Языковое воплощение поэтического образа на материале американской поэзии ХХ века

/ Dead hands, dead stringencies”. Стилистическая фигура бессоюзия (в тексте нет ни одного «потенциального» союза) придает высказыванию динамику и помогает раскрыть быструю смену поэтической картины и эмоционального состояния героя.
Стихотворение «Край», написанное в 1963 году за 6 дней до самоубийства С. Плат, несет в себе образы-эмблемы, перекликающиеся с
«Ариэль». «Край» рассказывает читателю историю о девушке, которая перешла грань мира живых и прикоснулась к миру мертвых. Третье лицо, в котором ведется повествование, помогает посмотреть на ее тело со стороны, при этом лирический субъект отделяется от образа мертвой девушки, становится свидетелем смерти неизвестной. Является ли лирический герой непосредственным голосом поэтессы, которая смотрит себя со стороны или предсказывает собственный финал? Мы не будем делать преждевременные
выводы, хочется лишь отметить то, что тон лирического произведения
весьма сдержанный, а смерть в контексте стихотворения не ассоциируется с трагическим исходом, наоборот, здесь вместе с концом приходит начало, которое определяет нечто уравновешенное, спокойное, местами отражающее упоение.
Как и множество стихотворений Плат, «Край» имеет неоднозначную интерпретацию. Центральная тема, охватывающая произведение – смерть, которая дарует душевное равновесие объекту повествования. Библейские мотивы и мотивы греческой мифологии добавляют законченность воплощенной темы и создают экспрессивную и эстетически воздействующую поэтическую картину. На наш взгляд, идейно-эстетическое содержание лирического произведения взаимосвязано с раздвоением – сквозной темой творчества поэтессы. Лирический герой-автор смотрит на себя издалека, при этом отделяет свое «я» от «я», о котором идет речь. С другой стороны, смерть в контексте стиха раскрывает еще одну авторскую тему – перерождение – за которым стоит положительная коннотация. Именно в смерти концентрируется выход в «приемлемое» для героини состояние, которое она предпочла жизни.
Женщина, смерть, цветок, луна – образы, на которых мы остановимся подробнее. Прежде обратимся к названию стихотворения: край является вспомогательным образом-тропом (метафора), имплицирующим смерть. Любой человек знает, что значить «стоять на краю пропасти» или даже переступить эту грань (―to cross the edge‖). Заголовок работает и на образ жизни: он создает границу между жизнью и смертью (в дальнейшем на раскрытие образа жизни будет функционировать другая словесная образность и цветовая символика). С первой строки произведения мы понимаем, что героиня уже переступила эту черту: “The woman is perfected”. Страдательный залог наталкивает на мысль о том, что, возможно, это не с самоубийство. Полуотмеченная структура, основанная на нарушении лексической сочетаемости одушевленного существительного и глагола в
значении «довести до совершенства», создает семантический сдвиг этой
лексемы в контексте произведения: женщина предстает перед нами объектом, который смерть довела до идеального состояния, происходит деперсонификация героя. Образ женщины в следующих стихах раскрывается при помощи синекдохи: “Her dead / Body wears the smile of accomplishment
…” Происходит перенос от лица действия к телу, которое «несет улыбку завершения». Это, в свою очередь, добавляет оттенок овеществления, делает акцент на образе лежащей покойницы. Инвертированный эпитет «улыбка завершения» выполняет экспрессивную функцию в лирическом тексте, показывая отношение к исходу событий: лирический герой дает субъективную оценку происходящего, женщина «ощутила» облегчение после смерти. Ее образ-эмблема развивается при помощи образа мантии, по завиткам которой скользит иллюзия греческой необходимости: “The illusion of a Greek necessity / Flows in the scrolls of her toga…” Степень конвергенции в этих двух стихах предельно велика – наряду с образом-деталью (предмет одежды) обнажается образ-топос, связанный с представлениями греков о самоубийстве как о героическом поступке. Иллюзия на греческую культуру подкрепляется и метафорической аналогией оборки мантии и свитком, культурно-исторический компонент значения которого добавляет атмосферу античности. Инвертированный эпитет “the allusion of a Greek necessity” выражает отношение лирического субъекта к подобной кончине: он не видит в этом ничего возвышенного и посредством стилистических средств противопоставляет свою точку зрения греческим представлениям. Тем временем повествователь переходит на другой образ-деталь женщины: “Her bare / Feet seem to be saying: / We have come so far, it is over”. Синекдоха ступней перетекает в персонификацию, они «говорят» о том, что девушка уже зашла слишком далеко, тем самым вовлекая образ смерти, связанный с краем.
Мы выделим еще несколько образов, которые связаны с умершей
женщиной. В пятой строфе возникает образ мертвых детей героини: Each dead child, a white serpent, / One at each little / Pitcher of milk, now empty”.
