Исай Калашников Жестокий век Гонители

Глава 12 
Вниз по Керулену на восход солнца быстро двигались тысячи 
воинов. 
Сухая земля гудела под копытами, как шаманский бубен. 
Колыхались хвосты тугов нойонов сотен и нойонов племен, 
покачивались копья. Далеко впереди и слева, справа рыскали 
дозоры на быстроногих конях. Черным потоком, неудержимым, 
неостановимым, катилось по долине Керулена войско Ван-хана и 
хана Тэмуджина. 
В простой одежде, с коротким мечом на широком поясе, 
неотличимый от воинов, хан Тэмуджин то мчался в голову войска, 
то скакал в хвосте, его глаза все видели, все замечали. Усталых 
подбадривал, ленивых подгонял суровым окриком, а то и плетью. К 
нему подлетали туаджи и, почтительно выслушав повеление, 
уносились передавать его нойонам. Хан Тэмуджин крепко держал в 
руках поводья, и войско было послушно ему, как хорошо 
объезженный конь. 

---

У него была и еще одна забота – Ван-хан. Кэрэиты были уже на 
пути в свои кочевья, когда хан Тэмуджин получил весть о сговоре 
нойонов племен и возведении Джамухи в гурханы. Едва выслушав 
посланца брата Борте, он вскочил на коня и поскакал догонять 
кэрэитов. Ван-хан остановил войско, созвал в своей юрте совет 
нойонов. Ничего хорошего это Тэмуджину не сулило. Нойоны 
были озлоблены на него за то, что не отдал им на разграбление 
курени тайчиутов, недовольны Ван-ханом, легко уступившим свою 
часть олджи – добычи. Но все оказалось даже хуже, чем он думал. 
Из того, как они восприняли весть об избрании Джамухи гурханом, 
он понял, что тут полно тайных доброжелателей анды. Прыщавый, 
желчный Арин-тайчжи что-то прошептал на ухо Нилха-Сангуну и 
Эльхутуру, громко спросил: 
– 
Мы собрались подсечь поджилки скакуну за то, что на скачках 
опередил других? 
– 
Хан Тэмуджин чего-то испугался. А чего – я понять не в силах, 
рассудительно заговорил Эльхутур. – Нойоны племен вольны 
поступать как им хочется. Они захотели видеть над собой 
достойного – избрали Джамуху-сэчена. Могли бы поставить над 
собой и нашего Ван-хана, и тебя, хан Тэмуджин… 

---

– 
Могли бы, но не пожелали? Ты это хотел сказать? – Тэмуджин 
положил на колени подрагивающие руки, начал пригибать пальцы 
– 
раз, два, три… 
– 
Я не о том, – возразил Эльхутур, но так, словно хотел 
подтвердить: правильно, это и хотел сказать. 
– 
И я не о том, – едва сдерживая раздражение, сказал Тэмуджин. 
Пусть нойоны ставят над собой кого угодно! – Ему противно было 
хитрить, но что делать? – Суть не в том, что им захотелось иметь 
своего гурхана. И не в том, что гурханом стал мой анда Джамуха. – 
Конечно, для него имело значение – огромное! – и то, и другое. – 
Суть в том, что под тугом анды Джамухи наши зложелатели идут 
на нас. Ты это, Эльхутур, понять не в силах. 
– 
Может быть, идут, а может быть, и нет, – сказал Нилха-Сангун. 
Почему мы должны верить какому-то перебежчику? 
– 
Другому перебежчику ты почему-то поверил сразу. Меня это до 
сих пор удивляет. 
– 
Не часто ли напоминаешь о прошлом? – спросил Ван-хан. 

