Эстетико-аксиологические идеи М. М. Бахтина давно уже стали предметом специального анализа в работах Е. В. Волковой, М. С. Глаз­мана, И. В. Клюевой, В. А. Пантурина, Л. Н. Столовича и др



Download 148,7 Kb.
Sana26.06.2022
Hajmi148,7 Kb.
#706680
Bog'liq
Развитие эстетической и теоретико-литературной мысли в 20 веке


Эстетико-аксиологические идеи М.М. Бахтина давно уже стали предметом специального анализа в работах Е.В. Волковой, М.С. Глаз­мана, И.В. Клюевой, В.А. Пантурина, Л.Н. Столовича и др. Вместе с тем, богатство концепций, выдвинутых Бахтиным, глубина проникновения в проблематику вынуждают исследователей вновь и вновь обращаться к его теоретическим представлениям не только в плане сугубо историко-эстетическом, но – искать в работах ученого подходы и идеи, способст­вующие решению актуальных проблем философско-эстетического зна­ния, которые еще и сегодня не имеют однозначного истолкования. Ссылки на отдельные высказывания Бахтина стали почти что правилом «хорошего тона» в современных исследованиях, посвященных эстетико-аксиологической проблематике. Однако представляется важной и акту­альной задачей рассмотрение всей совокупности эстетико-аксиоло­гиче­ских взглядов ученого в контексте современного философско-эстетиче­ского знания, современное прочтение и интерпретацию его представле­ний, несомненно способствующих и сегодня дальнейшей разработке проблематики эстетической ценности. Важное место в развитии аксио­логических взглядов ученого занимают работы, на­писанные в 20-е годы, которые имеют ярко выраженный эстетико-ак­сиологический характер. Их анализу в русле современного знания и посвящена данная статья.

В 20-е годы «диалог» Бахтина с неокантианством и феноменоло­гией во многом способствовал выработке собственного оригинального видения проблематики эстетической ценности. Важно при этом иметь в виду, что ученый не стремился обосновать некую систему или дать сис­тематически-инвентарный перечень ценностей, но стремился дать «изо­бражение, описание действительной конкретной архитектоники ценно­стного переживания мира», «с действительно конкретным центром (и пространственным и временным) исхождения действительных оце­нок…».1 На наш взгляд, необходимо различать у философа два взаимосвя­зан­ных, но нетождественных уровня анализа данной пробле­матики: (1) философско-культурологический; (2) эстетико-аксиологиче­ский. Мо­лодой Бахтин уже в рассматриваемый период формировал соб­ственную позицию и инструментарий эстетико-литературного исследо­вания, что потребовало разработки соответствующей методологии. Фи­лософско-культурологический уровень анализа и стал ответом на дан­ную потребность.

На уровне философско-культурологического осмысления пробле­матики эстетической ценности для Бахтина несомненно отличие эстети­ческого от познавательного и этического, с одной стороны, а с другой – его связь с ними «в единстве культуры». При этом философ различает два плана взаимосвязи эстетического с другими ценностями.

Во-первых, он рассматривает эстетическое как сторону, «момент» освоения мира человеком. Именно в этом смысле эстетическое бытие ближе к действительному единству «бытия-жизни» (нежели теоретиче­ский мир) и поэтому столь убедителен «соблазн эстетизма». Почти все категории человеческого мышления о мире и человеке, с его точки зре­ния, носят эстетический характер; эстетична и вечная тенденция этого мышления – представлять должное и заданное как уже данное и налич­ное где-то, тенденция, которая создала мифологическое мышление, а также в значительной сте­пени и метафизическое.2 Бахтин в этих размыш­лениях исходит из тезиса, получившего свое подтверждение в со­временной науке: эстетическое освоение мира человеком представ­ляет собой не самостоя­тельный вид деятельности, а «момент», харак­теристику любого вида человеческой деятельности, благодаря которой раскрываются сущность и возможности человека.3

