
значит, ты беременна. Я проверила дважды.
– О боже!
– Ну что ты заладила?
– А Скотт знает?
Она кивает:
– В тот день я не нашла его в супермаркете, все выходные он не
отвечал на мои звонки, так что вчера я пришла к нему домой и все
рассказала. Он меня ненавидит. Видела бы ты его лицо.
– А что?
– У него на лице читалось, что я идиотка. Что он не понимает, как я
могла быть такой дурой. У него уже другая. Те девицы были правы.
Мне хочется подойти и погладить Зои по плечу, по жесткой
ссутуленной спине. Но я сдерживаюсь. Едва ли Зои это понравится.
– Что ты будешь делать?
Она пожимает плечами, и я вижу, как она напугана. Она похожа на
двенадцатилетнюю девочку. На ребенка в лодке, который плывет по
бескрайнему морю без пищи и компаса.
– Рожай.
– Это даже не смешно.
– Я и не думала шутить. Рожай. Почему бы и нет?
– Я не хочу рожать из-за тебя!

---

Могу поклясться, эта мысль уже не раз приходила ей в голову.
– Тогда избавься от него.
Зои издает еле слышный стон, откидывает голову на стену и в
отчаянии поднимает глаза на потолок.
– Я на четвертом месяце, – признается она. – Тебе не кажется, что
слишком поздно? Неужели ты думаешь, что мне разрешат сделать аборт? –
Зои вытирает рукавом выступившие слезы. – Я идиотка! Как я умудрилась
свалять такого дурака? Мама вот-вот догадается. Надо было тут же пойти в
аптеку и купить противозачаточную таблетку, которую пьют не «до», а
«после». И зачем я только встретила Скотта!
Я не знаю, что ей сказать. Не знаю даже, услышит ли она меня, если я
найду какие-то слова. Зои сидит на стуле у двери, но кажется, будто она за
сотни миль от меня.
– Я просто хочу, чтобы ничего не было, – сокрушается Зои и переводит
взгляд на меня. – Ты меня ненавидишь?
– Нет.
– А если я избавлюсь от ребенка, ты меня будешь ненавидеть?
Наверно.
– Я заварю чаю, – отвечаю я.
На блюде лежат песочное печенье, пакетики с сахаром и молоком.
Комната и правда очень уютная. Дожидаясь, пока чайник вскипит, я
смотрю в окно. Двое мальчишек играют на набережной в футбол. Идет
дождь, и мальчики подняли капюшоны. Не представляю, как они
ухитряются различать мяч. Мы с Зои только что были там, на ледяном
ветру. Я держала Зои за руку.
– Из порта корабли каждый день отправляются в круиз, – сообщаю я
Зои. – Может, они плывут в дальние теплые края.
– Я лягу поспать, – отвечает Зои. – Разбуди меня, когда закончишь.
Но она не поднимается со стула и не закрывает глаза.
Мимо окна проходит семья. Папа толкает перед собой коляску;
девчушка в розовом блестящем плащике крепко держится за мамину руку
под дождем. Девочка промокла и, наверно, замерзла, но она знает, что
скоро вернется домой, обсохнет и согреется. Выпьет теплое молоко.
Посмотрит детскую передачу. Наверно, съест печенье и пораньше
отправится спать.
Интересно, как ее зовут. Рози? Эмбер? Мне кажется, в ее имени
должен быть цвет. Скарлет?
Я не собиралась этого делать. Даже и не думала. Просто пересекла
комнату, подошла к шкафу и открыла дверь. Нечаянно задела вешалки, и

---

они забренчали. В нос мне ударил запах сырой древесины.
– Они там? – интересуется Зои.
Дверь изнутри ослепительно белая. Они все перекрасили. Я ковыряю
краску, но она не отходит. Она такая яркая, что отражение комнаты дрожит
по краям. Каждые несколько лет мы исчезаем.
Зои вздыхает и откидывается на спинку стула:
– Тебе не стоило смотреть.
Я закрываю дверь гардероба и возвращаюсь к чайнику.
Заливая кипятком пакетики с чаем, я считаю в уме. Зои на четвертом
месяце. Плод развивается девять месяцев. Ребенок родится в мае, как и я.
Люблю этот месяц. В мае два праздника. Цветет вишня. Колокольчики.
Стригут газоны. Запах свежескошенной молодой травы навевает дремоту.
До мая сто пятьдесят четыре дня.

---