Дебют Николая Лескова в крупной прозе, антинигилистический роман «Некуда», навлёк на него беду: перед писателем закрылись двери журналов, поползли даже слухи о сотрудничестве Лескова с III отделением

Дебют Николая Лескова в крупной прозе, антинигилистический роман «Некуда», навлёк на него беду: перед писателем закрылись двери журналов, поползли даже слухи о сотрудничестве Лескова с III отделением. Майя Кучерская разбирается, что же такого оскорбительного сказал Лесков, действительно ли он целил своим романом в революционеров и почему на самом деле «Некуда» — самая интимная его книга
Выход в свет самого первого романа Лескова «Некуда» навсегда изменил траекторию его литературного пути. Господина Стебницкого (под этим псевдонимом роман вышел в 1864 году) возненавидели. Он написал потом ещё около тридцати томов, беллетристики и публицистики, создал несколько шедевров, среди которых и «Леди Макбет Мценского уезда», и «Запечатлённый ангел», и «Очарованный странник», и «Левша», и «Захудалый род», и, конечно, «Соборяне», тем не менее и в некрологах все дружно писали про «Некуда» и сопровождавший его выход скандал.
Роман включал несколько пародийных портретов реальных лиц, не узнать прототипов было невозможно. В итоге либеральные издания объявили, что господин Стебницкий сочинил донос на нигилистов и, скорее всего, сотрудничает с III отделением. И то и другое было неправдой. Если этот роман — донос, то странный: среди главных героев этой книги есть честные, чистые душой нигилисты. Сотрудничество же с власть имущими, тем более с полицией, Лескову всегда претило. Это на него летели доносы в III отделение. Но всё это окончательно ясно стало лишь теперь, когда можно заглянуть в архивы.
История отторжения романа насчитывает около полутора веков. Между тем попытка беспристрастного его прочтения приводит к самым неожиданным открытиям.
Главное из них: «Некуда» — едва ли не самая интимная книга Лескова. В ней сформулировано его кредо, актуальное для 1860-х годов, по всем основным общественным, политическим и личным вопросам. Последнее особенно ценно, потому что о личном Лесков молчал и в публицистике, и в письмах, которых к тому же от этих лет осталось совсем немного. Особенно ценно, что откровения эти звучат как бы вопреки замыслу автора. У него просто недоставало опыта, чтобы хорошенько спрятаться в других персонажах, чтобы замаскироваться
Сегодняшний читатель, скорее всего, вообще не поймёт, из-за чего на Лескова так сильно рассердились современники: роман кажется довольно невинным.
Центральный персонаж «Некуда», вчерашняя институтка Лиза Бахарева, мечтает об обновлении собственной жизни, саморазвитии и общении с людьми, у которых слово не расходится с делом. Она покидает родительский дом, поселяется в коммуне социалистов и влюбляется в одного из них — благородного Вильгельма Райнера, сына швейцарского пастора. В конце романа Райнер отправляется сражаться за дело восставших поляков ⁠, его арестовывают и приговаривают к казни. Лиза, поехавшая проститься с ним, простужается в дороге и умирает от воспаления лёгких.
Вторая сюжетная линия связана с уездным доктором Дмитрием Розановым, который по настоянию расположенной к нему Лизы уезжает от семейного неблагополучия в Москву, тоже ненадолго увлекается социалистическим учением, посещает салон маркизы де Бараль, где слушает умные разговоры о «красных» и «белых», но, разочаровавшись, бежит и от социалистов, и от либералов, и от настигшей его жены, а в финале романа успокаивается отношениями с Полинькой Калистратовой и должностью полицейского врача в Петербурге.
Бытописательство, психологическая проза, социальный роман — вроде бы ничего необычного. Но при ближайшем рассмотрении сквозь этот сюжетный рисунок проступает тоска и потерянность, судя по всему переполнявшие Лескова в начале 1860-х. Презиравшие институт семьи нигилисты, едко высмеянные автором, оказались в тупике, но и сам он в это время был «разбит на одно колено»: с женой разъехался, с дочкой не общался. Доктор Розанов забрал дочь у капризной жены — Веру Лескову до поступления в пансион растила взбалмошная мать 1 ⁠. В вопросах семейного счастья и в поиске философских основ существования Лесков не понимал: к кому примкнуть, куда двигаться?
Вся нелепость отождествления героя с автором остро вышучена была ещё Лермонтовым в предисловии к «Герою нашего времени». Но случай с «Некуда» — особый. Даже принимая в расчёт, что Лесков передал своему персонажу много своего, уездный доктор Дмитрий Петрович Розанов, конечно, не равен автору, он — лишь окно, распахнутое в мир умонастроений и переживаний Николая Семёновича Лескова. Нигде потом в лесковской прозе мы не встретим такого откровенного свидетеля происходившего в его разуме и душе в это время, в 1863–1864 годы.
О чём же свидетельствует «Некуда»? О том, что Лесков упрямо искал пристань, надёжное и уютное жилище. Сквозной мотив романа — дом. Именно так: «Некуда» можно прочитать не как «антинигилистический» роман, не как роман-памфлет, а как роман о поиске дома и о бездомности, душившей и нигилистов, и любимых героев автора — Райнера, Лизу, Розанова.
Людям, у которых нет настоящего дома, некуда идти. Доктор Розанов, пережив семейный крах, не может вернуться к настигшей его в Москве жене и отправляется в соседнюю гостиницу, где погружается в недельный запой. Недаром дешёвый гостиничный номер с грязными обоями — любимое пространство Достоевского: чужое необустроенное жильё делает жизнь духа острее и болезненнее.
Для Лескова интерьер тоже предмет постоянного интереса, но по иным причинам: он жаждет дома — той надёжной крепости, в которой можно укрыться с милой подругой от невзгод и врагов.
Иначе он не описывал бы обстановку квартир и домов, в которых оказываются его герои, с таким маниакальным упорством. В «Некуда» не так важно, во что герой одет, что читает; важнее — где он живёт: это объясняет его душу. Лесков обнажает собственный приём:

