Текст приводится по изданию: Арминий Вамбери. Путешествие по Средней

частью состоящего 
из местной полиции, и тремя батареями полевых орудий. 
Энергичный Дост Мухаммед-хан не придавал большого значения 
обладанию горным Бадахшаном; местный правитель объявил себя его 
вассалом, и афганец на какое-то время удовлетворился этим. По-
другому обстояло дело с Меймене. Город лежит на полпути к Бухаре, 
и его не раз безуспешно осаждали как Яр-Мухаммед, так и Дост 
Мухаммед-хан. В 1862 году, когда старый баракзайский правитель в 
последний раз обнажил свой меч против неверного Герата; 
содрогнулась вся Средняя Азия, однако Меймене выстоял и на этот 
раз, и храбрость узбеков вошла в поговорку. Можно представить себе, 
с какой гордостью воскликнули жители по смерти Дост Мухаммед-
хана,
150
что из всех соседних городов только их Меймене не присягнул 
афганскому знамени. 
Смерть Дост Мухаммед-хана, одно из важнейших событий в 
истории Средней Азии, была сразу же воспринята как начало 
больших изменений и политических неурядиц. Бухарский эмир [183] 
захотел первым воспользоваться случаем; несмотря на известную всем 
скупость, он послал для поддержки маленького Меймене 10 тысяч 
тилла, и было установлено, что эмир вскоре перейдет Оксус и, таким 
образом, соединенными усилиями будет совершено нападение на 
афганцев, их общего врага. Однако у нынешнего правителя Меймене, 
двадцатидвухлетнего пылкого молодого человека, не хватило 
терпения дождаться союзников, и он начал борьбу на свой страх и 
риск. Захватив у афганцев несколько небольших селений, он украсил 
ворота своей крепости тремястами длинноволосыми черепами. Во 
время нашего пребывания в городе как раз велись приготовления к 
другим битвам. 
Так как наш караван и здесь расположился за пределами города, 
я посетил текке некоего ишана Эйюба, к которому у меня было 
рекомендательное письмо от Хаджи Салиха. Я всеми силами старался 
приобрести благосклонность этого человека, потому что очень боялся 
встретиться в Меймене с одним давним знакомым, который мог 
раскрыть мое инкогнито и подвергнуть меня величайшей опасности. 
149
Палтан
(
пальтан
) - 
пехотный
полк
в
регулярной
армии
Афганистана
. 
150
Дост
Мухаммед
-
хан
умер
в
Герате
9 
июня
1863 
г
. 
Дело в том, что в Константинополе я познакомился с неким муллой 
Халмурадом, который утверждал, что он из Меймене. Он в течение 
четырех месяцев давал мне уроки джагатайско-турецкого языка.
151
Этот мулла, человек хитрый, еще на берегу Босфора заметил, что я 
совсем не Решид-эфенди, за которого себя выдаю. Узнав о моем 
намерении совершить путешествие в Бухару, он предложил мне свои 
услуги в качестве чичероне, уверяя, что он таким образом служил 
английскому Молла Юсуфу (доктору Вольфу). Я оставил его в 
сомнении относительно своих намерений. Он отправился в Мекку, и 
оттуда собирался через Бомбей и Карачи вернуться на родину; 
поэтому я боялся встречи с ним еще в Бухаре, так как был твердо 
убежден, что, несмотря на все добро, которое я для него сделал, он с 
готовностью выдаст меня даже за жалкие гроши. Поскольку из-за 
афганского похода всякое сообщение между Меймене и Бухарой было 
прервано, я, к счастью, не столкнулся с ним в Бухаре. Но я полагал, 
что в Меймене мне вряд ли удастся избежать встречи с этим 
человеком, и, чтобы предупредить его атаки, счел необходимым 
упрочить свое положение, стараясь снискать уважение и 
благосклонность 
всеми 
уважаемого 
ишана 
Эйюба. 