---

Слушая спор, хан шевелил блеклыми старческими губами, будто 
повторял слова говорившего или творил молитву, и было видно, 
что речи нойонов и Тэмуджина ему одинаково не по душе, что он 
смятенно ищет что-то одному ему известное и никак не может 
найти. Почтительно, но с обидой в голосе Тэмуджин сказал Ван-
хану: 
– 
Я не хочу быть похожим на человека, который каждый день у 
порога своей юрты спотыкается об один и тот же камень. Еще не 
зажили старые ссадины, а мы можем получить новые или поломать 
ноги. Как же мне не напоминать о прошлом, хан-отец? Камень 
лежит у порога. Его надо или убрать или поставить юрту в другом 
месте. 
Ван-хан провел ладонью по задумчивому, печальному лицу. 
– 
Устал я. Сколько можно! Даже железо, если его сгибать и 
разгибать в одном месте, ломается… Все чего-то хотят от меня, 
чего-то требуют… 
– 
Хан-отец, я ничего от тебя не хочу, тем более не требую. Как бы я 
посмел! Все, что у меня есть, я получил с твоей помощью. Мое 

---

сердце переполнено сыновней благодарностью… Хан-отец, я 
только хотел предупредить тебя. А уж ты поступай по своему 
разумению. Я, конечно, буду защищать свой улус. Возможно, даже 
скорее всего, погибну. И, умирая, буду жалеть об одном – уже не 
смогу никогда, ничем помочь моему хану-отцу, отплатить за его 
великую доброту. 
Его слова растрогали старого хана. 
– 
Зачем так говоришь? Могу ли оставить тебя одного в это трудное 
время! Судьба нас связала навеки. Но Джамуха… 
– 
Хан-отец, Джамухой правят злые люди! 
Конечно, думал Тэмуджин совсем иначе. Он знал, сколько усилий 
прилагал анда Джамуха, чтобы натравить на него нойонов разных 
племен, правда, не предполагал, что ему удастся что-либо сделать. 
Джамуха – враг ловкий, умный, неутомимый. Но говорить об этом 
хану преждевременно. Не поверит. 
– 
Злые люди… – Ван-хан помолчал, разглядывая свои руки со 
взбухшими синими жилами. – Нойоны… – Он поднял голову, и 
взгляд его стал строгим. 

---

– 
Мы двинемся навстречу Джамухе. Но, я думаю, до сражения дело 
не дойдет. 
Сам поговорю с ним. 
Тэмуджину было пока достаточно и этого. В походе он умело взял 
управление войском в свои руки, благо что Ван-хан не желал 
утруждать себя мелкими заботами, а Нилха-Сангуна Тэмуджин 
сумел спровадить с дозорными. 
Все войско, покорное его воле, стремительно двигалось на восток. 
И там, где прошли всадники, оставалась полоса помятой спутанной 
травы, будто ее градом побило. Запах горячей пыли и горькой 
полыни смешивался с кислым запахом лошадиного пота. Тэмуджин 
не давал отдыха ни людям, ни коням. 
Короткий привал в полдень, остальное время от утренней до 
вечерней зари в пути. Он очень спешил. Надо было упредить 
Джамуху, не дать ему возможности собрать все силы, свести их в 
одно целое, подготовить к битве. 

---

Этот поход был в тягость Ван-хану. Задумчивый, невеселый, в 
черном халате и черной войлочной шапке похожий на старого 
ворона, сидел он в широком, покойном седле, опустив поводья на 
луку, поверх голов воинов, поверх коней и боевых тугов смотрел на 
голубые сопки, плывущие в мареве, как караван льдин по весенней 
реке. О чем он думал? Что видел за голубыми далями? Хан, 
видимо, всерьез верит, что может примирить его и Джамуху. 
Возможно, Джамуха даже и согласится на примирение. А что будет 
потом? Кто сможет спокойно спать в юрте, зная, что в ней ползает 
змея? Даже переговоры затевать с Джамухой никак нельзя. Такие 
переговоры все равно что удар ножа по натянутой тетиве лука. 
На дню несколько раз Тэмуджин подъезжал к Ван-хану, на 
ночевках спал в его юрте – ограждал старика от соприкосновения с 
нойонами и Нилха-Сангуном, был с ним по-сыновьи ласков и 
почтителен. Такое обхождение, видел, было по сердцу хану, он 
оттаивал, становился разговорчивым, начинал вспоминать трудные 
годы своего детства, отрочества. 
– 
Ты все время благодаришь меня, – говорил он. – Кто падал сам, 
тот всегда поможет встать другим. А когда помог и человек окреп, 
набрался сил на твоих глазах, становится он близок твоему сердцу. 
Вот ты… И Джамуха! 

