Фирдоуси. Шах-наме Миниатюра из рукописи «Шах-наме»

Сиявуш проходит сквозь огонь

Двумя горами высились поленья.

Где числа мы найдем для их счисленья?

Проехал бы с трудом один седок:

Так был проход меж ними неширок.

Велел Кавус, властитель непоборный,

Чтобы дрова облили нефтью черной.

Зажгли такое пламя двести слуг,

Что полночь в полдень превратилась вдруг.

Царевич, возвышаясь надо всеми,

К владыке в золотом подъехал шлеме.

Он прискакал на вороном коне,

Пыль от его копыт взвилась к луне.

Улыбка на устах, бела одежда,

И разум ясен, и светла надежда.

Всего себя осыпал камфарой,

Как бы готовясь лечь в земле сырой.

Казалось, что вступает он, сверкая,

Не в пламя жгучее, а в кущи рая!

Почтительно к отцу подъехал он,

И спешился, и сотворил поклон.

Лицо Кавуса от стыда горело.

Сказал он слово мягко и несмело.

Ответил Сиявуш: «Не сожалей,

Что таково круговращенье дней.

Меня снедают стыд и подозренье.

Когда безгрешен я — найду спасенье,

А если грешен я — тогда конец:

Не пощадит преступника творец».

Затем, входя в огонь многоязыкий,

Взмолился к вездесущему владыке:

«Дай мне пройти сквозь языки огня,

От злобы шаха защити меня!»

О милости прося творца благого,

Погнал, быстрее вихря, вороного.

В толпе людской тогда поднялся крик,

Сказал бы ты: весь мир в тоске поник.

Мир на царя смотрел, но с думой злою:

Уста полны речей, сердца — враждою.

Взметались к небу языки огня,

Не видно в них ни шлема, ни коня.

Вся степь ждала, что витязя увидит,

Рыдала: «Скоро ль из огня он выйдет?»

И вышел витязь, чья душа чиста.

Лицо румяно, радостны уста.

Он вышел из огня еще безгрешней,—

Был для него огонь, что ветер вешний.

Огня прошел он гору невредим,—

Все люди радовались вместе с ним.

Везде гремели радостные клики,

Возликовали малый и великий.

Передавалась весть из уст в уста

О том, что победила правота.

Невинный сын предстал пред очи шаха,

На нем — ни пепла, ни огня, ни праха.

Сошел с коня могучий царь земли,

Все воины его с коней сошли.

Приблизился царевич светлоликий,

Облобызал он землю пред владыкой.

«Ты благороден, юный мой храбрец,

Ты чист душой»,— сказал ему отец.

Он обнял сына и не скрыл смущенья,

За свой проступок попросил прощенья,

Прошествовал властитель во дворец

И возложил на голову венец.

Певцов и кравчих он позвал для пира,

Царевича ласкал властитель мира.

Три дня сидели, пили без забот,

И был открыт в сокровищницы вход.