После 
трехдневного пребывания в городе я взял, наконец, инициативу в 
свои руки и спросил о нем. “Как, - удивленно сказал ишан, - ты знал 
Халмурада? (Мир ему и долгих лет нам!) На его долю выпало счастье 
умереть в Мекке, а так как он был моим закадычным другом, я взял 
его детей в свой дом, и вот тот малыш (он указал на мальчика) - его 
сын”. Я дал мальчику целую нитку стеклянных бус, сказал три 
фатихи за упокой души умершего, (Когда я вернулся в Тегеран, мой 
друг Исмаил-эфенди, бывший в то время поверенным в делах Порты 
при персидском дворе, рассказал мне, что за месяц до моего прибытия 
здесь был проездом один мулла из Меймене, чьи приметы полностью 
151
Джагатайский
(
чагатайский
) 
язык
- 
восточнотюркский
литературный
язык
Средней
Азии
, 
получивший
как
на
Востоке
, 
так
и
в
европейской
науке
условное
наименование
“
чагатайский
” 
от
названия
средневекового
государства
. 
См
. 
Бартольд
В
. 
В
. 
Чагатайская
литература
- (
Сочинения
. 
Т
. V M., 1968, 
с
. 606-610. 
Там
же
(
с
. 610) 
приводится
в
примечании
литература
предмета
, 
начинающаяся
трудом
Вамбери
. 
Vambery 
H. 
Cagataische 
Sprachstudien, 
enthaltend 
grammatikalischen Umriss, Chrestomatie und W
ц
rterbuch der cagataischen Sprache 
Lpz., 1867. 

---

115 
соответствовали моему якобы пребывавшему in aeternitate
152
мулле, и 
тот говорил в посольстве обо мне как о своем бывшем ученике, с 
которым занимался джагатайским языком. Таким образом, Халмурад 
не умер, просто судьбе было угодно, чтобы мы не встретились.) и мой 
вполне обоснованный страх пропал. 
[184] Теперь я стал ходить повсюду с большей свободой и вскоре 
на углу улицы открыл свою лавочку, товар в которой, к моему 
великому сожалению, начал иссякать, потому что я ничем не мог ее 
пополнить. “Хаджи Решид, - сказал мне один из моих спутников, - ты 
уже съел половину своих ножей, иголок и бус, скоро ты съешь другую 
половину и осла в придачу, что же тогда будет?” Он был прав, однако 
что я мог поделать? Меня беспокоило будущее, особенно 
приближающаяся зима, потому что до персидской границы было еще 
далеко, а все попытки увеличить кассу кончались неудачей. Впрочем, 
я находил утешение в своем собственном опыте: дервиш, хаджи, 
нищий никогда не уйдет с пустыми руками из дома узбека, я мог 
повсюду надеяться на кусок хлеба и на фрукты, кое-где могли дать и 
старую одежду, а этого вполне хватило бы для продолжения 
путешествия. Читатель хорошо понимает, что мне пришлось страдать 
и страдать очень много, но тяготы мне облегчали привычка и надежда 
возвратиться в Европу. Я сладко спал под открытым небом на голой 
земле и считал себя счастливым уже потому, что не надо было больше 
постоянно бояться разоблачения и мученической смерти, потому что 
нигде больше не сомневались в том, что я - хаджи. 
Все ханство Меймене в населенной своей части - 18 миль в 
ширину, 20 миль в длину. Кроме столицы в нем десять деревень и 
иных населенных пунктов, из которых самые значительные - Кайсар, 
Кафиркале, Альмар и Ходжакенду. Жителей, подразделяемых на 
оседлых и кочевников, насчитывают до ста тысяч, по национальности 
это большей частью узбеки из племен мин, ачмайли и дас, которые 
могут выставить 6-8 тысяч всадников на хороших конях и хорошо 
вооруженных, отличающихся, как уже упоминалось, необыкновенной 
храбростью. Нынешнего властителя Меймене зовут Хусейн-хан, это 
сын Хукумет-хана, которого его родной брат, дядя теперешнего 
правителя, здравствующий и поныне, приказал сбросить со стен 
152
В
вечности
(
лат
.). 
цитадели, для того чтобы, по его собственным словам, поставить во 
главе всех дел более способного сына. Но так как Хусейн-хан был еще 
недееспособен, нетрудно разгадать побудительные причины этого 
гнусного убийства; хотя Мирза Якуб (так зовут любезного дядюшку) 
играет роль везира, все знают, что Хусейн-хан - всего лишь ширма. 