---

Оба вы мои сыновья… 
И он ждал, что Тэмуджин откликнется, подхватит разговор. Но 
Тэмуджин не хотел и единым, даже вскользь оброненным словом 
поддержать надежды хана на мир и согласие между его назваными 
сыновьями. Скоро тот почувствовал это, спросил прямо: 
– 
Почему не любишь Джамуху? 
– 
Где, когда я говорил, что не люблю? 
– 
Поживешь с мое, многое будешь понимать и без слов. 
Пыль набилась в морщины, глубже прорезала их, оттого лицо хана 
казалось болезненным, а сам он сильно постаревшим. Седые 
косицы за ушами резко выделялись белизной и усугубляли 
тусклость лица. 
– 
Плохо все, хан Тэмуджин… Оба вы молоды и часто не ведаете, 
что творите. 

---

– 
Не так уж и молоды, хан-отец. Но ты жил больше, твои глаза 
многое видели. Потому я всегда делал так, как ты скажешь. Но ты, 
хан-отец, почему-то не всегда и не все говоришь мне. Думаю об 
этом, и скорбью наполняется моя душа. 
– 
О чем ты?.. 
– 
Прости, хан-отец, что снова напоминаю старое. Но я до сих пор 
не могу понять, почему ты покинул меня на растерзание найманам. 
Ты говорил мне, что найман-перебежчик исчез. Кто охранял его? 
Как он мог убежать? 
– 
За ним смотрели нукеры Джамухи… 
– 
Джамухи? – Тэмуджин внутренне напрягся – об этом слышал 
впервые. А почему нукеры Джамухи? 
– 
Потому что они привели его ко мне. Он к ним перебежал. 
– 
Вот как! 

---

Стало многое понятным. Скорей всего все дело рук хитроумного 
Джамухи. 
Одно из двух: или он сносился с найманами и совместно с Коксу-
Сабраком замыслил зло, или сам, один все подстроил. Может быть, 
и в сговоре с Нилха-Сангуном. Нет, в этом случае Нилха-Сангун 
сумел бы увернуться от Коксу-Сабрака. Скорей всего сам, один. 
Ну, Джамуха, ну и хитрец!.. Сказать об этом хану? Пока не стоит. 
– 
Хан-отец, ты спрашивал, почему я не люблю Джамуху. После 
тебя больше всех других людей, больше кровных братьев я любил 
его. Чем он ответил мне? Когда я был еще малосилен, он покинул 
меня. Потом его брат Тайчар воровал коней в моем улусе. Потом 
Джамуха запер меня в ущелье Дзеренов и едва не лишил живота. 
Сейчас хочет отобрать мой улус. А за что? 
Ты, хан-отец, по своей доброте не замечаешь что это человек с 
испорченным нутром. Легко рушит клятвы, предает друзей… 
– 
Не знаю, Тэмуджин… Мне он ничего плохого не сделал. 

---

– 
Но и хорошего тоже! Где он был, когда на твое место уселся 
Эрхе-Хара? Кто ходил с тобой воевать татар? Не Джамуха, а я. 
Разве не так? 
Ван-хан промолчал. Пусть пережует пока это. Потом можно 
подбросить и еще кое-что. Понемногу поумнеет. Но когда это 
будет? А ждать никак невозможно. Алгинчи – передовые – уже 
соприкоснулись с караулами Джамухи. 
Не далее как завтра войска встанут друг перед другом. И если Ван-
хан затеет переговоры с Джамухой – быть беде. 
Своими тревогами и размышлениями он поделился с Боорчу, 
Джэлмэ и Мухали. Его друзья стали прикидывать, как без урона 
для дела помешать Ван-хану встретиться с Джамухой. К ним 
подъехал шаман Теб-тэнгри. 
Прислушался к разговорам, сочувственно усмехнулся: 
– 
Тут не ваш ум нужен. Зайти на врага слева, справа – вот ваше 
дело. 

---

– 
Ты знаешь, как мы должны поступить? – спросил Тэмуджин с 
надеждой. 
– 
Знаю. Кто мешает, того убирают. Ван-хан мешает… 
– 
Не говори глупостей, Теб-тэнгри! – рассердился Тэмуджин. 
– 
Я глуп. А вы умны? Пусть будет так. – Шаман понукнул 
низенькую смирную лошаденку, потрусил прочь, выпрямив узкую 
спину. 
Тэмуджин догнал его и, подавляя желание стукнуть кулаком по 
острому лицу, сказал: 
– 
Я тебя не отпускал – куда бежишь? 
– 
Я ветер, гуляющий по степи. Одним ласкаю лицо, с других 
сбрасываю шапки. Кто удержит меня? Только вечное синее небо. 
«Убить тебя мало, мангус остроносый!» – подумал Тэмуджин. 

