Исай Калашников Жестокий век Гонители

Глава 10 
По редколесью крутого косогора медленно шли две косули. Они 
часто останавливались, поднимали маленькие сухие головы, 
сторожко поводили ушами. Хасар лежал за серым, вросшим в 
землю камнем, следил за каждым движением животных – 
приблизятся или отвернут в сторону? Руки судорожно сжимали лук 
и стрелу, от напряженной неподвижности ныл затылок. Подойдут 
или нет? Можно было бы уже стрелять, будь в руках прежняя сила. 
Но он много дней подряд ничего не ел, обессилел до того, что с 
трудом передвигал ноги. Косули приближались. Вот они 
остановились, одна повернулась боком к нему, сорвала с куста 
лист. Пора. Натянул лук. В глазах потемнело от усилия, часто 

---

заколотилось сердце – жизнь или медленная смерть? Стрела 
вонзилась косуле в шею, и она, высоко подпрыгнув, упала в куст, с 
треском обломав ветки. Он побежал к ней, на ходу выдергивая нож, 
упал на еще живое, бьющееся тело, разрезал горло, стал хватать 
открытым ртом клокочущую струю крови. Утолив немного голод, 
встал, вытер забрызганное кровью лицо. Теперь он будет жить. 
После битвы с кэрэитами Хасар не поехал за братом. Разыскал свой 
курень, хорошо отдохнул и стал неторопливо собираться в дорогу. 
За братом он не пойдет. Слишком уж строг, несправедлив к нему 
старший брат. Он пойдет к Ван-хану, будет служить ему. У 
Тэмуджина что выслужишь? Скоро от него все разбегутся, 
останется с Джэлмэ да Боорчу. И, как знать, не наступит ли такое 
время, когда старший брат принужден будет просить помощи у 
него, Хасара. Вот тогда он ему все выскажет, все свои обиды 
выложит. 
Кэрэиты налетели на его маленький курень, как голодные вороны 
на падаль. Он бросился к их нойону Итургену: 
– 
Вели прекратить грабеж и насилие! Я сам собрался идти к хану. 

---

– 
Ха! Собралась женщина замуж за нойона, просыпаясь в постели 
харачу! 
– 
Ты что! Не знаешь, кто я? 
– 
Да уж знаю. Братец Тэмуджина. Ну и что? Мы пленили и тебя, и 
всех твоих людей. Вот и весь разговор. 
Итурген спешился у его юрты, вошел в нее, как хозяин, осмотрел 
дорогое оружие, стал примерять его доспехи. 
– 
Не трогай! – Хасар выхватил из его рук золоченый шлем. 
Кто-то из нукеров Итургена из-за спины, через голову хлестнул по 
лицу плетью. Хасар ослеп от боли и ярости. Ударил кулаком 
Итургена. Две его жены и дети испуганно закричали, заплакали. На 
их глазах кэрэиты избили Хасара, вышибли пинками из юрты. 
Он вскочил на коня Итургена, поскакал в лес. Кэрэиты погнались за 
ним, подшибли коня, он пешком достиг леса, спрятался в зарослях 
колючего боярышника. Кэрэиты не очень-то утруждали себя 
поисками. Все забрали и ушли, прихватив с собой и жен, и детей, и 

---

рабов. Он остался один. И все равно хотел идти к Ван-хану. Но 
одумался. Если так задиристо вел себя Итурген, чего можно ждать 
от Нилха-Сангуна? Не вздумает ли сын хана выместить на нем зло, 
питаемое к Тэмуджину? 
Опасаясь рыщущих повсюду кэрэитов, день просидел в зарослях 
боярышника, потом отправился искать Тэмуджина. Однажды 
набрел на умирающего воина. Раненный, он отстал от войска 
Тэмуджина, обессилел от потери крови, жары и голода. От него 
Хасар узнал, куда направился брат. 
Воину ничем помочь не мог. Забрал его лук со стрелами, нож, 
огниво с кремнем. 
До этого дня ему не удавалось подстрелить ни зверя, ни птицу. Он 
уже думал, что придется умереть в одиночестве, как тому воину… 
Теперь будет жить! 
Хасар развел огонь, обжарил кусок печени, поел, передохнул 
немного, еще раз поел. После этого снял с косули кожу, разрезал 
мясо на тонкие ремни, развесил его над огнем. Сутки он 
подвяливал мясо на огне и жарком солнце. За это время насытился, 
отдохнул. Сложив мясо в подсушенную кожу, отправился дальше. 