Впрочем, молодого властителя в Меймене любят больше, чем его 
дядюшку. Даже у нас его назвали бы человеком приятной 
наружности, а в глазах узбеков он настоящий Адонис. Подданные 
хвалят его за добросердечность и забывают о жестоком законе, 
согласно которому вместо телесного наказания или [185] денежного 
штрафа хан может любого из них отправить в Бухару на невольничий 
рынок. Ханы Меймене взяли за правило каждый месяц 
препровождать некоторое число таких несчастных в Бухару, и здесь 
это никому не кажется странным, потому что таков древний обычай. 
Город Меймене расположен в горах и становится виден только 
тогда, когда ехать до него остается не более четверти часа. Он крайне 
грязен, дурно построен и состоит из 1500 глиняных хижин, трех 
глиняных мечетей, двух кирпичных медресе и базара, тоже 
построенного из кирпичей и готового вот-вот развалиться. Жители-
узбеки, но наряду с ними есть таджики, гератцы, до 50 семей евреев, 
несколько индийцев и афганцев. Все они пользуются равной 
свободой, и их нимало не беспокоят религиозные и национальные 
различия. Что касается Меймене как крепости, то ни в простых 
городских стенах и рвах, ни в цитадели, находящейся в западной 
части города, мне не удалось увидеть ту исполинскую твердыню, 
которая смогла противостоять обученной по английскому образцу 
афганской артиллерии и всей мощи Дост Мухаммад-хана. Земляные 
городские стены имеют в высоту 12 футов, в ширину - 5 футов, ров 
неширокий и не особенно глубокий, цитадель, правда, стоит на 
одиноко возвышающемся высоком и крутом холме, но поблизости 
есть другие, более высокие горы, и с них одна батарея в течение 
нескольких часов может превратить ее в груду развалин. Поэтому 
весьма вероятно, что прославленная сила Меймене заключается не в 
его стенах и рвах, а скорее в храбрости его защитников. В узбеке из 
Меймене с первого взгляда можно распознать бесстрашного 
наездника, и поспорить с ним мог бы только узбек из Шахрисябза. 
Решительный, воинственный характер жителей этого маленького 

---

116 
ханства, да к тому же еще горный перевал у реки Мургаб всегда будут 
доставлять немало трудностей афганцам и прочим завоевателям, 
которым вздумалось бы подойти к Оксусу с юга. Укрепления Керки 
могут оказать очень слабое сопротивление; кто захочет взять Бухару, 
должен разрушить Меймене или заручиться его дружбой. 
В Меймене нашего керванбаши и наиболее важных купцов 
нашего каравана задерживали не трудности с таможенными 
пошлинами, а личные интересы. Они хотели дождаться по крайней 
мере двух-трех конных базаров, так как тут прекрасные и очень 
дешевые лошади, которых доставляют на рынок узбеки и туркмены 
из соседних областей; отсюда их вывозят большей частью в Герат, 
Кандагар, Кабул, а часто даже в Индию. Лошади, которых, как я сам 
видел, продавали в Персии за 30-40 дукатов, здесь стоят 100-160 тенге 
(14-15 дукатов), и даже в Бухаре, Хиве и Карши мне не приходилось 
видеть, чтобы таких прекрасных лошадей продавали по столь низкой 
цене. Однако базар в Меймене богат не только лошадьми, он 
предлагает большой выбор плодов земли и изделий местной 
промышленности, например ковров и материй из овечьей и 
верблюжьей 
[186] 
шерсти, 
изготовляемых 
туркменскими 
и 
джемшидскими женщинами. Весьма значительную роль играет вывоз 
отсюда в Персию и Багдад кишмиша (сушеного винограда), аниса и 
фисташек, которые стоят здесь 30-40 тенге за центнер. 
Спустя восемь дней я пошел к каравану, чтобы узнать, когда он 
двинется в дальнейший путь. Здесь я, к своему удивлению. услышал, 
что они целый день искали меня для того, чтобы я помог освободить 
четырех руми, арестованных по приказанию ханского дядюшки, так 
как, согласно вынесенному судьей приговору, с них можно было снять 
подозрение в том, что они беглые рабы, только в том случае, если 
заслуживающий доверия свидетель подтвердит истинность их 
турецкого происхождения. Но прежде чем отправиться к хану, я хочу 
представить читателю моих “соотечественников”, так как иначе я 
забыл бы этих в высшей степени интересных людей. Это были не кто 
иные, как арестанты, бежавшие через необъятную Киргизскую степь в 
Бухару из Тобольской губернии в Сибири, где они восемь лет 
прожили в ссылке на тяжелых работах, надеясь из Бухары вернуться 
через Герат, Мешхед, Тегеран и т.д. в Гюмрю (Елизаветполь).
