Малкольм Гладуэлл

часть населения, вещи, которые — с коммерческой точки зрения — будут 
одинаково хорошо покупать и большие, и маленькие, и городские, и 
сельские магазины. С помощью Реджины — она всегда отличалась 
безупречным вкусом и дальновидностью — я разработал несколько 
образцов. Выставляя их перед старыми клиентами и друзьями, я делал 
упор на одни и те же моменты: моя одежда сэкономит женщинам массу 
времени и сил, материалы и качество пошива не хуже, а, может быть, 
даже и лучше, чем у вещей, которые они шьют собственноручно, цена 
более чем приемлема». 

---

Один случай навел Боргенихта на мысль о том, что его един-
ственный шанс обойти крупные фирмы — это убедить розничных 
продавцов работать с ним напрямую, исключив посредников. Он 
условился о встрече с мистером Бингхемом из Lawrence and Company, 
«высоким сухопарым седобородым янки с холодным взглядом голубых 
глаз». И вот они встретились — иммигрант из польской провинции с 
усталыми глазами, с трудом связывающий английские слова, и 
высокомерный янки. Боргенихт объяснил, что хочет купить 40 рулонов 
кашемира. Бингхем никогда раньше не работал с представителями 
мелких фирм, тем более таких, как лавчонка на Шериф-стрит. 
— Вы чересчур самоуверенны, если явились ко мне и просите о 
таком одолжении! — загремел Бингхем. Но в конце концов все-таки 
согласился. 
Все 18 часов рабочего дня Боргенихт постигал азы современной 
экономики. Учился проводить маркетинговые исследования. Осваивал 
производство. Практиковался в ведении переговоров с высокоМерными 
янки. Старался отследить новомодные тенденции. 
Ирландские и итальянские иммигранты, приехавшие в Нью-Йорк в 
тот же период, не обладали таким преимуществом. У них не было 
навыков, пригодных для городской экономики. Эти люди нанимались на 
поденную работу, прислугой, строителями, другими словами, могли 
проработать 30 лет, но так и не освоить ни маркетинг, ни производство, 
ни искусство ведения переговоров с янки, контролирующими весь мир. 
А вот как складывалась судьба мексиканцев, эмигрировавших в 
Калифорнию в 1900-1920-х гг. и работавших на фруктовых и овощных 
плантациях крупных фермеров. Они просто сменили жизнь феодального 
крестьянина в Мексике на жизнь феодального крестьянина в 
Калифорнии. «Условия в швейной индустрии были ничуть не лучше, — 
пишет Сойер дальше. — Но здесь ты, по крайней мере, был в курсе всего 
происходящего. Если же ты работал на плантациях Калифорнии, то 
понятия не имел, что происходит с овощами и фруктами после того, как 
их погрузят в машины. Если ты работал в маленьком магазине одежды, 
то получал жалкие гроши, вкалывал в поте лица много часов подряд в 

---

ужасных условиях, зато мог наблюдать за действиями преуспевающих 
людей и набираться опыта для открытия собственного магазина». 
После работы Боргенихт приходил домой к детям выжатый как 
лимон. Но зато он был жив. И был сам себе хозяином. Он нес 
ответственность за собственные решения и выбор. Ему приходилось 
несладко: его бизнес требовал постоянной работы мысли и вообра-
жения. Зато вложенные усилия были напрямую связаны с вознаграж-
дением: чем дольше они с Реджиной сидели ночью над фартуками, тем 
больше денег выручали на следующий день. Именно эти три элемента — 
независимость, сложность и взаимосвязь усилий и награды — отличают 
работу, которая приносит удовлетворение. Ведь по большому счету 
удовольствие нам доставляет не размер заработной платы, а ощущение 
реализованности. Если бы я предложил вам $150 ООО в год за то, чтобы 
каждый день до конца жизни сортировать почту, вы бы согласились? 
Подозреваю, что нет. Такая работа не подразумевает ни независимости, 
ни сложности, ни тем более взаимосвязи между затраченными усилиями 
и полученной оплатой. 
Работу, которая отвечает всем этим трем требованиям, психологи 
называют содержательной. Содержателен труд учителя. Содержателен 
труд врача. Вся прелесть швейной индустрии, какие бы жесткие правила 
в ней ни царили, состояла в том, что она позволяла таким людям, как 
Боргенихты, едва сошедшим с корабля в чужой стране, найти для себя 
содержательное занятие. Она приносила ощутимые плоды: многие 
иммигранты, связавшие себя со швейной индустрией, сколотили 
немалые состояния. Но гораздо важнее то, как это повлияло на детей, 
выросших в семьях, где проповедовался содержательный труд. Можете 
себе представить, каково было наблюдать за взлетом Реджины и Луиса 
Боргенихтов глазами их детей? На примере родителей эти дети усвоили 
то, что почти столетие спустя понял Алекс Уильяме, — важнейшую 
заповедь для тех, кто стремится достичь вершин в своей профессии, 
например в медицине или юриспруденции: если упорно трудиться и не 
отступать, найти верное применение уму и воображению — весь мир 
будет у твоих ног. 