Метафорическая аналогия со змеями «сцепляется» с эвфемизмом, использованным для женской груди («кувшин с молоком»). Подчеркивается мифологический образ змеи, которая по известным поверьям всячески пытается добраться до молока. Но сосуд пуст, в этом случае мы отмечаем контейнерную метафору, которая раскрывает внутреннее состояние женщины – пустота наполнила ее, как результат, ей больше нечего дать своим детям.
Сравнение тела покойницы с розой, а ее чад с лепестками, которые она сворачивает, когда закрывается, образует целостный образ (единение детей и матери), который несет символический характер: “She has folded / Them back into her body as petals / Of a rose…” В христианстве роза часто символизирует цветок рая, и мы имеем основание развить эту идею дальше, поскольку следом за ней возникает образ сада: “<…> when the garden / Stiffens and odors bleed / From the sweet, deep throats of the night flower”. Сад, помимо прямой связи с умершей, знаменует переход в царство мертвых, что вносит вклад в формирование образа смерти. Достойно внимания и то, что мифологический образ райского сада, традиционный для литературы, предстает перед читателем застывающим. Подходит ли эта роза для райского сада, привычный образ которого ассоциируется с чем-то оживленным? Аромат ее
«кровоточит из сладких и глубоких глоток ночного цветка». Ночной цветок
– традиционный символ смерти, который распространяет образ смерти на целостный контекст произведения. Мистический эффект достигается при помощи перифраза «глубокие глотки», который обозначает пестики, из которых исходит аромат. К слову об «аромате»: употреблена лексическая единица “odor”, значение которой содержит отрицательную коннотацию (часто неприятный запах). При этом запах, который источает цветок, не разносится по воздуху, а кровоточит. Если мы говорим о женщине в образе этого цветка, стоит отметить отражение ее внутреннего болезненного состояния, причиной которому служил конфликт между выбором жизни или
смерти.
Финальный образ произведения, который по праву можно считать образом-эмблемой (и, безусловно, символом) в поэзии Сильвии Плат – луна. Тематическое сцепление достигается посредством эпитета с прямым значением «ночной» (о цветке): мы понимаем, что фактическое время повествования поздний вечер или ночь, а следом вводится и образ луны. Данный символ мировой литературы представляет собой наиболее частотный образ в мифологической системе Сильвии Плат, он работает на множество стихотворений поэтессы в единой интерпретации. Луна играет роль символической музы писателя и источника судьбы объекта повествования в трагической драме – гибели. Муж С. Плат писал о ее образе луны следующее: «<…> странная муза, лысая, белая и дикая, в своем
«костяном капюшоне»». Он называл ее образ «видением рая», который между тем предстает пугающим пятном видения смерти. В финальных двух строфах произведения образ луны персонифицируется: “The moon has nothing to be sad about, / Staring from her hood of bone.” Местоимение, которое традиционно присваивают луне – «она». Подобно образу богини, ночное светило равнодушно относится к такому смертельному исходу, как и лирический субъект, она не признает никакой трагедии в рядовой женской смерти. Уставившись, она выглядывает из-под своего «костяного капюшона». Особая мрачность и сухость «героини» создается этим метафорическим эпитетом: пористая поверхность луны, вдали похожая на камень, сопоставляется с предметом одежды и природным элементом. Экспрессивные и эстетические функции выполняет очередное облачение луны в финальной строке произведения: “Her blacks crackle and drug”. Законченным образ становится после тяжелого траурного платья луны, которое шелестит и тащится за ней вслед. В метафорическом смысле под этим понимается мгла или темная дымка, которая привычно окружает луну. В данном контексте для создания более возвышенного образа «зрительная картинка» платья является удачным стилистическим средством.
Строфика лирического произведения в очередной раз показывает истинный идиолект Сильвии Плат: стих не привязан к какому-то определенному ритмическому рисунку. Что касается рифмы, перед нами вся та же неточная, как и в «Ариэль», однако в некоторых строфах на общем фоне выделяются внутренние рифмы: “flows” – “scrolls”, “feet” – “seem”, “child” – “coiled”, “rose” – “close”, “bleed” – “sweet” – “deep”. Их главная функция заключается в том, что они образуют сдержанный тон и размеренный темп повествования. Мы уже упоминали тот факт, что лирический субъект очень сухо описывает картину смерти, следовательно, звуковая сторона лирического текста служит для дополнительного акцентирования данного аспекта. С самых первых строф выделяется авторское фонетическое стилистическое средство – аллитерация. Повторение согласного ―d‖ придает поэтической речи особое выразительное значение: “The woman is perfected. / Her dead / Body wears the smile of accomplishment”. В этом же отрывке примечателен согласный ―s‖, который также подчеркивает выразительность стихотворения, а также передает звуковой эффект шепота или, по крайней мере, уравновешенного и спокойного авторского тона.
