Элвин тоффлер

Конфигуративное "я" 
Связь между средствами коммуникации и характером сложна, но неразрывна. 
Мы не можем изменись все наши средства коммуникации и ожидать, что как народ 
останемся неизменными. Революция в средствах массовой информации приведет к 
революции в психике. 
В период Второй волны люди купались в море массово производимых образов. 
Относительно небольшое число издаваемых централизованно газет, журналов, радио-, 
телепередач и фильмов обеспечивали то, что критики назвали "монолитным сознанием". 
Индивиды постоянно соотносили себя с незначительным набором ролевых моделей и 
оценивали свой образ жизни, сравнивая его с несколькими предпочитаемыми 
возможностями. Круг социально одобряемых стилей поведения личности был 
относительно узок. 
Демассификация средств массовой информации в наши дни дает поразительное 
разнообразие ролевых моделей и стилей жизни, с которыми можно сравнить свою жизнь. 
Более того, новые средства массовой информации кормят нас не целыми, а 
раскрошившимися чипсами образов. Они не предлагают нам несколько понятных видов 
идентичности для выбора, нужно сложить ее из кусочков: конфигуративное, или 
модульное, "я". Это гораздо труднее, и это объясняет, почему многие миллионы людей 
отчаянно ищут идентичность. 
Эти усилия приводят нас к повышенному осознанию собственной 
индивидуальности - тех черт, которые делают нас неповторимыми. Так изменяется наш 
собственный образ. Мы требуем, чтобы нас считали личностями и относились к нам как к 
личностям, и это происходит именно в то время, когда новая производствен ная система 
все больше нуждается в индивидуальностях. 
Помимо оказания нам помощи в кристаллизации чисто личностных качеств, 
новые средства коммуникации Третьей волны превращают нас в производителей - или, 
скорее, производителей-потребителей - наших собственных образов себя. 
Немецкий поэт и критик Ганс Магнус Энценсбергер отметил, что во вчерашних 
средствах массовой информации "техническое различие между приемниками и 
передатчиками отражает социальное разделение труда на производителей и 
потребителей"(7). В течение всей эпохи Второй волны сотрудники средств массовой 
информации производили послания для аудитории, которая не могла ответить прямо или 
взаимодействовать с теми, кто посылает сообщения. 
Напротив, наиболее революционной чертой новых средств коммуникации 
является то, что многие из них интерактивны, т. е. позволяют каждому пользователю 
создавать или посылать образы, а также просто получать их извне. Двухсторонние кабели, 
видеокассеты, дешевые записывающие устройства - все это отдает средства 
коммуникации в руки отдельного человека. 
Заглядывая вперед, можно представить, что когда-нибудь даже обычное 
телевидение станет интерактивным, и мы сможем не только смотреть Арчи Банкера или 
Мэри Тайлер Моор завтрашнего дня, но и поговорить с ними и повлиять на их поведение 
во время шоу. Уже сейчас кабельная система "Кьюбе" технически позволяет зрителям 

---

телепостановки обратиться к режиссеру с просьбой ускорить или замедлить темп 
действия или выбрать конец истории. 
Революция средств коммуникации дает каждому из нас более сложный образ 
себя. Она делает нас еще более непохожими друг на друга. Она ускоряет сам процесс 
нашего "примеривания" различных образов и ускоряет наше продвижение к новым 
образам. Она позволяет нам с помощью электроники демонстрировать свой образ миру. И 
никто до конца не понимает, что все это сделает с нашей личностью, ибо ни в одной из 
предыдущих цивилизаций у нас не было таких мощных средств. Наше овладение 
технологией сознания возрастает. 
Мир, в который мы быстро вступаем, настолько далек от нашего прошлого 
опыта, что все психологические гипотезы выглядят сомнительно. Однако абсолютно ясно, 
что мощные силы совместно воздействуют на изменение социального характера - 
развитие определенных черт, подавление других и, таким образом, изменение всех нас. 
Оставляя позади цивилизацию Второй волны, мы не просто переходим из одной 
энергетической системы в другую или от одной технологической основы к другой. Мы 
революционизируем также и внутреннее пространство. В свете этого было бы абсурдно 
проецировать прошлое на будущее - обрисовывать людей цивилизации Третьей волны в 
терминах Второй волны. 
Если наши предположения хотя бы частично верны, завтра индивиды будут 
гораздо сильнее отличаться друг от друга, чем сегодня. Многие из них будут взрослеть 
раньше, раньше брать на себя ответственность, лучше адаптироваться и проявлять больше 
индивидуальности. Они будут более склонны, чем наши родители, ставить под сомнение 
авторитеты. Им будут нужны деньги, и они будут их зарабатывать, но - за исключением 
условий крайней нужды - они не станут работать только за деньги.
Прежде всего, как представляется, они будут стремиться к равновесию в жизни - 
равновесию между работой и развлечением, между производством и производством-
потреблением, между умственным и физическим трудом, между абстрактным и 
конкретным, между объективностью и субъективностью. И они будут рассматривать и 
изображать себя с помощью гораздо более сложных понятий, чем люди прошлого. 
По мере того как зреет цивилизация Третьей волны, мы будем создавать не 
утопических мужчину и женщину, которые возвышались над людьми прежде, не 
сверхчеловеческую расу новых Гете и Аристотелей (или Чингисханов, или Гитлеров), а 
простую и гордую, как можно надеяться, расу - и цивилизацию, заслуживающую названия 
человеческой. 
Нельзя рассчитывать на подобный результат, нельзя рассчитывать на 
благополучный переход к достойной новой цивилизации, пока мы не признаем один 
последний императив: необходимость политической трансформации. Эту перспективу - 
одновременно пугающую и бодрящую - мы рассмотрим на последних страницах. 
Личности будущего должна соответствовать политика будущего.