Но что из себя представляет эстетическое в отличие от познава­тельного и этического? По мысли Бахтина, «эстетическое видение» от­нюдь не отвлекается от других ценностных критериев: не стирает гра­ницу между добром и злом, красотой и безобразием, истиной и ложью; все эти различения знает и находит эстетическое видение в окружаю­щем мире. Однако они выступают в нем лишь как моменты «событий­ной архитектоники эстетического видения». Следует, видимо, подчерк­нуть, что термин «эстетическое видение» Бахтин специально вводит для объяснения специфики рассматриваемого «момента» освоения челове­ком мира. Позднее близкие по смыслу термины, раскрывающие специ­фику эстетического отношения человека к миру, ввели и другие иссле­дователи. Я.Мукаржовский ввел термин «эстетическая позиция», отме­чая, что человек относится к действительности различным образом, мо­жет занимать по отношению к ней четыре пози­ции – практическую, теоретическую, магически-религиозную и эстетическую1. Р.Ингарден ввел понятие «эстетическая установка», которая, по его мысли, необхо­дима для перехода от точки зрения жизни к специфически эстетической точке зрения.2

Для Бахтина именно человек выступает «ценностным центром» эс­тетического видения. Особая роль личностного фактора эстетической ценности специально подчеркивается ученым: «все в этом мире приоб­ретает значение, смысл и ценность лишь в соотнесении с человеком... все – и здесь эстетическоe видение не знает гра­ниц – должно быть соот­несено с человеком, стать человеческим», т.е. «все в этом мире» сна­чала должно приобрести определенное личностное эмоционально-волевое отношение, и только затем оно окажется способным обрести свет «дей­ствительной ценности»3. Необходимым условием именно эстетического видения является возникновение «эстетически значимой формы»: «Эс­тетически значимая форма есть выражение существенного отношения к миру познания и поступка, однако это отношение не познавательное и не этическое…».4

Представляется, что своей характеристикой возникновения эстети­ческого Бахтин фактически показывает, что какое-либо явление приоб­ретает эстетическую ценность лишь «в соотнесении с человеком», при этом оно наряду со своими природными характеристиками получает и новые – ценностные: «значение, смысл и ценность», связанные с опре­деленным личностным эмоционально-волевым отношением человека к миру. Именно на этой основе и возникает «эстетически значимая форма».

Существенной характеристикой «эстетического видения», и возни­кающего на его основе «эстетически значимой формы» является некое дистанцирование человека от воспринимаемого мира, его «вненаходи­мость»: изнутри переживания жизнь не трагична, не комична, не пре­красна, не возвышенна. Поэтому обязательным условием эстетического видения «вненаходимость» становится лишь тогда, когда личность ока­зывается способна выступить «за пределы переживающей жизнь души», занять твердую позицию вне нее, только в этом случае жизнь будет ос­вещена для личности «трагическим светом, примет комическое выраже­ние, станет прекрасной и возвышенной». При этом «эстетическое вполне осуществляет себя только в искусстве», «поэтому на искусство должно ориентировать эстетику».5 Развивая концепцию «вненаходимости» на материале искусства, Бахтин уточняет свою пози­цию. Художник нe вмешивается в событие как его непосредственный участник (он оказался бы тогда познающим и этически поступающим). Художник занимает позицию вне события: как со­зерцатель, незаинтере­сованный, но понимающий ценностный смысл совершающегося; не пе­реживающий, а сопереживающий его (ибо вне сооценивания в извест­ной мере, нельзя созерцать событие как событие именно). По мысли Бахтина, «эта вненаходимость (но не индифферентизм) позво­ляет худо­жественной активности извне объединять, оформлять и завершать со­бытие. Изнутри самого познания и самого поступка это объединение и завершение принципиально невозможны…».1

Во-вторых, эстетическое рассматривается ученым как результат, продукт художественного творчества. В этом плане эстетическое, по его мнению, имеет «вторичный характер», что нисколько не понижает «его самостоятельности и своеобразия рядом с этическим и познаватель­ным». Как утверждает Бахтин, «эстетическая деятельность создает свою действительность, в которой действительность познания и поступка оказывается положительно принятой и преобразованной: в этом – свое­образие эстетического».2 По его словам, эстетическая форма переводит опо­знанную и оцененную действительность в иной ценностный план, подчиняет новому единству, по-новому упорядочивает: «индивидуали­зует, конкретизирует, изолирует и завершает», но не отменяет ее опознан­ности и оцененности; именно на эту опознанность и оцененность и на­правлена завершающая эс­тетическая форма.