153
История их бегства и прочие приключения очень длинны, поэтому 
постараюсь изложить их вкратце. 
Во 
время 
последней 
русско-турецкой 
кампании 
они 
официально, а скорее всего, на свой страх и риск занимались 
грабежом (чапаул) на Кавказе и попали в руки русскому военному 
патрулю, а затем, как они того заслуживали, были отправлены по 
этапу в Сибирь. Там они днем валили деревья в тобольских лесах, а на 
ночь их запирали в тюрьму, где давали хлеб, суп, а иногда даже мясо. 
Прошли годы, прежде чем они научились русскому языку от 
охранявших их солдат. Беседы породили более доверительные 
отношения, вскоре они стали протягивать друг другу бутылки с 
водкой, и в один прекрасный день прошлой весной, когда оба 
солдата-охранника выпили согревающего напитка несколько больше 
обычного, арестанты свалили по ошибке русских вместо дубов, 
сменили топоры на оружие убитых и после долгих опасных 
блужданий, когда они питались травой и корешками, добрались до 
киргизских юрт. Там они были в совершенной безопасности, так как 
кочевники считают добрым делом помогать подобного рода 
беглецам. Из Киргизских степей они через Ташкент пришли в Бухару, 
где эмир дал им немного денег на дорогу. В пути их неоднократно 
принимали за беглых рабов, но только в Меймене они встретились с 
серьезной опасностью. 
По настоянию своих спутников и керванбаши я в тот же день в 
сопровождении ишана Эйюба пошел в цитадель. Вместо хана нас 
принял его дядя, который счел мои показания достаточными и 
отпустил всех четырех беглецов. Они со слезами на глазах 
благодарили меня за спасение, и весь караван радовался. Через два 
дня мы отправились в дальнейшее путешествие, в Герат. 
Теперь наш путь все время шел по гористой местности. Первая 
станция, которой мы достигли через шесть часов марша в [187] юго-
западном направлении, называлась Альмар, а состояла она из трех 
деревень, лежащих порознь. Не успел караван спешиться, как 
появился 
сборщик 
податей 
из 
Меймене, 
сопровождаемый 
несколькими всадниками, и потребовал дополнительной пошлины. 
153
Современная
Гянджа
, 
город
в
Азербайджане
. 

---

117 
Переговоры, с криками и бранью, продолжались несколько часов, но в 
конце концов пришлось уступить, бедный керванбаши и купцы, 
обобранные вторично, заплатили за товары, скот и рабов, и к вечеру 
мы двинулись дальше. Мы миновали довольно значительное селение 
Кайсар и после полуночи прибыли на станцию Нарын, проехав пять 
миль по узким плодородным долинам, которые, однако, были 
покинуты, так как эти прекрасные места стали небезопасны из-за 
разбоя, чинимого туркменами, джемшидами и фирузкухами. В 
Нарыне мы отдохнули всего несколько часов, поскольку нам 
предстоял семичасовой переход. Проехав целый день без остановок, 
мы прибыли вечером в деревню и на станцию Чичакту, вблизи 
которой есть еще одна деревня, называемая Фемгузар. Так как у 
керванбаши и у некоторых других путешественников были дела в 
деревне Ходжакенду,
154
лежащей в горах к юго-востоку, в трех часах 
пути, мы задержались здесь на целый день. Эта деревня считается 
границей Меймене и одновременно всего Туркестана. Юзбаши, по 
имени Девлет Мурад, исполнявший здесь обязанности пограничного 
стража, снова взял с нас налог, в третий раз в ханстве Меймене, на этот 
раз под названием “камчин-пулу”, т.е. “налог за нагайку”. (В Средней 
Азии существует обычай давать эскорту деньги за нагайку, подобно 
тому как у нас дают чаевые, и этот юзбаши получил от хана право 
требовать плату с каждого прохожего, даже если он его не 
сопровождал и не охранял; именно в этом и заключалась его годовая 
выручка.) Когда я выразил свое удивление по поводу этой 
несправедливости одному гератскому купцу, тот мне ответил: “Мы 
благодарим бога, что с нас берут только пошлину. Раньше проезд 
через Меймене или Андхой был очень опасен, потому что сам хан 
велел грабить караваны и мы могли потерять абсолютно все”. Здесь, в 
Чичакту, я в последний раз видел узбекских кочевников и откровенно 
признаюсь, что с большим сожалением простился с этими честными, 
простодушными людьми; из всех народов Средней Азии кочевники 
Хивинского и Бухарского ханства оставили у меня самое хорошее 
впечатление. 