Говорят, что человеческое жилище всегда более или менее точно выражает собою характер людей, которые в нём обитают. Едва ли нужно доказывать, что до известной степени можно допустить справедливость этого замечания.

Неслучайно и дома в «Некуда» — живые:

На Чистых прудах все дома имеют какую-то пытливую физиономию. Все они точно к чему-то прислушиваются и спрашивают: что там такое?

Элегантна и изящна квартира польского революционера Рациборского с мягким полукруглым диваном, креслами, ореховым столом и оттоманкой. Тщательно описана горница игуменьи Агнии, «разделённая пополам ширмами красного дерева, обитыми сверху до половины зелёною тафтою»; за ширмами — кровать «с прекрасным замшевым матрацом», ночной столик, шкаф с книгами, два мягких кресла, по другую сторону ширм — «богатый образник с несколькими лампадами, горевшими перед фамильными образами в дорогих ризах; письменный стол, обитый зелёным сафьяном с вытисненными по углам золотыми арфами, кушетка, две горки с хрусталём и несколько кресел».

Прямая, сыплющая несколько деревянными афоризмами игуменья Агния Бахарева прежде вращалась в высшем свете, и следы роскоши остались в убранстве её жилья. Мать игуменья знает толк не только в красоте и русских поговорках, но и в житейских вопросах и, конечно, крепко стоит на ногах, подобно её письменному столу, обитому сафьяном.
Почти влюблённо зарисовал Лесков «колыбельный уголок» институтской подруги Лизы Бахаревой Женни Гловацкой, дочери смотрителя училищ, живущего в «каменном флигельке»:

Такая была хорошенькая, такая девственная комнатка, что стоило в ней побыть десять минут, чтобы начать чувствовать себя как-то спокойнее, и выше, и чище, и нравственнее. Старинные кресла и диван светлого берёзового выплавка с подушками из шерстяной материи бирюзового цвета, такого же цвета занавеси на окнах и дверях; той же берёзы письменный столик с туалетом и кроватка, закрытая белым покрывалом, да несколько растений на окнах и больше ровно ничего не было в этой комнатке, а между тем всем она казалась необыкновенно полным и комфортабельным покоем.

Понятно, что Женни, выйдя замуж за Вязмитинова, свою московскую квартиру тоже сделала «прехорошенькой». Лесков и её тщательно описывает. Избавим читателя от рассказа о гостиной и детской, перейдём сразу к итогам:

У Вязмитиновых уже всё было приведено в порядок, всё глядело тепло и приятно.

— Рай у тебя, моя умница, — говорила, раздевшись в детской, няня.

Няню Абрамовну Лесков сделал одной из своих поверенных и вложил в её уста очень важные оценки.

