Фирдоуси. Шах-наме Миниатюра из рукописи «Шах-наме»

Сиявуш просит отца простить Судабу

На трон воссел властитель с булавою,

Украшенною бычьей головою.

Позвал царицу, гневом обуян,

Припомнил ей коварство и обман:

«Бесстыжая, ты в сердце зло таила,

Меня отравой щедро напоила.

Нельзя, чтоб ты ходила по земле,

А надо, чтоб висела ты в петле!»

Велел он палачу: «Ей так пристало,—

На улице повесь без покрывала!»

Но сын к Кавусу обратил мольбу:

«Раскаешься, повесив Судабу.

Прости ей ради сына грех безмерный,

Быть может, вновь на путь наставишь верный».

Кавус любовь к жене забыть не мог,

Простил он грех, когда нашел предлог:

«Раз просишь ты, прощенье ей дарую,

Твою познал я правоту святую».

Встал Сиявуш, поцеловал престол,

Сошел с престола, к Судабе пошел,

Привел царицу в царские чертоги,

И грешницу простил властитель строгий...

Так, день за днем, прошло немало дней.

Стал относиться шах к жене теплей.

Вновь полюбил с такою силой страсти,

Что в ней одной свое он видел счастье.

Она же, вновь ему внушив любовь,

Его толкала на дурное вновь.

Дурное происходит от дурного,

О сыне дурно стал он думать снова.


Кавус узнает о набеге Афрасиаба

Охвачен страстью, вдруг услышал шах

От приближенных, сведущих в делах:

Пришел Афрасиаб, готовый к бою,

Сто тысяч тюрков он привел с собою.

Стеснилось сердце у царя страны:

Пиры любви покинул для войны.

Иранцев он собрал, высоких саном,

Людей, что были преданы Кейанам.

Сказал: «Нагрянул туран-шах сейчас.

Но чем он отличается от нас?

Иль бог его не сотворил единый

Из ветра и огня, воды и глины?

С горящей местью выйду я к нему,

И день врага повергну я во тьму».

«Зачем тебе идти на поле брани,—

Сказал мобед,— иль нет других в Иране?

К сокровищницам движутся враги,—

Сокровища свои побереги.

Неосторожно ты сражался дважды —

И с троном и венцом прощался дважды.

Теперь отправь ты витязя на рать,

Достойного сражаться и карать».

А царь: «Не вижу в этом я собранье

Способного пойти на поле бранн,

Разбить врага, что угрожает нам,

А я пойду — как судно по волнам!»

Стал думу думать Сиявуш молчащий,

В душе метались мысли, словно в чаще:

«Я ласково с отцом поговорю,

«Хочу пойти на бой»,— скажу царю.

А вдруг меня избавит бог великий

От мачехи, от ревности владыки?

К тому же я прославиться могу,

Когда я учиню разгром врагу».

Пришел к отцу, решителен, спокоен.

«Мне кажется,— сказал,— что я достоин

На тюркского царя пойти в поход,

Во прах повергнуть вражьих воевод».

Господь, как видно, предрешил заране,

Что душу он свою отдаст в Туране!

Согласье дал царевичу отец.

К отмщенью опоясался храбрец.

Рустама царь позвал; с могучим в сече

Повел властитель ласковые речи,

Сказал: «Слона ты силою затмил,

Рука твоя щедрей, чем щедрый Нил.

Мой Сиявуш пришел, готовый к бою,

Как лев бесстрашный, говорил со мною.

Он хочет на врага пойти войной,

Ты будь ему защитой и броней.

Засну, когда ты будешь недреманным,

Заснешь — я буду в страхе постоянном».

«Я — раб царю,— ответствовал Рустам,—

Я подчиняюсь всем твоим словам.

Твой Сиявуш — моя душа и око,

Венец его — мой светоч без порока».