В Чичакту наш караван был взят под защиту эскортом 
джемшидов, которых хан выслал навстречу нам из Бала Мургаба, 
154
На
современных
картах
- 
Ходжа
-
Кинти
. 
потому что дорога идет отсюда в довольно широкой долине, по 
правую сторону которой живут туркмены-сарыки, по левую - 
разбойники-фирузкухи. Земли здесь чрезвычайно плодородные, но, к 
сожалению, заброшенные и необработанные. Как я слышал, наш 
караван за все время пути от Бухары не подвергался такой большой 
опасности, как здесь. Охрана состояла из 30 хорошо вооруженных 
джемшидов на прекрасных конях, к тому же еще вдвое больше 
боеспособных людей было в составе самого [188] каравана, и, несмотря 
на это, на каждом шагу налево и направо на холмы высылалась 
конная разведка, и все были напряжены до предела. Можно 
представить себе, в каком состоянии духа находились несчастные, 
только что спасшиеся от рабства люди, которые с величайшим трудом 
и большими расходами добрались до этих мест, где над ними снова 
нависла угроза плена. К счастью, величина каравана и в особенности 
бдительность спасли нас от нападений. Весь день мы шли по 
великолепным лугам, покрытым, несмотря на позднее время года, 
цветами и травами, доходившими до колен, и, отдохнув ночью, 
приехали на следующее утро к развалинам крепости Кале-Вели;
155
еще два года назад здесь жили люди, но затем крепость подверглась 
набегу туркмен-сарыков и была разорена. Жители были частью 
проданы в рабство, частью убиты, а несколько одиноких домов и 
крепостные стены скоро превратятся в развалины. Джемшидские 
всадники, сопровождавшие нас всего один день, потребовали здесь 
свой камчин-пулу, причем с рабов в два раза больше, чем с пеших и 
всадников; они уверяли, что их требования справедливы, потому что 
иначе после уплаты таможенной пошлины хану в Бала Мургабе на их 
долю ничего не останется. 
К вечеру второго дня после нашего отъезда из Чичакту 
прекрасная долина кончилась, и неровная дорога, которая теперь 
вела к реке Мургаб, шла в горной теснине, местами очень крутой и 
такой узкой, что навьюченные верблюды проходили с большим 
трудом. Как я слышал, это единственный путь, ведущий через горы к 
берегу реки. Армии, которые захотят переправиться через Мургаб, 
должны идти либо через пустыню, будучи уверенными в дружбе 
салоров и сарыков, либо через упомянутый горный проход, 
155
На
современных
картах
- 
Калайи
-
Вали
. 

---

118 
заручившись дружеской поддержкой джемшидов, потому что в 
ущельях джемшиды могут нанести большие потери даже самой 
сильной армии. На берег реки мы вышли только к полуночи, и 
измученные трудной горной дорогой люди и животные скоро 
заснули глубоким сном. Проснувшись на следующее утро, я увидел, 
что мы находимся в довольно длинной долине, окруженной 
высокими горами и перерезанной в середине светло-зелеными водами 
Мургаба; (Мургаб начинается в расположенных на востоке высоких 
горах, которые называются Гур, и течет на северо-запад через Марчах 
и Пендждех, теряясь за Мервом в песках. Говорят, что раньше он 
соединялся с Оксусом, но это совершенно невозможно, так как он 
всегда был горной рекой, которая не могла долго течь по песчаной 
местности.) картина была чарующая. С полчаса мы шли по берегу 
Мургаба в поисках подходящего места для переправы, так как река 
была очень быстрая, хотя и не особенно глубокая, и из-за высоких 
берегов и разбросанных по дну каменных глыб ее не везде можно 
было перейти. 