---

Через несколько дней он пришел на берег Бальджуны. Мать, увидев 
его живым и здоровым, расплакалась, братья Бэлгутэй, Тэмугэ и 
Хачиун не знали, как и чем угостить. С Тэмуджином встречаться не 
хотелось, но надо было показаться ему на глаза и сказать: 
«Прибыл». Пошел в ханскую юрту. У коновязи стояло много коней, 
толпились вооруженные нукеры. 
– 
У хана собрались нойоны? – спросил он караульного, намереваясь 
уйти: брат, чего доброго, начнет выговаривать ему при всех. 
– 
Возвратился ваш дядя. Только что приехал. 
Это было что-то очень уж невероятное. Хасар вошел в юрту. Брат 
сидел, растопырив колючие усы. У его ног, распластываясь на 
войлоке, отбивал поклон за поклоном, всхлипывал и что-то 
жалобно бормотал Даритай-отчигин. 
Увидев Хасара, Тэмуджин дернул бровью. 
– 
Откуда ты? Садись. Потом поговорим. Дядя, ты не омывай 
слезами мои гутулы. Распрямись и посмотри мне в лицо. Ты хотел 

---

моей гибели, грязная твоя душа! Зачем же вернулся? Или ты забыл, 
что я сделал за такую же провинность с Сача-беки и Бури-Бухэ? 
– 
Дорогой племянничек, не хотел я твоей гибели! Небо призываю в 
свидетели! – Узкие плечи Даритай-отчигина затряслись. – Не 
хотел! 
– 
Зачем же ты, старая, затрепанная кошма, потащился к Ван-хану? 
– 
Только ради тебя и дел твоих, дорогой племянничек! Думаю: все 
разузнаю-выведаю, всех на чистую воду выведу… 
– 
Не оскверняй ложью свои седины и наш высокий род! Умри 
достойно. 
– 
За что же я должен умереть? Прости, хан! Помилуй, хан! Стар я 
стал и умишком слаб, запутали зловредные Алтан с Хучаром и твой 
анда Джамуха. 
Обманули, окрутили. Неужели ты меня, старого, умом слабого, 
предашь казни? 

---

Ты, сын моего любимого брата Есугея!.. Ты, мой любимый 
племянник!.. 
Друзья Тэмуджина переглядывались. Хасар насупился. Как 
Тэмуджин не поймет, что унижает свой род перед этими 
безродными? 
– 
Уйди с глаз моих, дядя. Подожди за порогом юрты. 
Беспрерывно кланяясь, приговаривая, как заклинание: «Не казни! 
Помилуй!», дядя попятился к выходу. Тэмуджин бешено хватил 
кулаком по своему колену. 
– 
Предатель! Сломаю ему хребтину! 
– 
Не делай этого, хан Тэмуджин, – осторожно попросил Боорчу. – 
Он твой дядя. 

---

– 
Дядя… – передразнил его Тэмуджин. – Один дядя, другой брат, 
третий друг. Одного прости, другому спусти, третьего пожалей. А 
почему? 
Разве установленному однажды не должны следовать все, от харачу 
до хана? 
– 
Должны, хан, – подтвердил Боорчу. 
– 
Так чего же ты хочешь от меня? 
– 
Добросердия, хан. Твой дядя возвратился сам и этим искупил 
половину своей вины. Щадя повинившихся, мы многих врагов 
сделаем друзьями. Кроме того, хан, твой дядя – Отчигин, хранитель 
домашнего очага твоего деда Бартана-багатура. Разумно ли гасить 
огонь в очаге своего предка? 
Тэмуджин вскочил, сцепил за спиной руки, сильно сутулясь, 
забегал по юрте, браня дядю непотребными словами. Резко 
остановился, приказал: 
– 
Позовите мою мать. 

