Книга символическая, чем и отличается от «Дневника Мага»

* * *
Пустыня песчаная иногда вдруг становилась пустыней каменной. Если караван оказывался
перед валуном, он его огибал, а если перед целой россыпью камней — шел в обход. Если песок
был таким рыхлым и мелким, что копыта верблюдов увязали в нем, — искали другой путь.
Иногда шли по соли — значит, на этом месте было когда-то озеро, — и вьючные животные
жалобно ржали. Погонщики спешивались, оглаживали их и успокаивали, потом взваливали
кладь себе на плечи, переносили ее через предательский отрезок пути и вновь навьючивали
верблюдов и лошадей. Если же проводник заболевал или умирал, товарищи его бросали жребий:
кто поведет его верблюдов.
Все это происходило по одной-единственной причине: как бы ни кружил караван, сколько
бы раз ни менял он направление, к цели он двигался неуклонно. Одолев препоны, снова шел на
звезду, указывавшую, где расположен оазис. Увидев, как блещет она в утреннем небе, люди
знали: она ведет их туда, где они найдут прохладу, воду, пальмы, женщин. Один только
англичанин не замечал этого, потому что почти не отрывался от книги.
Сантьяго в первые дни тоже пытался читать. Однако потом понял, что куда интересней
смотреть по сторонам и слушать шум ветра. Он научился понимать своего верблюда, привязался
к нему, а потом и вовсе выбросил книгу. Это лишняя тяжесть, понял он, хоть ему и казалось по-
прежнему, что каждый раз, как откроет он книгу, в ней отыщется что-нибудь интересное.
Мало-помалу он сдружился с погонщиком, державшимся рядом с ним. Вечерами, когда
останавливались на привал и разводили костры, Сантьяго рассказывал ему всякие случаи из
своей пастушеской жизни.
А однажды погонщик начал говорить о себе.
— Я жил в деревушке неподалеку от Эль-Кайрума. Был у меня дом и сад, были дети, и я
согласен был жить так до самой смерти. Однажды, когда урожай был особенно хорош, мы на
вырученные за него деньги всей семьей отправились в Мекку — так я выполнил свой долг
верующего и теперь уж мог умереть с чистой совестью. Я всем был доволен.
Но вот задрожала земля, Нил вышел из берегов. То, что — казалось мне раньше — ко мне
отношения не имеет, теперь коснулось и меня. Соседи опасались, как бы разлив не смыл их
оливковые деревья, жена тревожилась за детей. Я с ужасом смотрел, как погибает все нажитое и
достигнутое.
Земля после того перестала родить — мне пришлось добывать себе пропитание другим
способом. Так я сделался погонщиком верблюдов. Тогда и открылся мне смысл слов Аллаха: не
надо бояться неведомого, ибо каждый способен обрести то, чего хочет, получить — в чем
нуждается.
Мы все боимся утратить то, что имеем, будь то наши посевы или самая жизнь. Но страх
этот проходит, стоит лишь понять, что и наша история, и история мира пишутся одной и той же
рукой.
* * *

---

Иногда встречались два каравана. И не было еще случая, чтобы у одних путников не
нашлось того, в чем нуждались другие. Словно и впрямь все на свете написано одной рукой.
Погонщики рассказывали друг другу о пыльных бурях и, сев в кружок у костра, делились
наблюдениями над повадками пустыни.
Бывало, что к огню приходили и таинственные бедуины, до тонкостей знавшие путь,
которым следовал караван. Они предупреждали, где нужно опасаться нападения разбойников и
диких племен, а потом исчезали так же молча, как появлялись, словно растворяясь во тьме.
* * *
Вот в один из таких вечеров погонщик подошел к костру, у которого сидели Сантьяго и
англичанин.
— Прошел слух, будто началась война между племенами.
Наступила тишина. Сантьяго почувствовал, что, хотя ни слова больше не было сказано, в
воздухе повисла тревога. Еще раз убедился он, что понимает беззвучный Всеобщий Язык.
Молчание нарушил англичанин, осведомившийся, опасно ли это для них.
— Когда входишь в пустыню, назад пути нет, — ответил погонщик. — А раз так, то нам
остается только идти вперед. Остальное решит за нас Аллах, он же и отведет от нас беду, — и
добавил таинственное слово: — Мактуб.
— Ты напрасно не обращаешь внимания на караван, — сказал Сантьяго англичанину, когда
погонщик отошел от них. — Присмотрись: как бы ни петлял он, однако неуклонно стремится к
цели.
— А ты напрасно не читаешь о мире, — отвечал тот. — Книги заменяют наблюдения.