Текст приводится по изданию: Арминий Вамбери. Путешествие по Средней

часть туркменских торговых судов была зарегистрирована; 
уклонившиеся от осмотра про-бираются, как правило, тайными 
путями, и при встрече русские крейсера отправляют их на дно, если 
только они не сдаются.
63
62
С
1840 
г
. 
русские
военные
корабли
стали
постоянно
крейсировать
у
иранских
и
туркменских
берегов
Каспийского
моря
, 
а
в
1842 
г
. 
была
основана
военно
-
морская
база
на
острове
Ашур
-
Ада
, 
у
входа
в
Астрабадский
залив
. 
Появление
русских
кораблей
близ
персидского
побережья
было
встречено
враждебно
феодальными
кругами
Ирана
. 
В
1851 
г
. 
часть
йомутов
Горгана
и
Атрека
подкупленная
губернатором
Астрабада
и
Мазендерана
принцем
Мехди
Кули
мирзой
, 
совершила
нападение
на
остров
Ашур
-
Ада
, 
но
была
разбита
гарнизоном
базы
. 
Российские
власти
добились
от
шаха
удаления
Мехди
Кули
-
мирзы
из
Астрабада
, 
после
чего
отношения
с
туркменами
стали
постепенно
налаживаться
. 
См
.: 
Агаев
Х
. 
Взаимоотношения
прикаспийских
туркмен
с
Россией
в
XIX 
в
. 
Аш
. 
1965, 
с
85 
и
сл
., 
Русско
-
туркменские
отношения
, 
с
. 407-412 
63
Очевидно
, 
это
было
следствием
экспедиции
полковника
генерального
штаба
В
. 
Д
. 
Дандевиля
, 
которая
была
послана
для
изучения
восточного
побережья
Каспийского
моря
. 
В
. 
Д
. 
Дандевиль
, 
превысив
свои
полномочия
, 
способствовал
обострению
русско
-
туркменских
отношений
. 
В
1859 
г
. 
корабли
под
его
командованием
сожгли
артиллерийским
огнем
туркменские
аулы
на
Горгане
и
Атреке
. 
Действия
полковника
Дандевиля
были
осуждены
другими
российскими
морскими
офицерами
. 
См
.: 
Русско
-
туркменские
отношения
. 
С
. 488 
и
сл
. 
В то время как одна сторона действует с необходимой 
строгостью, другая не упускает случая установить дружеские 
отношения с тем или иным племенем, чтобы использовать его против 
другого. Когда я проезжал через Ашуру, на русской службе уже 30 лет 
находился в звании дерьябеги (адмирала) Хидр-хан из племени 
газиликёр, получая жалованье около сорока дукатов в месяц, из 
которых он десять отдавал своему мирзе (писарю). Хидр-хан все еще 
жил в палатке посреди полуевропейской колонии; его служебные 
обязанности состояли в том, чтобы он, пользуясь своим влиянием на 
туркмен, или вообще предотвращал их грабительские набеги, или по 
крайней мере уведомлял русских о подобного рода намерениях, 
поскольку его соплеменники могли нести шпионскую службу, будучи 
свидетелями приготовлений. К сожалению, он не справлялся с этими 
задачами. Он еще мог быть полезен, в чем я убедился позднее, однако 
наш Хидр, который раньше был благочестивым мусульманином, уже 
давно свел знакомство с прославленной русской водкой и теперь был 
пьян днем и ночью, а его сыновья, которые должны были 
представлять его в Гёмюштепе, вели совместные дела с каракчи 
(разбойниками) и отнюдь не собирались сообщать русским о каких 
бы то ни было разбойничьих замыслах. 
У нашего друга Якуба, как это легко понять, тоже было 
проездное свидетельство, которое он был обязан предъявить; лишь 
после осмотра судна мы получили разрешение продолжить наш путь. 
Так как уже наступила ночь, когда мы подошли к Ашуре, посещение 
властей было перенесено на завтра, и мы отдали якорь невдалеке от 
берега. Мои спутники очень сожалели, что не смогут нанести визит 
Хидр-хану, опороченному меценату дервишей и хаджи. Я же в 
глубине души радовался, так как я не мог не поехать к нему, а поехав, 
оказался бы в неприятном положении, потому что европейские черты 
моего лица, может быть, вызвали бы подозрение у Хидра. Посему это 
обстоятельство, мешавшее сойти на берег, было мне весьма кстати, 
меня пугала только одна мысль: не бросятся ли завтра русским в глаза 
во время визита на судно черты и цвет моего лица, все еще 
сохранявшие европейский вид и заметно отличавшие меня от моих 
коллег. Я был далек от предположения опасаться негуманного 
обращения со стороны русских, больше всего я боялся, что они 
разоблачат меня и будут уговаривать отказаться от моего плана. 