---

11 
В 1982 г. аспирантка кафедры социологии по имени Луиза Фаркас 
посещала дома престарелых и пансионы в Нью-Йорке и Майами-Бич. 
Они искала людей, подобных Боргенихтам, а если точнее, детей таких 
людей, как Боргенихты, — тех, кто прибыл в Нью-Йорк на волне 
еврейской иммиграции в конце XIX столетия. После бесед с каждым из 
этих людей она составляла семейное древо, отображая род деятельности 
родителей, детей, внуков и в некоторых случаях правнуков. 
Вот ее описание «объекта № 18»: 
«Русский портной прибывает в Америку, устраивается на пото-
гонную работу на швейной фабрике, получает гроши. Затем начинает 
забирать недошитую одежду домой и заканчивает ее вместе с женой и 
старшими детьми. Он работает ночами напролет ради повышения 
зарплаты. Впоследствии он продает пошитую одежду на улицах Нью-
Йорка, собирает небольшой капитал и вместе с сыновьями открывает 
собственное дело — мастерскую по пошиву мужской одежды. Они 
предлагают более качественные вещи, и спрос на них быстро растет. 
Русский портной и его сыновья становятся производителями мужских 
костюмов и поставляют свою продукцию в несколько магазинов мужской 
одежды… Отец и сыновья процветают… Их дети получают хорошее 
образование и работают по специальности». 
А вот еще один пример. Кожевник, покинувший Польшу в конце 
XIX в. 

---

Описания семейных древ, воссозданных Фаркас, занимают мно-
жество страниц, и каждое следующее древо похоже на предыдущее. 
Вывод очевиден: евреи, ставшие врачами и адвокатами, осваивали эти 
профессии не вопреки своему происхождению, а благодаря ему. 
Преуспевание евреев традиционно принято объяснять их об-
разованностью и принадлежностью к интеллектуальной культуре. Они 
издавна считались «книжной нацией». В этом объяснении определенно 
есть доля истины. Но в юридические школы поступали не только дети 
раввинов, 
но 
и 
дети 
простых 
портных. 
И 
в 
достижении 
профессионального успеха их решающим преимуществом была не 
интеллектуальная дисциплина, являющаяся результатом штудирования 
Талмуда, а практический интеллект и смекалка. А те рождались из 
наблюдений за отцом, продающим фартуки на Хестер-стрит. Тед 
Фридман, известный в 1970-1980-х гг. процессуальный адвокат, 
вспоминает, как в детстве ходил с матерью на концерты в Карнеги-Холл. 
Они были бедны и жили на самой окраине Бронкса. Как же они покупали 
билеты? «Там работала билетерша по имени Мэри, — объясняет 
Фридман. — Мы давали ей деньги. Мэри получала свои двадцать пять 
центов и разрешала нам без билета постоять на балконе второго яруса. 
Карнеги-Холл об этом не было известно. Все оставалось между нами и 
Мэри. Путь туда был неблизкий, но раз или два и месяц мы обязательно 
выбирались на концерты»1 . [1Вданном случае отмахнуться от