— 175 —
ГРИША И НЮРА
Как я уже писал, прадед, Иван Дятлов, пятерых своих детей отдал в
бурлаки, а дома оставил малолетних Василия и Григория. О Григории и
его потомстве почти все это повествование, и лишь несколько заметок о
Василии и его детях.
Родился он в 1854 году в Старой Калитве. Построил себе хату предпо-
ложительно на том месте или где-то рядом с хатой отца. А может быть в
отцовской хате и жил.
Никто не знал, где был дом Ивана Дятлова, думаю,
потому и не знали этого ни родственники, ни калитвяне, что такого осо-
бого места и не было. Видимо дом обветшал и на его месте в начале века,
по-видимому Гриша,
потому, что он мне
говорил, что свой дом
сам построил, воз-
можно
совместно с
отцом, построили тот
дом, в котором Гриша
с Нюрой прожили всю
жизнь и который хоро-
шо знают все Дятловы,
посещавшие Калитву
в тридцатых-шестиде-
сятых годах. Дом этот
стоял
последним слева
от дороги при спус-
ке из Калитвы к озеру
Пидгирному.
Работал Василий шибаем. Женился. Что-то от этой семьи опять веет
цыганщиной. Его дети, Гриша и Нюра говорили по цыгански. Внешне Гри-
ша – настоящий цыган.
Василий умер, примерно в десятых годах нашего века. Гриша с Нюрой
остались жить вдвоем. Гриша будто бы женился, но ненадолго. Нюра
замуж не выходила. Так и жили брат с сестрой всю жизнь. Оба окончили
четырехклассную калитвянскую школу. Но
некоторые штрихи деревен-
ской интеллигенции выделяли их из общей массы сельчан с одинаковой
судьбой. Нюра имела зингеровскую швейную машинку и была признан-
ной модисткой у деревенских женщин. Гриша пользовался особым авто-
ритетом. И к этому были основания.
Анна Васильевна и Григорий Васильевич Дятловы.
Старая Калитва, 1959 г.
— 176 —
Несколько лет он был на германской войне (Первой мировой). Вернулся
домой полным георгиевским кавалером – 4 креста.
Кресты эти хранились в калитвянской церкви (Интересно, есть ли его
имя на стене георгиевского зала в Кремле?). Это был веселый, с хитре-
цой и смешинкой во взгляде, до
костей загорелый, худощавый, тяжело
дышащий из-за эмфиземы легких и слегка сгорбленный человек в рубахе
навыпуск, опоясанной кожаным ремешком. К нему часто приходили люди
посоветоваться по своим делам, или с просьбой написать письмо в район.
Все время сколько я его знал в тридцатых и пятидесятых годах он
открыто очень отрицательно относился к колхозам, советской власти. В
колхозе не работал. Писал в район письма, в
которых указывал на ошибки
в ведении хозяйства колхозом. Выступал в защиту арестованных за сбор
колосков после уборки урожая или пойманных за обкашиванием ничейной
травы вокруг кустов в лесу. Почему-то его не трогали. А это было время,
когда люди исчезали за мельчайший проступок.
Это был редкостный по изобретательности рыбак и не менее удивитель-
ный рассказчик. Слабый, задыхающийся, с тихим сиплым голосом, он мог
бесконечно долго держать своим рассказом компанию мужиков или при-
езжих горожан.
Как-то мы жили в Кулаковке. Гриша приплыл на
челноке из Старой
Калитвы. Десять километров против течения – это и здоровому мужику
трудно. Приехал повидаться. Привез груш, арбузов. Пообедали. Они с
отцом немного выпили. Часа через два Гриша собрался обратно, чтобы
успеть затемно. И вдруг, уже к вечеру возвращается с сомом килограмм
на 25. И, конечно рассказывает, как было дело. Отплыл он с полкилометра
от Кулаковки и так его солнышко разморило.
Лег на дно челнока, отрезает
по кусочку от арбуза и ест, а корки за борт бросает. Так они и плывут по
течению рядом с челноком. Но вот глянул на воду, а корок нет. Бросил еще
одну. И сейчас же возник под ней маленький водоворотик и она ушла под
воду. Тогда он насадил на сомовий крючок на шнуре кусок арбуза и через
минуту сом уже таскал его челнок туда-сюда по Дону. Пришлось выважи-
вать
его к берегу, а там багром подтаскивать.
Уже смеркалось, но Гриша поплыл домой. Подобных бывальщин было
много, и действительно интересно, красочно рассказанных. Вот о войне
почему-то Гриша никогда не вспоминал. Видимо, мало радости было ему
от этих воспоминаний. Ведь и эмфизему легких он заработал во время
газовой атаки.