---

27 
Вполне возможно, что до туркмен дойдет затем невинная болтовня, 
раскрывающая мое инкогнито, и кто знает, насколько больше 
Блоквилля придется мне выложить, чтобы выкупить себя [43] из 
жестокого рабства! Эти размышления всерьез взволновали меня, и я 
огорчался, что они мешают мне насладиться созерцанием последней 
картины западной жизни. 
Поэтому на другое утро я проснулся в величайшем волнении. 
Из Ашуры доносился мелодичный колокольный звон, мои спутники 
сказали, что сегодня у неверных воскресенье и праздник, но что за 
праздник, я не знал. Мы стояли неподалеку от военного корабля, на 
котором были вывешены флаги; вдруг я увидел, как матросы в 
парадной форме, мерно взмахивая веслами, приближаются в лодке к 
берегу; офицер, тоже в полной парадной форме, сел в лодку и вскоре 
был доставлен на борт корабля. Минут через десять нам крикнули, 
чтобы мы подошли ближе, и я разглядел на борту нескольких 
светловолосых офицеров, стоявших у самого трапа. Сердце мое 
начало сильно биться; мы подходили к кораблю все ближе, и мои 
помыслы были направлены на то, чтобы по возможности оказаться в 
таком положении, при котором я бы избежал опасного tкte-а-tкte. 
Судьбе было угодно, чтобы наше судно подошло к пароходу той 
стороной, где сидел я, так что собравшиеся на борту русские могли 
видеть только мой затылок. По случаю праздника осмотр был чисто 
поверхностный, переводчик обменялся несколькими словами с 
Якубом, офицеры поговорили о нашей нищенской компании, и я 
между прочим услышал, как один из них сказал: “Смотрите, какой 
белый этот хаджи”. Эта реплика относилась, очевидно, к цвету моего 
лица, еще не успевшего огрубеть; впрочем, это было их единственное 
замечание. Дела с Якубом были скоро окончены, и мы мигом исчезли 
из поля зрения русских кораблей. Разогнув спину и перестав 
изображать полуспящего, я выпрямился и облегченно вздохнул, ибо 
страхи мои кончились. 
Скоро поднялся сильный западный ветер, мы думали, что теперь 
расправим паруса и скоро придем в Гёмюштепе, до которого было три 
часа ходу, однако Якуб не сводил глаз с белой точки, видневшейся 
вдали, и потихоньку советовался со своей командой. Только после 
того как эта наводившая ужас точка совсем скрылась из виду, 
поставили большой парус, и мы стрелой понеслись на восток, 
рассекая волны. (Позже мы узнали, что это был аламан из Ходжа 
Нефеса, который был уведомлен о нашем прибытии и поджидал нас, 
чтобы ограбить хаджи; сделать хаджи рабами разбойникам не 
позволяли их религиозные чувства.) Приблизительно через полчаса 
после того, как мы вышли из Ашуры, навстречу стали попадаться 
плавучие вехи - длинные палки, выкрашенные в красный цвет. Якуб 
сказал мне, что их поставили здесь инглизы для обозначения границы 
русских владений, воды по другую сторону вех принадлежали 
туркменам, которых инглизы всегда будут защищать от нападений 
русских. Для меня остается загадкой, кто внушает этим диким сынам 
пустыни идею столь дальновидной политики. Я не разбираюсь в 
морских знаках и еще менее того - в симпатиях Англии к туркменам. 
[44] Меньше чем через час стал виден туркменский берег - 
длинная полоса земли с небольшими возвышениями; мы 
придерживались направления, которым следовали шедшие впереди 
нас суда. Вскоре мы убрали паруса, потому что фарватер здесь 
кончался. Мы находились в полутора английских милях от устья 
Гёргена, на обоих берегах которого появился Гёмюштепе, похожий по 
форме на сотни колоссальных ульев, стоящих вплотную один к 
другому. 
И здесь, так же как в Каратепе, из-за мелководья прибрежной 
полосы даже небольшие суда не могли подойти к берегу или войти в 
Гёрген, сам по себе достаточно глубокий и всегда полноводный. 
Поэтому нам пришлось довольно долго ждать, пока Якуб сошел на 
берег, сообщил о нашем прибытии и выслал несколько таймилей для 
нашей транспортировки. Спустя некоторое время прибыли три такие 
в высшей степени оригинальные лодки; они сделали несколько 
рейсов туда и обратно, чтобы снять всех нас. Мы с Хаджи Билалом 
были последними, и я искренне обрадовался, когда, подъехав к 
берегу, услышал, что Ханджан, извещенный добрым Якубом, 
поспешил встретить меня. Мне показали его, и я подошел к нему, 
когда он в нескольких шагах от меня совершал свою вечернюю 
молитву, аср-намази.
64
64
Речь
идет
не
о
вечерней
, 
а
о
предвечерней
молитве
салат
ал
-'
аср
(
перс
. 
намаз
-
и
дигар
), 
она
совершалась
между
полуднем
и
заходом
солнца
. 