Как и в лирическом произведении «Ариэль», «Край» выделяется разницей между соотношением частей речи, реализованным в тексте, однако число существительных и глаголов не образует яркого контраста (25 существительных и 13 глаголов). Это можно объяснить через намеченную автором поэтическую картину, которая не раскрывается в нарастающей динамике, а, наоборот, описывается образ за образом поочередно, безо всякой резко смены панорамы.
Композиция произведения распадается на тематические части, привязанные к описанным ранее образам. Первые четыре строфы фокусируются на мертвой женщине, в последующих трех строфах добавляется образ ее детей. «Наложение» образа райского сада, а затем и
представшей перед читателем луны реализуется в последних трех строфах
стихотворения. Одна важнейшая особенность композиции – сочетание строк. В каждой строфе сосредотачивается всего по две строки, что по своей сути дробит целое произведение на более мелкие синтагмы. Данная характерная черта добавляет лаконичности и сдержанности «Края». Излюбленный С. Плат синтаксический прием анжамбемана находит свое воплощение и в этом произведении: за исключением отдельных стихов этот прием реализуется на протяжении всего стихотворения. Иными словами, каждый второй стих строфы находит продолжение в последующей строфе. Как видим, на синтаксическом уровне рождается новый смысл – «край» между строфами, который нужно перешагнуть, чтобы завершить смысл высказывания. Мы полагаем, это является ярким примером того, когда формальная организация поэтического текста образует собственную семантику, которая суммируется с имеющимся образом края. Последним синтаксическим приемом, который необходимо отметить, является эллипсис: “Pitcher of milk, now empty”. Опущение вспомогательного глагола ―to be‖ здесь не привязано к ритмико- мелодической выдержке, скорее, цель введения данной фигуры речи – достижение сжатости высказывания, к которому стремится все произведение. Лингвопоэтический анализ лирических произведений Сильвии Плат показал, что система образов, фигурирующих в произведениях, напрямую связана с индивидуально-авторским стилем поэтического языка, который привязан к другим экстралингвистическим факторам, таким как жанр исповедальной лирики и относящиеся к нему поэтические традиции, социально-исторические условия в момент написания, культурный контекст и личная жизнь автора. В контексте творчества писательницы имеет место система сложных образов, которые разворачиваются по принципу «от простого к сложному». В центре повествования, как правило, находится лирический герой женского пола, к которому присоединяются вспомогательные словесные образы и описания. Особое место в поэзии С. Плат занимают мифологические образы и образы-аллюзии, в частности с
религиозным основанием (бог, райский сад, реинкарнация, роза как райский
цветок, божественная львица, небесное око и т.д.) и греческой мифологией (леди Годива, понимание смерти в древнегреческой культуре, детали образов-свитков и мантии). Среди образов-эмблем, определяющих сквозные темы лирических произведений, выделяются образы смерти (самоубийства), перерождения, а также женский образ как отражение укоренившегося предубеждения по отношению к женскому полу. Творческое наследие поэтессы включает в себя и некоторые общепринятые образы-архетипы (тень, анима, ребенок и мать), которые являются вспомогательными образами в композиции произведений. В целом основой образности стихотворений выступает словесная образность, среди последнего в большей степени проявляются образы, воплощенные посредством метонимии, метафоры, постоянных и метафорических/метонимических/инвертированных эпитетов, а также перифразы, персонификации и обратной приему деперсонификации. Идиолект писательницы также определяется использованием культурно-стереотипных символов-образов, принимающих в стихотворениях, помимо очевидного, индивидуально-авторскую интерпретацию: луна как источник трагической судьбы женщины, море как перерождение и свобода от внешней оболочки, стрела как независимость и мужское начало лирического героя, рассвет как духовное перерождение и др. Поэтические образы произведений С. Плат обладают заметной емкостью, заключающейся в сложной развертывающейся структуре и зависимости целого ряда разнородных образов от сквозной тематики и частного идейно- эстетического содержания произведений. Специфическая сторона лирики – метрика и графика – оказывает дополнительное экспрессивное и эстетическое воздействие через такие авторские стилистические особенности, как энжамбеман, обособленные конструкции, акцентный стих, неточная и внутренняя рифма, приемы аллитерации и ассонанса. Помимо известного эффекта, образованного особой мелодикой и композицией поэтического текста, данные особенности раскрывают воплощенные
языковым материалом образы через образующийся добавочный смысл и
выделяют значимые для образности элементы поэтического текста, тем самым доводя ее выразительность до предела.

2.