---

Когда мать пришла, он сел на свое место, пригладил всклоченную 
бороду. 
– 
Мать, ты видела, ко мне побитым псом притащился мой дядя. 
Велика его вина. В трудное время он оставил тебя одну, не захотел 
помочь. Спасая свое владение, он лизал пятки нашего гонителя 
Таргутай-Кирилтуха. Я простил ему эту вину, вину перед нашей 
семьей. Мне, хану, он давал клятву верности – нарушил ее. Как хан, 
я должен его казнить, как сын его брата помиловать. Тебя 
спрашиваю, мудрая мать моя: как хану или как его племяннику 
долженствует поступить мне сегодня с нашим родичем? 
– 
Не суди его строго, сын. Он слабый человек, небо не наградило 
его ни силой тела, ни силой духа. Не укорачивай пути своего дяди, 
сынок, не гневи небо. 
Тихий просящий голос матери, скорбный взгляд добрых глаз 
умиротворил Тэмуджина. Он крикнул нукеру: 
– 
Зовите дядю сюда. 

---

Даритай-отчигин от испуга плохо владел своим телом, повалился 
на колени, едва переступив порог юрты, но по лицам Оэлун и 
Тэмуджина понял, что спасен, проворно пополз вперед, простер 
руки, воскликнул: 
– 
Я еще послужу тебе, хан мой и племянник! 
– 
Твоя служба не нужна мне. Твоих людей, табуны забираю себе. У 
тебя будет юрта и несколько домашних рабов. 
– 
За что такая немилость, хан? 
– 
Это милость, дядя. Сам жаловался – стар, умишком слаб. Твою 
ношу я беру на себя. Джэлмэ, разведи его нукеров и воинов на 
сотни, определи, какой сотне под чьим началом быть. А ты, дядя, 
иди помолись. Ну, Хасар, теперь рассказывай ты. – Взгляд 
Тэмуджина был строг. – Не гостил ли ты у хана-отца? 
– 
Гостил! – с вызовом ответил Хасар: мать тут, и бояться ему 
нечего. 

---

– 
Был принят и обласкан. Только к тебе пришлось возвратиться 
пешком. А пищей в дороге были подошвы моих гутул. 
– 
Почему ты отстал? 
– 
Я хотел спасти семью. 
– 
Почти все воины оставили семьи. 
– 
Но ты-то свой курень не оставил. И жены, и дети с тобой! 
– 
И наша мать, Хасар. Ее я оставить не мог. Твоя семья у Ван-хана. 
Может быть, тебе к нему пойти? 
– 
Зачем так говоришь, сын? – упрекнула Тэмуджина мать. – Ты 
видишь, как он измучен. 
– 
Вижу, мать. И все-таки ему придется собираться в дорогу. 
Нойоны, слушайте меня. От Ван-хана с Джамухой, Алтаном и 

---

Хучаром ушло много воинов. Но он еще силен, и в открытой битве 
нам его не одолеть. Только быстрым и внезапным, как блеск 
молнии, ударом мы можем сокрушить Ван-хана и его сына. 
Кэрэиты нас теперь не боятся, но на всякий случай оглядываются, и 
подобраться к ним незаметно будет трудно. Мы выступим в поход 
и будем двигаться ночами. Когда приблизимся к стану хана-отца, 
от твоего имени, Хасар, к нему поедут Субэдэй-багатур и Мухали. 
Они скажут, что ты обошел все степи, отчаялся найти меня, твои 
нукеры голодны, кони истощены, твоя душа скорбит о женах и 
детях. Попросишь: прими, хан, под свою высокую руку. Ван-хан и 
его сын подумают: эге, Тэмуджин от страха забился неизвестно 
куда, опасаться нечего. Станут поджидать тебя с измученными 
нукерами. А явимся мы. Субэдэй-багатур и Мухали высмотрят, 
откуда лучше подойти и побольнее ударить. 
– 
Опасно, хан, – сказал Боорчу. 
– 
Опасно? Может быть. Но иначе Ван-хана не разгромить. Делаешь 
– 
не бойся, боишься – не делай. А мы не можем ничего не делать. 
Если вражда началась, кто-то должен пасть – они или мы. 
Хасар перестал сердиться на брата. Тэмуджин, как видно, больше 
не будет держать его в черном теле. Иначе не сделал бы приманкой 

---

для Ван-хана, измыслил бы что-то другое. Завистливо-уважительно 
подумал: «Ну и ловок же старший брат…»