Barthes. Mythologies p aris, Seuil,1957

нарочитая
вульгарность создают бесчисленные сце-
нические эффекты*
3
. Персонажи «Пинг-понга» — 
словно Робеспьер в изображении Мишле*
4
: у них что 
на языке, то и на уме! Их речь глубоко содержательна, 
она подчеркивает трагическую податливость человека 
перед лицом своего языка, особенно тогда, когда, по 
крайне странному недоразумению, это даже не совсем 
его язык. 
Все это поможет нам объяснить кажущуюся двой-
ственность «Пинг-понга». С одной стороны, язык в 
нем очевидным образом высмеивается, а с другой сто-
роны, такая насмешка остается творческой, создавая 
вполне живые фигуры действующих лиц, плотно уко-
рененных во времени и способных прожить перед нами 
даже целую жизнь до самой смерти. Это как раз и 
значит, что у Адамова языковые ситуации никоим 
образом не покрываются такими понятиями, как сим-
1
Замороженные овощи 
(англ.). — Прим. перев.
154
Р
олан 
Б
арт. 
М
ифологии
14 / 35

---

вол или карикатура. Сама жизнь паразитирует на 
языке — вот что констатируется в «Пинг-понге».
Итак, игральный автомат не составляет ключа к 
пьесе Адамова, как мертвая чайка у Д`Аннунцио*
5
или 
дворцовые врата у Метерлинка*
6
; этот предмет явля-
ется генератором языка; подобно катализатору, он 
непрестанно подбрасывает актерам начатки слов, за-
ставляя их жить в безграничном процессе само-
воспроизвод ства языка. Впрочем, языковые клише из 
«Пинг-понга» не всегда обладают одинаковой плот-
ностью памяти, одинаковой рельефностью; это зависит 
от того, кто их произносит. У Зуттера, хвастливого 
фразера, всякое словесное приобретение выставляет-
ся напоказ в карикатурном виде, немедленно демонст-
рируется как пародийный, откровенно смешной язык 
(«Все слова — ловушки!»). У Аннеты окоченелость 
языка более легкая и в то же время более удручающая 
(«Дудки, мистер Роджер!»). Каждый из персонажей 
«Пинг-понга» как бы обречен следовать своей словес-
ной колеей, но колеи эти разной глубины, и из-за 
этого неравного давления среды как раз и возникает 
то, что в театре называется ситуациями, то есть вари-
анты и возможности выбора. Поскольку язык «Пинг-
понга» — всецело заемный, взятый из театра жизни, 
то есть из жизни, которая уже сама по себе представ-
лена как театр, то «Пинг-понг» оказывается театром 
в квадрате. Он прямо противоположен натурализму, 
который всегда старается преувеличивать все незна-
чимое; здесь же зрелищные эффекты жизни и язык 
схвачены
прямо на сцене (так говорят — «вода схва-
чена льдом»). Такой способ замораживания свойствен 
любому мифическому слову: как и язык «Пинг-понга», 
миф представляет собой слово, замороженное своей 
собственной раздвоенностью. Но поскольку перед 
нами театр, то отсылка к этому второму языку имеет 
иную функцию: мифическое слово погружается в со-
циальную среду, во всеобщность Истории, тогда как 
язык, экспериментально воссозданный Адамовым, 
способен дублировать лишь первичную индивидуаль-
ность высказывания, несмотря на ее банальность.
155
I
. 
М
ифологии 
15 / 35

---

В нашей драматургии мне видится лишь один автор, 
о котором до известной степени можно сказать, что он 
также построил весь свой театр на свободном самовос-
производстве языковых ситуаций, — это Мариво. 
И наоборот, парадоксальным образом такой драма-
тургии вербальных ситуаций наиболее противополо-
жен как раз вербальный театр Жироду, где язык —