---

– 
Не обижайся, Теб-тэнгри. Помоги мне. 
– 
А как? – Шаман резко повернулся к нему, в бездонной черноте 
глаз всплеснулась насмешка. – Ты умный, я глупый… Приложи ум 
к глупости выйдет неразбериха, глупость к глупости – посмешище, 
только ум к уму мудрость. 
– 
У нас совсем мало времени, Теб-тэнгри… 
– 
Ты хочешь убрать Ван-хана на время или совсем? 
Несносный человек! Вечно влазит в потемки твоей души, и тычет 
перстом указующим, и смотрит, как ты корчишься, 
уворачиваешься, – у-у, змей ползучий! Глотая слюну, комом 
застрявшую в горле, Тэмуджин выдавил из себя: 
– 
На время… 
– 
Так бы и говорил. А то хочешь реку перебрести и в воде не 
замочиться. – Неожиданно передразнил: 

---

– 
Хан-отец, хан-отец… 
– 
Замолчи, или я ударю тебя! 
Тэмуджин оглянулся – не слушает ли кто их разговор? Но воинов 
поблизости не было, а Боорчу, Джэлмэ и Мухали приотстали, о 
чем-то бурно спорили меж собой. 
– 
Ты можешь меня побить, даже убить. – Теб-тэнгри чуть выждал, 
продолжил: 
– 
Но чего этим достигнешь? Я хочу от тебя одного: будь со мной 
честен и прям. Мне надо знать все, о чем ты думаешь. Для твоей же 
пользы… Я помогу тебе. Бей своего брата Джамуху, не 
оглядываясь на хана-отца. Он тебе не помешает. 
– 
Что ты сделаешь? 
– 
Я сказал: Ван-хан тебе не помешает. Сведи меня с ним и делай 
свое дело. 

---

Вечером Тэмуджин привел его в юрту Ван-хана, попросил погадать 
о будущем. Шаман жег бараньи лопатки, рассказывал, что ждет их, 
Тэмуджина и Ван-хана, впереди. Будущее сулило обоим мир, 
покой, благоденствие, уважение племен и преклонение подданных. 
Застуженная душа Ван-хана отогрелась, он повеселел, подарил Теб-
тэнгри голубую фарфоровую чашу. 
Потом вместе поужинали. А утром хан занемог. 
Он не жаловался ни на какие боли, кутаясь в мерлушковое одеяло, 
полулежал на повозке. Взгляд был тусклым, равнодушным. Когда 
Тэмуджин начинал говорить о делах, Ван-хан безучастно махал 
рукой. Шаман неотлучно находился при нем, поил хана настоем 
трав, произносил заклинания. Но лучше хану не становилось… 
– 
Что же делать, хан-отец? – Тэмуджин соскочил с седла, пошел 
рядом с повозкой, поймал взгляд Теб-тэнгри. 
– 
Хан Тэмуджин, – сказал шаман, – пусть печаль не терзает твоего 
сердца: хан поправится. Но ему нужен покой. 

---

– 
Да-да, покой, – подтвердил хан. – Где Нилха-Сангун? – спросил и, 
кажется, тут же забыл о вопросе. – Я скоро встану. Пока прими на 
себя мои заботы, Тэмуджин. 
Больше Тэмуджину ничего и не требовалось. Он подивился 
поистине непостижимой силе шамана, а когда удивление чуть 
прошло – испугался: такой человек опаснее любого врага. 
Войска побратимов встретились между озерами Буир-нур и Кулун-
нур в урочище Куйтэн. Вокруг не было ни гор, ни высоких сопок, 
ни кустарников, ни деревьев, насколько хватало глаз тянулись 
пологие увалы. 
Зеленовато-серые вблизи, увалы, отдаляясь, словно бы наливались 
голубизной, словно вбирали в себя синь безоблачного неба. 
Многотысячное войско Джамухи оградилось повозками. Оно 
собиралось защищаться, а не нападать, и это говорило о 
неуверенности новоявленного гурхана. У Тэмуджина, прибравшего 
к своим рукам и кэрэитов, воинов было меньше, но они уже 
привыкли действовать сообща, войско было единым целым, а не 
сбродом, поспешно стянувшимся под боевой туг анды. Нойоны 
племен, скорее всего, будут трубить всяк в свою трубу и, если 
хорошо ударить, побегут, как дзерены от весеннего пала. 