В удобной и уютной квартире живёт и Полинька Калистратова, ставшая в итоге невенчаной женой доктора Розанова:

Жильё её состояло из двух удобных и хорошо меблированных комнат, кухни и передней. С нею жила опрятная кухарка немка и то маленькое, повитое существо, которое, по мнению Вязмитинова, ставило Полиньку Калистратову в весьма фальшивое положение. <…> Розанов был у Полиньки каждый день, и привязанность его к ней нимало не уменьшалась. Напротив, где бы он ни был, при первом удобном случае рвался сюда и отдыхал от всех трудов и неприятностей в уютной квартирке…

Когда-то Полинька пыталась заработать на жизнь содержанием дешёвой гостиницы; теперь ей это ни к чему — у неё есть квартира и доктор Розанов.

Полюбовавшись этим незаконным, но с душой свитым гнёздышком, Лесков в той же главе переходит к описанию житья «граждан в Доме». Domus Concordiae (Дом Согласия), снятый социалистами на паях, — антидом, пародия на нормальное, уютное жилище. Не зря Абрамовна иначе как «вертепом» его не зовёт.
Архитектура здания уродлива:

Дом, к которому шёл Розанов, несколько напоминал собою и покинутые барские хоромы, и острог, и складочный пакгауз, и богадельню. Сказано уже, что он один-одинёшенек стоял среди пустынного, болотистого переулка и не то уныло, а как-то озлобленно смотрел на окружающую его грязь и серые заборы.

Здесь, разумеется, неуютно, холодно. Дверь комнаты Лизы не запирается на ключ, в передней темно. Внизу под домом тянется длинный подвальный этаж — там, предполагает автор, когда-то были «пытальные», а сейчас по холодному полу скачут жабы. Лесков никак не может остановиться в описании убожества: побелка на стенах пожелтела, окна давно не мыты, крыльцо безобразно, «дом этот лет двенадцать был в спорном иске и стоял пустой, а потому на каждом кирпиче, на каждом куске штукатурки, на каждом вершке двора и сада здесь лежала печать враждебного запустения». Дом русских революционеров, стоящий на болоте с жабами, — библейские аллюзии, ссылки на евангельскую притчу о разумном и безрассудном строителях очевидны. Мотив неуюта, неопрятности Domus, из которого бежит даже прислуга, не понимая, кто её хозяин, становится сквозным.

Но вероятно, Лескову даже не нужно было чрезмерно концептуализировать происходящее — он описывал Domus c натуры. Напомним, что русский писатель и публицист Василий Слепцов ⁠, вдохновившись примером героев романа Чернышевского «Что делать?», снял на Знаменской улице просторную одиннадцатикомнатную квартиру, где поселились его единомышленники, мужчины и женщины, каждый в отдельной комнате. Жильцы вели общее хозяйство, но крайне неумело, и коммуна распалась, не просуществовав и года. Фаланстер ⁠, в котором размещалась реальная Знаменская община 2, по воспоминаниям современников, тоже не отличался уютом: «Зала была довольно большая, но низковатая и плохо освещённая; небольшая лампа висела над длинным столом, обитым клеёнкой, и кругом его сидели за чаем члены коммуны и гости; некоторые из гостей, за неимением стульев, расхаживали по комнате или сидели на окнах. Кроме стульев и стола, не имелось другой мебели» 3.
К «гражданам» лесковского Domus в «Некуда» примыкают другие «полубездомные» — социалисты-приживалы, поселившиеся в нанятую Райнером просторную квартиру и разрушающие её уют. Среди последних — кандидат юридических наук трогательный поляк Юстин Помада, нежный, но никем не любимый и в финале романа гибнущий в лесу, в Беловежской пуще, в отряде польских мятежников. Вскоре расстреливают и предводителя отряда Вильгельма Райнера, прототипом которого стал Артур Бенни ⁠. В системе ценностей, выстроенных в романе, герои эти гибнут, потому что крепости, в которой они могли бы укрыться, у них нет. Розанов её находит, ему есть где жить, лишь поэтому он в силах жить дальше.
Итак, в «Некуда» помимо идеологических партий «нетерпеливцев» и «постепеновцев» складывается ещё одна оппозиция, лежащая в житейском поле, — это партия бездомных и домовитых персонажей. Именно умение выстроить уютный дом на камне традиций и определяет жизнеспособность героя. Выживают по преимуществу те, кто «в домике».