Представляется, что Бахтин фактически ведет здесь речь о взаимо­связи эстетической и внеэстетических ценностей в произведении искус­ства. Интересно отметить, что данная проблематика до сих пор не на­шла своего однозначного истолкования в современном эстетическом знании. Пози­ция Бахтина, сформулированная еще в 20-е годы, оказыва­ется и сегодня актуальной, поскольку находит свое разви­тие в работах современных авторов, например, в работах Н. Столовича.3

С точки зрения Бахтина, мы называем содержанием художествен­ного произведения (точнее – «эстетического объекта») «действитель­ность познания и этического поступка», которая входит в своей опо­знанности и оцененности в эстетический объект, подвергаясь здесь «ин­туитивному объединению, индивидуации, конкретизации, изоляции и завершению», то есть художественному оформлению с помощью опре­деленного материала. Именно поэтому художественное произведение «живо и значимо» (в аспектах познавательном, социальном, политиче­ском, экономическом, религиозном) только «в напряженном и активном взаимоопределении с опознанной и поступком оцененной действитель­ностью».

Как же взаимосвязаны, по Бахтину, эстетическое и внеэстетическое в художественном произведении? Прежде всего ученый разграничивает «эстетический объект» (как содержание эстетической деятельности – созерцания, которое направлено на произведение) и «внешнее произве­дение» (материальное произведение в его внеэстетической данности). Бахтин исходит из того, что действительность, жизнь находится не только вне искусства, но и в нем самом во всей полноте своей «ценно­стной весомости» (социальной, политической, познавательной и иной). Искусство лишь создает новую форму как новое ценностное отношение к тому, что уже стало действительностью для познания и поступка. С его точки зрения, в «эстетический объект входят все ценности мира, но с определенным эстетическим коэффициентом, позиция автора и его художественное за­дание должны быть поняты в мире в связи со всеми этими ценностями».1

Как справедливо отмечает Л.Н. Столович, для концепции Бахтина характерно то, что все внеэстети­ческие ценности оказываются в худо­жественном произведении как бы «сняты» его архитек­тоникой и охва­тываются единым эстетическим началом.2 Следует отметить, что данная позиция оказалась впоследствии характерной и для Я. Мукаржовского, с точки зрения которого эстетическая ценность не по­глощает и не подав­ляет остальные ценности, а только объединяет в целое.3 Вместе с тем, наряду с существованием данной позиции имеет место и иная (В. Днепров, М.С. Каган и др.). Например, с точки зрения Кагана, «худо­жественная ценность является во всех случаях интегральным качест­вом произведения искусства, в ко­тором сплавлены, нередко противоре­чиво соотносящиеся друг с другом, его эстетическая ценность и нрав­ствен­ная, и политическая, и религиозная, и экзистенциальная».4

Таким образом, в качестве интегральной характеристики произве­дения искусства выдвигается либо эстетическая, либо художественная ценности. Однако в современной эстетике существует и третья позиция (ее выразителем, например, являлся И.А. Ильин), согласно которой су­ществует три варианта взаимосвязи художественности (художественной ценности) и красоты (эстетической ценности) в произведении искус­ства: (1) произведение может обладать художественным достоинством при отсутствии красоты; (2) в произведении одновременно сосущест­вуют красота и художественность; (3) в произведении искусства красота может не обладать художественным достоинством, и в этом случае надо говорить не о красоте, а о «красивости».5

Именно в этой связи концепция Бахтина до сих пор вызывает со­временных исследователей на дискуссию о взаимосвязи в произведении искусства эстетического и внеэстетического, эстетического и художест­венного.

Наряду с различением двух планов взаимосвязи эстетического с другими ценностями, для философско-культурологического уровня эс­тетико-аксиологической концепции Бахтина оказывается существенным осознание особой роли человека в порождении мира ценностей. Человек выступает для него «ценностным центром событийной архитектоники эстетического видения». Это связано с тем, что все в этом мире приоб­ретает значение, смысл и ценность лишь в соотнесении с человеком, все возможное бытие и весь возможный смысл располагаются вокруг чело­века как центра и единственной ценности.1 Однако существует множе­ство людей с их «ценностными картинами мира», как же в этой связи происходит порождение мира ценностей?