---

28 
V 
Прибытие в Гёмюштепе, гостеприимство, оказанное хаджи. - 
Ханджан. - Древняя греческая стена. - Влияние улемов. - Первая 
кирпичная мечеть номадов. - Персидские рабы. - Поездка на северо-
запад от Гёмюштепе. - Обручение у татар, пир и т.д. - Керванбаши 
хивинского хана готовится к поездке через пустыню. - Ильяс-бег, 
сдающий внаем верблюдов. - Сделка с Куль-ханом. - Туркменская 
экспедиция для кражи лошадей в Персию. - Возвращение экспедиции. 
По окончании молитвы Ханджан встал, и я увидел перед собой 
красивого стройного человека с длинной, спадающей на грудь 
бородою, лет сорока, очень скромно одетого. Он поспешил ко мне, 
сразу обнял и, назвав по имени, сказал: “Добро пожаловать!” Точно 
так же он приветствовал Хаджи Билала и Хаджи Салиха. После того 
как караван, нагруженный всеми мешками, двинулся, мы 
присоединились к процессии, держа путь к юртам. Здесь уже 
повсеместно распространилось известие о нашем при-бытии, 
конечно, со значительными преувеличениями; женщины, дети, 
собаки, все вперемешку, в страшной сумятице, высыпали из юрт 
посмотреть на прибывших паломников; и все хотели обнять нас, 
надеясь, что на них перейдет (как утверждали муллы) частица 
божественной заповеди и заслуг за совершение [45] паломничества. 
Первая, совершенно новая картина среднеазиатской жизни настолько 
поразила меня, что я даже не знал, то ли мне рассматривать 
войлочные юрты удивительной конструкции, то ли любоваться 
женщинами в длинных красных шелковых рубахах, доходящих до 
пят, или же исполнять желание многих людей, протягивавших ко мне 
руки. Поразительно, что молодые и старые, без различия пола и 
происхождения, хотели прикоснуться к хаджи, на которых еще 
покоилась священная пыль Мекки и Медины; я был поражен, когда 
самые красивые женщины, а часто даже девушки бросались меня 
обнимать. 
Усталые и замученные оказанием этих религиозно-радушных 
почестей, добрались мы до юрты верховного ишана (священника); 
здесь собрался весь наш маленький караван, и началось самое 
интересное представление, какое мне когда-либо доводилось видеть. 
Надо было приступать к распределению гостей на квартиры. Меня 
поразило проявленное всеми пылкое рвение принять к себе одного 
или нескольких бедных чужеземцев; правда, я слышал о 
гостеприимстве кочевников, но не представлял себе, что оно доходит 
до такой степени. Женщины уже начали было ссориться, но Ханджан 
навел порядок, распределив всех, а меня и Хаджи Билала с 
родственниками взял с собой гостями в свою ова (юрту).
65
(“Ова”, что 
дословно означает “юрта”, употребляется здесь туркменами как 
обозначение дома и двора.) Так как он жил на другом конце 
Гёмюштепе, нам пришлось пересечь весь стан, юрты которого 
раскинулись по обоим берегам Гёргена, вплотную одна к другой. 
(Гёрген, истоки которого находятся в горах Курдистана, протекает 
большей частью по области, населенной йомутами, на протяжении 
приблизительно 30 географических миль. 
До самого Писарака, даже еще ниже Атабега, его можно везде 
переехать вброд на лошади; по-настоящему глубоким он становится 
только в восьми милях от Гёмюштепе, где оба его берега сплошь 
заболочены. Русло реки везде узкое. В четырех-пяти милях от устья 
река баснословно богата рыбой, так что вода, можно сказать, 
инфицирована и летом непригодна для питья; я мылся в ней всего два 
раза, и тогда от рук и от лица сильно и неприятно пахло рыбой.) 
Солнце уже клонилось к закату, когда мы, вконец измученные, 
добрались до его жилья, питая сладкую надежду немножко отдохнуть. 
Однако, к сожалению, нас постигло разочарование. Хотя нас и 
поместили в отдельную юрту, в двух шагах от упомянутой реки, не 
успели мы с необходимым церемониалом, обогнув ее дважды и 
поплевав во все четыре угла, войти, как она заполнилась 
посетителями, которые оставались до глубокой ночи и до того 
утомили нас тысячью всевозможных вопросов, что даже Хаджи Билал, 
истинный человек Востока, начал терять терпение. Вечером Баба-
Джан, (Баба-Джан, “душа отца”, - это просто ласкательное имя, 
которое туркмены дают своему старшему сыну.) двенадцатилетний 
сын Ханджана, принес нам ужин, состоящий из вареной рыбы с 
кислым молоком и сервированный в большой деревянной миске. 
65
Юрта
по
-
туркменски
“
ей
”, 
а
не
“
ова
”. 
См
.: 
Туркмен
дилинин
созлуги
. 
Аш
., 
1962, 
с
. 500 