---

У Тэмуджина не было ни колебаний, ни страха. Он разделил войско 
на десять частей, расслоив кэрэитов своими воинами (на всякий 
случай), торопливо совершил обряд жертвоприношения и приказал 
начать сражение. 
Первая из десяти частей под началом Субэдэй-багатура сорвалась с 
места, проскочила низину с засоленной лужей, с воем и визгом 
понеслась на стан Джамухи. Перед станом она рассыпалась, как 
горсть дресвы, брошенная на ветер, воины, уворачиваясь от стрел, 
на ходу постреляли и почти без потерь возвратились обратно. И тут 
же на стан повели своих воинов Хулдар и Джарчи. Отошли они, 
настала очередь Нилха-Сангуна… 
Словно волны взбесившейся реки – на крутой берег, катились на 
стан Джамухи воины Тэмуджина. Удар за ударом. Пока одни 
обстреливали стан, другие приводили себя в порядок, отдыхали. А 
у воинов Джамухи не было ни мгновения передышки. Но 
держались они стойко. Перед станом увеличивалось число трупов, 
садилось солнце, а Тэмуджин не видел признаков того, что стан 
анды дрогнет, попятится… 
С наступлением темноты сражение пришлось прекратить. Но едва 
забрезжила утренняя заря, Тэмуджин поднял воинов. И вновь волна 
за волной покатилась на стан. И так целый день. К вечеру воины 

---

гурхана Джамухи не выдержали напряжения, разметали проходы в 
ограждении, бросились навстречу нападающим, потеснили их. 
Тэмуджину пришлось ввести в сражение запасную тысячу 
отборных воинов. Воины Джамухи дрогнули, стали отходить. 
Среди них он увидел ненавистное лицо Аучу-багатура и, забыв обо 
всем на свете, начал пробиваться к нему. И почти пробился. 
Помешал молодой воин. Он преградил дорогу к Аучу-багатуру, 
поднял меч, и Тэмуджин всем телом отпрянул назад. 
Удар пришелся по передней, окованной железом луке седла, меч со 
звоном переломился. Воин остался безоружным. Но не бросился 
убегать, не показал затылок, вертелся в седле, и все попытки 
Тэмуджина достать его мечом оказались пустыми, удалось лишь 
смахнуть с головы кожаный шлем. В иссиня-черных, коротко 
обрезанные волосах воина белела седая прядь. 
– 
Сдавайся! – крикнул Тэмуджин. – Убью! 
В ответ воин показал ему кулак, отскочил в сторону, выхватил из 
саадака лук и стрелу. Удар пришелся в предплечье – будто 
кузнечным молотом стукнули. Тэмуджин с сожалением подумал, 
что напрасно не надел доспехи. В глазах потемнело. Кровь теплым 
ручейком побежала по руке. Повернул коня и, с трудом 

---

удерживаясь в седле, не думая об опасности, поехал обратно. К 
нему подлетел Джэлмэ, обхватил за плечо. 
– 
Ранен? – И заорал на кого-то: 
– 
Куда смотрели, ротозеи? В куски изрублю! 
Его положили на повозку. Прискакал Теб-тэнгри, туго перевязал 
рану. 
Боль сразу стала тише. Он сел, спросил Джэлмэ: 
– 
Как там? 
– 
Угнали за ограждение. 
– 
Не крутись возле меня. Найди Боорчу. Деритесь так, будто я с 
вами. 