С точки зрения Бахтина, все ценности действительной жизни и культуры (ценности научные, эстетические, политические, религиозные и др.) «стягиваются» к «эмоционально-волевым центральным момен­там: «я-для-себя», «другой-для-меня» и «я-для-другого». Вокруг этих основных «архитектонических точек действительного мира поступка» и расположены все ценности. Такое представление оказывается важней­шей предпосылкой анализа философом проблематики «Автор и герой в эстетической деятельности», поскольку «каждая конкретная ценность художественного целого осмысливается в двух ценностных контекстах: в контексте героя – познавательно-этическом, жизненном, – и в завер­шающем контексте автора – познавательно-этическом и формально-эс­тетическом, причем два ценностных контекста взаимно проникают друг в друга, но контекст автора стремится обнять и закрыть контекст ге­роя».2 Вместе с тем, хотя, по Бахтину, и существует «множество неповто­римо ценных личных миров», между ценностными картинами мира каждого участника нет и не должно быть противоречий. Это свя­зано с тем, что существует «утвержденный контекст ценностей»: «вся­кое живое сознание уже преднаходит культурные ценности как данные ему, вся его активность сводится к признанию их для себя, они «заго­раются светом действительной ценности», когда к ним возникает опре­деленное эмоционально-волевое отношение и они соотносятся с моим единственным местом в мире «как основы моего не-алиби в бытии».3 Именно в этом смысле Бахтин полагает возможным утверждать сущест­вование совокупных ценностей, ценных не для того или иного индиви­дуума в ту или иную эпоху, а для всего исто­рического человечества.

На наш взгляд, выдвижение Бахтиным понятий «картина мира» и «ценностная картина мира» пред­ставляется существенным вкладом как в разработку собственно аксиологической проблема­тики, так и в разра­ботку методологических основ ее анализа, поскольку именно картина мира порождает ценности и их иерархию, с одной стороны, а с другой – ценности пронизывают все уровни картины мира и оказываются необ­ходимой предпосылкой единства всех ее компонентов. Остановимся на этом подробнее.

Введение Бахтиным понятий «картина мира», «ценностная картина мира» оказывается методологически важным при изучении проблем эстетической ценности. Действительно, специфика понима­ния прекрас­ного, например, в рамках японской культуры, становится понятной лишь при обращении к анализу картины мира, свойственной данному этносу, особенностям его мировосприятия, мироощущения и мировоз­зрения (являющихся тремя главными компонентами картины мира). Однако такой подход требует своего уточнения: на уровнях социально-групповом и индивидуальном картины мира могут не совпадать.

Действительно, в традиционных типах культуры индивид получал целостную картину мира и процесс ее индивидуальной «доводки» не был сопряжен с коренным пересмотром или выбором альтернативных вариантов (по Бахтину – существует «утвержденный контекст ценно­стей»). С иной ситуацией сталкивается индивид сегодня, когда резко расширились возможности свободного самоопределения личности. Не­устойчи­вость и множественность социально-групповых связей инди­вида, включенность в сферы влияния множества культур и субкультур (бла­годаря средствам массовой информации) лишают современного человека опоры лишь на одну социально-групповую картину мира. Со­временное обще­ство ему как бы навязывает множество различающихся, иногда несовместимых картин мира. В этой ситуации личность имеет две возможности: 1) стать пассивным объектом противоре­чивого воз­действия культур и субкультур и в результате получить противоречи­вую, «разорванную» картину мира; 2) стать подлинным субъектом творчества, самостоятельно формирующим собственную кар­тину мира, которая в этом случае окажется в большей степени целостной и непро­тиворечи­вой. На самом деле реальный индивид в своей жизни реализует обе эти возможности, являясь одновременно (в большей или меньшей степени) и объектом, и субъектом культуротворческой деятельности. Данная ситуация получила свое отображение и в концепции Бахтина, который утверждал непреложность индивидуального освоения ценно­сти: «Всякая общезна­чимая ценность становится действительно значи­мой только в индивидуальном контексте»; то, что признает ценностью та или иная культура, человечество в целом – «пустая содержательная возможность, не более... я единственный должен стать в определенное эмоционально-волевое отношение к историческому человечеству, я должен утвердить его как действительно ценное для меня, этим самым станет для меня ценным и все для него ценное».1