Переправу начали лошади, за ними пошли верблюды, а 
завершить это хитрое дело должны были наши ослики. Как известно, 
ослы пуще огня и смерти боятся воды и грязи, поэтому [189] я счел 
необходимым соблюсти меры предосторожности и переложил свой 
дорожный мешок, где лежали манускрипты, самая драгоценная 
добыча моего путешествия, на верблюда. Сев затем в пустое седло, я 
заставил своего осла войти в реку. С первых шагов по каменистому 
дну бурной реки я почувствовал, что произойдет что-то нехорошее, и 
хотел сойти, но это оказалось ненужным, так как, сделав еще 
несколько шагов, мой скакун повалился под громкий хохот стоявших 
на берегу спутников, а затем, вконец напуганный, помчался, как я 
того желал, к противоположному берегу. Холодное утреннее купанье 
в прозрачном Мургабе было неприятно только тем, что не во что 
было переодеться, и мне пришлось просидеть несколько часов, 
завернувшись в ковры и мешки, пока моя насквозь промокшая одежда 
не высохла на солнце. 
Караван расположился поблизости от крепости, внутри которой 
вместо домов были одни только юрты, где и находилась резиденция 
ханов, или князей, джемшидов. 
Эта часть Мургабской долины, известная под названием Бала 
Мургаб, (В то же время я слышал, что название Бала Мургаб носит 
только крепость. Вероятно, когда-то она была весьма значительна, так 
как многочисленные развалины внутри нее и в окрестностях 
свидетельствуют о былой культуре.) то есть Верхний Мургаб, 
простирается от границ высокой горной цепи Хазара до Марчаха
156
(Змеиный колодец), где живут туркмены-салоры; рассказывают, что с 
древнейших времен они подчинялись джемшидам, иногда те их 
оттуда изгоняли, но теперь они опять живут там. К юго-западу от 
крепости долина становится такой узкой, что ее скорее можно назвать 
ущельем, посреди которого, пенясь, с адским шумом мчится Мургаб. 
Только выше Пендждеха,
157
где река становится глубже и спокойнее, 
ширина долины достигает одной-двух миль. Вероятно, во времена 
существования могущественного Мерва здесь была значительная 
культура, но сегодня тут хозяйничают туркмены, по стопам которых 
следуют нищета и разрушения. 
Джемшиды ведут свое происхождение от Джемшида, 
легендарного царя пишдадидов.
158
Достоверность этих рассказов, 
конечно, очень сомнительна. Но их персидское происхождение 
неоспоримо. Оно проявляется не столько в их языке, сколько в 
истинно иранском типе, который эти кочевники сохранили в такой 
чистоте, какая в самой Персии встречается только в южных 
провинциях. Отброшенные уже несколько столетий назад к крайней 
границе 
расселения 
персидской 
нации, 
они 
значительно 
уменьшились в числе вследствие постоянных войн. Теперь они 
насчитывают не более 8-9 тысяч кибиток; они живут в большой 
бедности, рассеянные по упомянутой долине и ближним горам. При 
Алла Кули-хане большая часть их была насильно переселена в Хиву, 
где им была отведена для поселения плодородная, обильно 
орошаемая Оксусом полоса земли (Кётк-шег). Там им жилось, 
несомненно, лучше, но тоска по родным [190] горам заставила их 
156
По
-
видимому
, 
Маручак
. 
157
На
современных
картах
Пенде
, 
так
было
воспринято
русскими
и
утвердилось
в
терминологии
название
Пяндждех
, 
означающее
“
Пять
деревень
”. 
158
Пищдадиды
- 
легендарная
династия
, 
правившая
в
древнем
Иране
. 
Согласно
иранской
мифологии
, 
первым
человеком
и
первым
правителем
Ирана
был
Каюмарс
. 

