|
Глава 8
Правильная жизнь
Не так давно я обедал с одним моим другом, молодым актером. Как и
большинство начинающих актеров, он беден, перебивается случайными
заработками и ждет, когда ему предложат первую серьезную роль.
— Я действительно люблю играть, — говорил он с воодушевлением. —
Конечно, денег это приносит немного, но я ни на что не променяю свою
профессию — в ней смысл всей моей жизни.
Было ясно, что мой друг обрел свое призвание. Счастливец!
— Что тебе нравится в твоей профессии? — спросил я.
— Возможность самовыражения.
— Выражения чего? — настаивал я.
— Чего угодно. Например, своих эмоций. В моем ремесле мне может
пригодиться все — весь мой опыт, все, что я пережил и перечувствовал.
Находиться на сцене и передавать свои чувства зрителям — разве может с
этим что-нибудь сравниться? Это прекрасно.
Наша беседа напомнила мне мои юные годы, время, когда я мечтал
стать художником. Четыре года я учился в художественной школе,
дорожил каждой минутой, проведенной там. В конце концов я получил
университетский диплом по изобразительному искусству. Мне очень
нравились графика и искусство гравюры, но больше всего —
концептуальное искусство. В качестве материала я использовал различные
предметы, которые распиливал, склеивал, сшивал, сваривал таким образом,
чтобы соорудить из них замысловатые конструкции — с моей точки
зрения, бессмертные скульптурные шедевры. В те годы мне не чуждо было
и состояние потока — я так увлекался работой, что забывал о времени,
работал до позднем ночи.
В свободное от создания гравюр и скульптур время я ходил в кофейни и
бары, где общался с другими художниками. Размякнув от виски, мы пели
громкие дифирамбы искусству и жизни, думая, что каждым из нас создает
свой неповторимый стиль самовыражения. Но ничего оригинального мы,
конечно, не создали. Стиль каждого из нас возникал под влиянием других
художников, на которых, в свою очередь, влияли третьи, а на тех — еще
кто-то. По существу, мы жили в замкнутом мирке, наши работы были
полны мелких культурных реминисценций, сатирических намеков на
работы товарищей, шуток, полных глубокого, но скрытого смысла —
настолько скрытого, что мы и сами его не понимали.
Я очень обрадовался, когда однажды мою работу отобрали на выставку.
Гордый этим событием, я пришел в зал, чтобы услышать хвалебные
отзывы посетителей о своей работе. Одна пожилая женщина в очках,
выцветшем платье и туфлях на толстой подошве, с нейлоновой сумкой в
руках долго стояла перед моей работой. На ее лице было написано
недоумение — как будто она шла на очередной розыгрыш лотереи и по
нелепой случайности оказалась в выставочном зале.
— Вы — автор? — спросила она доброжелательно.
— Да.
— Что это значит? — спросила она, кивая на мой шедевр.
— Ничего особенного. Просто образец моего творчества.
Я не обманывал ее. Как и большинство моих коллег-художников, я не
пытался вложить в свою работу смысл. Мы не хотели никого воспитывать
и поучать. Наши работы были просто набором образов, которые так или
иначе затрагивали струны нашей души. Смысл мы предоставляли отыскать
зрителям. И они его находили. Это мог быть комментарий к
постмодернистской критике ноющих и задавленных страхом бельгийских
пылевых клещей. Или вечное взаимодействие между положительными и
отрицательными участками на шелухе полярной кукурузы. Или потрясная
желтая вещь на верхушке вон той пушистой оранжевой штуки.
Какая разница, что имел в виду художник? Самое большее, на что он
мог надеяться, — вызвать у зрителя эмоции. Характер эмоций не имел
значения — это могло быть вдохновение, радость, смех, грусть, тревога,
страх, отвращение или гнев — выбирай любую, разницы в данном случае
не было никакой. Но справедливости ради следует сказать, что отвращение
и гнев были в мои времена наиболее популярны.
— Можно задать вам еще один вопрос? — не унималась дама.
— Да, конечно.
— Мне действительно понравилось ваше... э-э... произведение — оно
интересное, и вообще...
Я весь превратился в слух.
— Так вот, поймите меня правильно, — продолжала она. — Все-таки
хотелось бы знать — принесло ли ваше произведение кому-нибудь пользу?
Мне это очень интересно.
Ее вопрос, естественно, не вызывал у меня положительной реакции.
Любой художник на моем месте занял бы оборонительную позицию.
Кроме того, я никогда над этим вопросом серьезно не задумывался.
— Гм... не знаю, — беспомощно пожал я плечами. — Но я рад, что вам
моя вещь понравилась.
И побежал от своей поклонницы прочь, как от Чумы.
Вскоре после этого я оставил карьеру художника и занялся
медициной
[7]
.
Do'stlaringiz bilan baham: |