Сама способность стать субъектом культуротворческой деятельно­сти (по Бахтину, «все возможное бытие и весь возможный смысл распо­лагаются вокруг человека как центра и единственной ценности») в ко­нечном итоге определяется способностью и умением ориентироваться в мире, ставить перед собой определенные цели, находить средства их достижения и др. Ценности при этом оказываются необходимым усло­вием и одновременно результатом формирования картины мира. В уз­ком смысле слова в картине мира ценности представлены ценностными ориентациями, ценностями-нормами и ценностями-идеалами. В широ­ком смысле ценности, на наш взгляд, пронизывают все «этажи» (под­сознание, сознание и сверхсознание) и сферы индивидуальной картины мира (образы – наглядные представления о мире и месте человека в нем, Я-образ и др.). В этом, широком, смысле ценности являются «стерж­нем» картины мира личности, определяют ее характер и последующее развитие. В этой связи Бахтин и утверждает, что «ценностная установка сознания имеет место не только в поступке в собственном смысле, но и в каждом переживании, и даже ощущении простейшем...». Таким обра­зом, место и роль ценностей в картине мира невозможно свести к отно­шению «часть – целое»: ценности представляют собой необходимое условие и в то же время результат формирования картины мира.

Следует отметить, что картина мира (как на уровне индивидуаль­ном, так и на уровне социально-групповом) опережает непосредствен­ные человеческий опыт и деятельность, определяет их и управляет ими».1 Для нас это означает, что формирование эстетической ценности оказывается обусловленным – через социально-групповые картины мира – социокультурно. Разные культуры и субкультуры, разные эпохи развития одной и той же культуры формируют картины мира (включая в себя и ценностные системы), в рамках которых отдельное явление при­обретает ценностную окраску не само по себе, а как элемент целостной картины мира определенной социокультурной общности. Думается, именно в этой связи Бахтин не без основания утверждал, что один и тот же содержательно-тождественный предмет – момент бытия, соотнесен­ный со мной или соотнесенный с другим, ценностно по-разному выгля­дит, и весь содержательно-единый мир, соотнесенный со мной или с другим, проникнут совершенно иным эмоционально-волевым тоном, по-разному ценностно значим своем самом живом, самом существенном смысле. С точки зрения Бахтина, предмет, мир обретают ценность только в соотнесении с личностью, для которой «все действительно пе­реживаемое переживается как данность-заданность, игнорируется, имеет эмоционально-волевой тон... ни одно содержание не было бы реализовано, ни одна мысль не была бы дей­ствительно помыслена, если бы не устанавливалась существенная связь между содержанием и эмо­цио­нально-волевым тоном его, т.е. действительно утвержденной его ценностью для мысля­щего».2

Таким образом, для Бахтина несомненна особая роль человека в порождении мира ценностей: цен­ность связана с отношением человека к предмету, поступку, абстрактной мысли и т.д. Это отношение фикси­руется термином «эмоционально-волевой тон», с помощью которого Бах­тин фактически раскрывает духовный аспект ценности (значимость поступка, материального или идеального объекта, их «смысловое со­держание» для человека). Все ценности жизни и культуры – на­учные, эстетические, политические, этические, религиозные и др. — поэтому и «стягива­ются» к человеку. При этом существует множество людей с их «ценностными картинами мира».

Переходя ко второму уровню анализа – собственно эстетико-аксио­ло­гическому, отметим, что предметом исследования Бахтина была пре­жде всего литература (хотя он обращался и к другим видам искусства – музыке, живописи). Анализ искусства ученый проводил при опоре на понятия «эстетическая ценность», «художественная ценность», «ценно­стный контекст», «ценностный смысл» и др.