---

119 
вернуться, и теперь они снова живут в родных местах как новые 
поселенцы, далеко не в блестящих условиях. По одежде, образу жизни 
и характеру джемшиды похожи на туркмен, столь же страшны и их 
набеги, однако они не могут быть такими же частыми из-за их 
малочисленности. В настоящее время их ханы (у них их, собственно, 
два: Мехди-хан и Алла Кули-хан) - вассалы афганцев и получают 
хорошее вознаграждение от гератского сардара. Афганцы еще во 
времена Дост Мухаммад-хана всячески старались использовать 
оружие джемшидов в своих интересах, чтобы, во-первых, иметь на 
северной границе Мургабской долины постоянный сторожевой 
корпус против нападения со стороны Меймене, а во-вторых, 
парализовать могущество туркмен, дружбой которых Дост Мухаммед-
хан не смог заручиться никакими дарами. Говорят, Мехди-хан, 
упомянутый предводитель джемшидов, оказал значительные услуги 
при осаде Герата и тем самым приобрел совершенную 
благосклонность не только эмира, но и его преемника, теперешнего 
правителя Шер Али-хана, повелевшего назначить его опекуном 
своего несовершеннолетнего сына, которого он поставил управлять 
Гератом. Протяженность афганской границы до Мургаба поэтому 
весьма иллюзорна, так как джемшиды отнюдь не признают верховной 
власти гератского сардара и готовы открыто проявить свою вражду, 
едва им перестают платить за службу. 
Здесь, как и повсюду, главную трудность представляли 
таможенные дела каравана. На протяжении всего пути нам говорили, 
что на левом берегу Мургаба начинается Афганистан и хотя бы 
прекращается взимание пошлины с рабов. Но мы жестоко 
обманулись. Джемшидский хан, который лично вел переговоры с 
керванбаши о таксе, потребовал плату с тюков, скота и рабов еще 
большую, чем его предшественники, и когда тариф объявили, все 
были ошеломлены, а некоторые безудержно плакали. Даже хаджи он 
заставил заплатить по два франка за осла, что было весьма трудно для 
всех, а особенно для меня. Но хуже всего пришлось одному 
индийскому купцу, который в Мей-мене купил несколько тюков 
аниса за 30 тенге. Плата за провоз груза до Герата стоила ему 20 тенге, 
до сих пор он уже заплатил 11 тенге таможенных пошлин, а здесь он 
должен был отдать еще 30, так что одни только расходы по перевозке 
составили 61 тенге. Неслыханные вымогательства, чинимые здесь 
купцу законным образом, препятствуют всяким торговым сношениям, 
и из-за ужасной тирании своих правителей жители не могут 
пользоваться произрастающими вокруг иной раз даже в диком виде 
дарами природы, доход от которых удовлетворил бы многие 
потребности их домашней жизни. 
Гористая отчизна джемшидов производит три достойных 
упоминания дикорастущих продукта, собирать которые волен любой 
и каждый. Это: 1) фисташки, 2) бузгунча - плод, по виду 
напоминающий орех, используется как краситель; фисташки [191] 
стоят полфранка батман, бузгунча - 6-8 франков; 3) терендже-бин - 
сахаристое растение, довольно вкусное, его собирают с куста 
наподобие манны и употребляют в Герате и Персии для изготовления 
сахара. Горы Бадгис (дословно “где поднимается ветер”) богаты этими 
тремя продуктами. Жители собирают их, но из-за огромных издержек 
купец может дать за них самую ничтожную цену, и бедность, таким 
образом, благодаря подобной торговле уменьшается незначительно. 
Джемшидские женщины изготовляют из овечьей и козьей шерсти 
различные материи, особенно славятся платки, носящие название 
“шаль”, за которые в Персии хорошо платят. 
Четыре дня мы пробыли на берегу Мургаба вблизи упомянутых 
развалин. Я часами бродил возле этой прекрасной светло-зеленой 
реки, стремясь побывать в рассыпанных тут и там юртах, крытых 
кусками старого рваного войлока и имевших вид жалкий и 
обветшалый. Напрасно предлагал я свои стеклянные кораллы, свои 
благословения и нефесы. Людям был нужен хлеб, а не подобные 
предметы роскоши. И с религией здесь, среди джемшидов, дело 
обстояло плохо, а поскольку я не очень-то мог рассчитывать на свое 
звание хаджи и дервиша, я отказался от намерения пробраться 
дальше, до Марчаха. По слухам, там должны быть расположены 
каменные развалины с минаретом (башни и колонны, может быть, 
времен глубокой персидской древности). Эти рассказы не 
представлялись мне вполне заслуживающими доверия, иначе 
англичане, достаточно хорошо знающие Герат и его окрестности, 
упомянули бы об этом. Ввиду неопределенности сообщений я не 
захотел подвергать себя опасности. 