---

Его стало знобить. Звенело в голове. В этот звон вплетался 
отдаленный гул битвы, то утихая, то возобновляясь вновь. 
Казалось, порывы ветра гудят в вершинах деревьев. Шаман напоил 
его горячим и горьким снадобьем. Внутри разлилось тепло. Он 
заснул и проспал до утра. Разбудил его Ван-хан. 
Здоровый, бодрый, он сидел на коне, за ним теснились его нойоны. 
Наклонился к Тэмуджину, спросил: 
– 
Ну как ты? 
– 
Все хорошо. – Голова у него была ясной, свежей, не беспокоила 
рана, он чувствовал лишь жжение и толчки крови. – Что Джамуха? 
– 
Ночью все бежали. Джамуха уходит вниз по Эргуне. Аучу-
багатур и сыновья Тохто-беки бегут в верховья Онона. Татары – в 
свои кочевья. Почему ты не снесся с Джамухой? 
– 
Он мог бы послушать тебя, но не меня, хан-отец. Да что теперь 
говорить об этом! Надо добивать врага. Джэлмэ, вели приготовить 
мне коня. 

---

Хан-отец, я попробую догнать Джамуху. 
– 
А нужно ли? 
– 
Хан-отец, недобитый враг как тощий волк – зол, нахален, от него 
можно ждать всего. 
Ван-хан долго молчал. Наконец нехотя сказал: 
– 
За Джамухой я пойду сам. Ты догоняй Аучу-багатура. 
Скакать на коне Тэмуджину было трудно. Каждый толчок 
отдавался болью, холодная испарина покрывала тело. Но он 
крепился. 
Аучу-багатура и сыновей Тохто-беки настигли через три дня. После 
короткой схватки враги рассеялись. Тэмуджин велел остановиться 
на отдых. 
Вечером в его походную юрту пришел Чилаун, сын Сорган-Шира. 

---

– 
Хан Тэмуджин, среди воинов тайчиутов был мой друг 
Джиргоадай. Он хочет служить тебе. 
– 
Зови его сюда. 
Переступив порог юрты, воин снял пояс с мечом и саадаком, 
положил к ногам Тэмуджина. 
– 
Почему покинул своего господина? Почему ушел от Аучу-
багатура? 
– 
Он носит звание багатура, но отваги у него не больше, чем у 
старого тарбагана. Он замышляет битвы, но ума у него не больше, 
чем у степной курицы. – Ни в голосе, ни во взгляде раскосых глаз 
Джиргоадая не было обычной в таких случаях робости. 
Еще когда воин вошел в юрту и снимал пояс, в его лице, в 
порывистых, резких движениях Тэмуджин уловил что-то знакомое. 
Сейчас он все больше убеждался, что уже видел его где-то. 
Внезапно догадался, приказал: 

---

– 
Сними шапку! 
Воин обнажил голову – в черных волосах белела седая прядь. 
Тэмуджин поднялся и, кособочась от боли в потревоженной ране, 
подошел к нему, спросил: 
– 
Узнаешь? 
Джиргоадай качнул было отрицательно головой, но вдруг густо 
покраснел – узнал. Краска тут же отлила от лица, оно стало 
бледным. Но глаза смотрели без страха. 
– 
Узнаю. – И голос прозвучал твердо. – Я не знал, что ты хан. 
Его прямота и откровенность обезоружили Тэмуджина. 
Мстительное чувство колыхнулось и тут же улеглось. А вспомнив, 
как Джиргоадай показывал ему кулак, он даже улыбнулся. 
– 
Ну, а если бы знал, что я хан? 
– 
Не состоялась бы эта встреча. 

---

– 
Почему? 
– 
Один из нас был бы мертв. 
«Не каждый найдет в себе мужество ответить так, – подумал 
Тэмуджин. Убивать его просто жалко. Но и оставить в живых 
нельзя: он пролил мою кровь, кровь хана, и нет более тяжкого 
преступления. Однако кто знает об этом? Только двое. А может, не 
знает этого и он?» 
– 
Ты погубил моего коня. Смертельно ранил… 
– 
Коня? – удивился войн. – Мне казалось… 
Тэмуджин перебил его: 
– 
Красивый был конь! Саврасый, с черным ремнем на хребтине и 
белыми задними ногами. Ты хорошо владеешь копьем? 
– 
И копьем, и мечом, и луком. Я – воин. 

---

– 
Коня, такого же, какой был у меня, добудешь в сражении и 
вернешь мне. И еще. Человека по имени Джиргоадай больше нет. 
Теперь ты Джэбэ.[7] Мое копье.