Важным в понимании аксиологической концепции Бахтина явля­ется понимание единства содержания и формы как «двух ценностных систем», взаимосвязанных между собой и находящихся в «ценностно-напряженном взаимодействии». С его точки зрения, «в художественном произведении как бы две власти и два, определяемых этими властями правопорядка: каждый момент может быть определим в двух ценност­ных системах – содержания и формы, ибо в каждом значимом моменте обе эти системы находятся в существенном и ценностно-напряженном взаимодействии».1

Обращаясь к характеристике «ценностной системы» содержания, ученый включает в нее познавательные и этические ценности, которые, будучи связаны в эстетическом объекте с формой, переходят в «новый ценностный план отрешенного и завершенного, ценностно-успокоен­ного в себе бытия – красоты».2 При этом он считает необходимым разли­чать познавательно-этический момент, являющийся содержанием, и те суждения и этические оценки, которые высказываются по поводу содержания, но которые в эстетический предмет не входят. Кроме того, по его мысли, было бы неправильно представлять себе содержание как мысль, как идею, как теоретическое целое, лишенное этического мо­мента. Этическому моменту принадлежит «существенный примат в со­держании»; этическим моментом содержания в процессах художествен­ного творчества и восприятия «овладевают непосредственно путем со­переживания или вчувствования и сооценки, но отнюдь не путем теоре­тического понимания и истолкования, которое может быть лишь сред­ством для вчувствования».3

Бахтин конкретизирует свое понимание «ценностной системы» со­держания на материале музыки (искусства, лишенного «предметной определенности и познавательной дифференцированности»). С его точки зрения, бессодержательная музыка была бы не чем иным, как фи­зическим возбудителем психофизиологического состояния удовольст­вия. На самом деле музыка – глубоко содержательное искусство: «ее форма выводит нас за пределы акустического звучания, и отнюдь не в ценностную пустоту, – содержание здесь в основе своей этично (можно говорить и о свободной, не предопределенной предметности этического напряжения, обымаемого музыкальной формой)».1

«Ценностная система» формы, по Бахтину, оказывается в полной мере зависима от содержания, поскольку для того, чтобы форма имела «чисто эстетическое значение», содержание должно иметь возможное «познавательное и этическое значение», так как форме нужна «внеэсте­тическая весомость содержания», без которой она не может осущест­вить себя как форма. Это становится особенно ясным в ситуации, когда содержание низводится до «чисто формального момента», что приводит к понижению «художественного значения формы» – форма лишается важнейшей своей функции, связанной с интуитивным объединением познавательного с этическим. Ведь вне отнесенности к содержанию (т.е. к миру как предмету познания и этического поступка) форма не может быть «эстетически значима», не может осуществить своих основных функций».2

Вместе с тем, активное восприятие формы, как справедливо утвер­ждал Бахтин, – единственно возможный способ постижения художест­венного содержания. Недостаточно просто видеть или слышать что-либо. Необходимо «сделать видимое, слышимое, произносимое выра­жением своего активного ценностного отношения, нужно войти твор­цом в видимое, слышимое, произносимое и тем самым преодолеть мате­риальный внетворчески-определенный характер формы, ее вещность: она перестает быть вне нас, как воспринятый и познавательно упорядо­ченный материал, становится выражением ценностной активности, про­никающей в содержание и претворяющей его».3 Поэтому форма и высту­пает как выражение активного ценностного отношения автора-творца и воспринимающего (со-творящего форму) к содержанию; должны быть отнесены к форме все моменты произведения, в которых мы можем почувствовать себя, свою «ценностно относящуюся к содер­жанию активность» и которые преодолеваются в своей материальности этой активностью.

На наш взгляд, важным вкладом Бахтина в разработку эстетико-ак­сиологической проблематики является выдвинутое им разграничение «ценностных систем» содержания и формы, а также введение понятий «художественное значение», «смысловое содержание», «ценностный смысл», «эстетически значимая форма» и др., раскрывающие важней­шие грани «эстетического объекта».