От Бала Мургаба до Герата считают четыре дня езды на 
лошадях, для верблюдов в этой гористой местности требуется вдвое 

---

120 
больше времени, тем более для наших, чрезмерно нагруженных. К 
югу от Мургаба виднелись два горных пика, и нам сказали, что мы 
прибудем туда через два дня марша. Оба носят название Дербенд, т.е. 
“Перевал”;
159
они намного выше и уже, чем перевал на правом берегу 
Мургаба, ведущий в Меймене, и их легче оборонять. По мере 
продвижения вперед природа при-обретает все более дикий и 
романтический характер. Высокие скалистые глыбы, образующие 
перевал Дербенд, увенчаны развалинами старого укрепления, о 
котором ходят самые разнообразные басни. Дальше, у второго 
Дербенда, почти на самом берегу Мургаба, находятся руины старого 
загородного дворца. Это летняя резиденция знаменитого султана 
Хусейн-мирзы,
160
приказавшего построить здесь каменный мост, Пул-
Табан, следы которого можно еще обнаружить. Во времена этого 
самого просвещенного правителя Средней Азии вся местность 
процветала, и на берегу Мургаба стояло в ту пору еще несколько 
загородных дворцов. 
Пройдя через второй перевал, мы оставили за собой Мургаб, и 
дорога повернула направо, к западу, на возвышенную равнину, [192] 
которая вплотную граничит с той частью пустыни, которая населена 
салорами. Здесь начинается подъем на высокую гору Балх-Гузар; 
переход через нее продолжался целых пять часов. Около полуночи мы 
прибыли на место, носящее название Могор, и оттуда на следующее 
утро приехали к развалинам города и крепости Калайи-Нау,
161
окруженным теперь несколькими кибитками хазарейцев, которые на 
вид еще беднее джемшидских кибиток. Как я слышал, еще 50 лет 
назад Калайи-Нау был в цветущем состоянии и служил своего рода 
перевалочным пунктом для караванов, направлявшихся из Персии в 
Бухару. Тогда городом владели хазарейцы, они были настолько 
заносчивы, что предъявляли требования правительству Герата, 
однако битвы, навязанные ими Герату, погубили их самих. Они 
превратили в своих врагов и персов, потому что состязались с 
159
Дербенд
- 
название
горного
перевала
и
ущелья
в
верховьях
p. 
Мургаб
, 
на
пути
из
Мерва
и
Серахса
в
Мешхед
. 
160
Имеется
в
виду
потомок
Тимура
Хусейн
Байкара
, 
правивший
в
1470-1506 
гг
. 
Хорасаном
. 
161
Так
на
современных
картах
Вамбери
именует
эту
крепость
Кале
-
Но
. 
туркменами в разбойничьих набегах на Хорасан. В то время Калайи-
Нау имел для работорговли то же значение, что теперь Мерв. 
Обитающие здесь хазарейцы из-за смешения с иранцами не 
сохранили монгольский тип в чистом виде, как их братья в 
окрестностях Кабула, к тому же они по большей части сунниты, тогда 
как те причисляют себя к шиитам. Если мне правильно сообщили, то 
северные хазарейцы отделились от южных только во времена Надира; 
под давлением нового окружения они частично стали суннитами. 
Говорят, что хазарейцы (В Персии хазарейцев именуют берберами; 
некогда в горах между Кабулом и Гератом существовал город Шахри-
Бербер, о величине, блеске и великолепии которого рассказывают 
легенды. Бернс говорит в своем сочинении о Кабуле (стр. 232): 
“Остатки этого имперского города под тем же названием (Бербер) 
видны еще и по сию пору”.) были перевезены Чингисханом из 
Монголии, своей прародины, на юг Средней Азии и благодаря 
влиянию шаха Аббаса II обращены в шиизм. Поразительно, что они 
заменили свой родной язык персидским, который даже в населенных 
ими областях не повсеместно распространен, и лишь небольшая