---

29 
Персидский раб в тяжелых цепях донес миску почти до нас, так что 
[47] Баба-Джан только поставил ее перед нами, сам он сел на 
некотором отдалении рядом с отцом, и оба с неподдельным 
удовольствием смотрели, как мы с огромным аппетитом набросились 
на еду. После ужина была произнесена молитва, Хаджи Билал поднял 
руки, все присутствовавшие последовали его примеру, и в 
заключение, когда он, произнеся “Бисмаллах, Аллах акбар”, взялся за 
бороду, все остальные тоже погладили свои бороды и поздравили 
Ханджана с гостями. 
13 апреля я впервые проснулся в туркменской юрте, называемой 
здесь, у йомутов, “чатма”, а в других местах “аладжа”.
66
Сладкий сон и 
легкое сооружение, давшее мне приют, подействовали освежающе, 
мне стало легко, прелесть новизны восхищала меня, и моя радость, 
казалось, не имела границ. Это заметил Хаджи Билал и пригласил 
меня поэтому совершить небольшую прогулку, когда мы отошли на 
некоторое расстояние от чатм, он заметил мне, что теперь самое время 
совсем расстаться со свойствами характера эфенди и душой и телом 
сделаться дервишем. “Ты, должно быть, уже заметил, - сказал мой 
добрый товарищ, - что не только я, но и мои коллеги, стар и млад, 
раздаем людям благословение (фатиха), ты тоже должен это делать. Я 
знаю, в Руме это не принято, а здесь люди этого требуют, им кажется 
очень странным, что ты выдаешь себя за дервиша, не играя 
полностью этой роли. Ты ведь знаешь форму благословения, сделай 
благочестивое лицо и благословляй, ты можешь давать также нефес 
(святое дыхание), если тебя позовут к больному, только не забывай 
сразу же протянуть и руку, так как люди знают, что мы, дервиши, 
живем такого рода благочестивыми делами, и у них уже всегда 
наготове небольшой подарок”. Хаджи Билал просил извинения, что 
он осмелился порицать меня, но это, как он считал, для моего же 
блага, и я, очевидно, слышал историю о путешественнике, который 
попал в страну одноглазых и, чтобы быть похожим на ее жителей, 
всегда держал один глаз закрытым. 
Я от всего сердца поблагодарил его за советы, и он рассказал мне 
также, что Ханджан и многие другие туркмены с особым 
66
Чатма
- 
не
юрта
, 
а
сооружение
из
вогнутых
жердей
(
ук
), 
на
которых
держится
верхняя