Эвристически значимым стало и его обращение к анализу эстетико-аксиологической проблематики, связанной с «ценностной направленно­стью слова», с «интонативной стороной слова». Бахтин ставит вопрос об особенностях «чисто эстетической ценностной интонации автора» (которую он отличает от «этической интонации» действительного или возможного лица-героя, переживающего события этически заинтересо­ванно, но не эстетически). Под «интонативной стороной слова» он по­нимает его способность «выражать все многообразие ценностных от­ношений лица говорящего к содержанию высказывания». «Эстетически весомой» эта сторона слова является независимо от того, выражается ли она в действительном интонировании при исполнении или пережива­ется только как возможность.1 Используя понятия «ценность», «интона­ция», «смысловое содержание» и «эмоционально-волевой тон», Бахтин справедливо указывает на их взаимосвязь (понимание этого оказывается важным не только при анализе литературы, но – как показал Б.В. Асафьев – и при анализе музыки). По Бахтину, эмоционально-воле­вой тон, т.е. «действительная утвержденная ценность», пронизывает все смысловое содержание мысли, «интонация проникает во все содержа­тельные моменты мысли» и само мышление становится «интонирую­щим мышлением». По его словам, ни одно содержание не было бы реа­лизовано, ни одна мысль не была действительно «помыслена», если бы не устанавливалась существенная связь между содержанием и эмоцио­нально-волевым тоном его, т.е. действительно утвержденной его ценно­стью для мыслящего. Поступающее мышление, по Бахтину, есть «эмо­ционально-волевое мышление, интонирующее мышление», интонация существенно проникает во все содержательные моменты мысли: «Эмо­ционально-волевой тон обтекает все смысловое содержание мысли в поступке и относит его к единственному бытию-событию. Именно эмоционально-волевой тон ориентирует в единственном бытии, ориен­тирует в нем и действительно утверждает смысловое содержание».2 Ак­тивность автора становится, по его словам, активностью выраженной оценки, окрашивающей все стороны слова: слово бранит, ласкает, рав­нодушно, принижает, украшает и проч. Эта активность связана с «цен­ностной направленностью слова», которая выражает «многообразие говорящего».

Таким образом, Бахтин внес выдающийся вклад как в разработку методологических основ исследования эстетико-аксиологической про­блематики, так и в изучение специфики собственно эстетической ценно­сти: показал роль человека как «ценностного центра» эстетического видения; выдвинул понятия «картина мира» и «ценностная картина мира» как необходимые при анализе аксиологической проблематики; показал взаимосвязь и не тождественность «ценностей мира» и ценно­стей «эстетического объекта»; разграничил две «ценностные системы» – содержания и формы – эстетического объекта; показал роль интонации и интонирования слова как способа утверждения смыслового содержа­ния и эстетической ценности.



Использованные марериалы:
1. http://rudocs.exdat.com/docs/index-382634.html?page=14


Download 148,7 Kb.

Do'stlaringiz bilan baham:




Ma'lumotlar bazasi mualliflik huquqi bilan himoyalangan ©hozir.org 2024
ma'muriyatiga murojaat qiling

kiriting | ro'yxatdan o'tish
    Bosh sahifa
юртда тантана
Боғда битган
Бугун юртда
Эшитганлар жилманглар
Эшитмадим деманглар
битган бодомлар
Yangiariq tumani
qitish marakazi
Raqamli texnologiyalar
ilishida muhokamadan
tasdiqqa tavsiya
tavsiya etilgan
iqtisodiyot kafedrasi
steiermarkischen landesregierung
asarlaringizni yuboring
o'zingizning asarlaringizni
Iltimos faqat
faqat o'zingizning
steierm rkischen
landesregierung fachabteilung
rkischen landesregierung
hamshira loyihasi
loyihasi mavsum
faolyatining oqibatlari
asosiy adabiyotlar
fakulteti ahborot
ahborot havfsizligi
havfsizligi kafedrasi
fanidan bo’yicha
fakulteti iqtisodiyot
boshqaruv fakulteti
chiqarishda boshqaruv
ishlab chiqarishda
iqtisodiyot fakultet
multiservis tarmoqlari
fanidan asosiy
Uzbek fanidan
mavzulari potok
asosidagi multiservis
'aliyyil a'ziym
billahil 'aliyyil
illaa billahil
quvvata illaa
falah' deganida
Kompyuter savodxonligi
bo’yicha mustaqil
'alal falah'
Hayya 'alal
'alas soloh
Hayya 'alas
mavsum boyicha


yuklab olish