Виноваты звезды

omnis cellula е cellula
.
[16]
— Что?
— Мы с твоим Уотерсом переписывались немного в его
последние…
— Стало быть, теперь вы читаете письма от фанатов?

---

— Нет, он адресовал письма мне домой, не через издателя, и
поклонником я бы его не назвал — он меня презирает. Однако он очень
убедительно писал, что я получу прощение за свое поведение, если
приеду на его похороны и скажу тебе, что сталось с матерью Анны.
Вот я и приехал, а вот тебе и ответ: 
omnis cellula е cellula.
— Что? — снова спросила я.
— 
Omnis cellula е cellula, — 
повторил он. — Все клетки происходят
из клеток. Каждая клетка рождается от предыдущей, которая, в свою
очередь, родилась от своей предшественницы. Жизнь происходит от
жизни. Жизнь порождает жизнь, порождает жизнь, порождает жизнь…
Мы доехали до подножия холма.
— Ладно, хорошо, — прервала я. У меня не было настроения это
выслушивать. Питер ван Хутен не присвоит себе главную роль на
похоронах Гаса, я этого не позволю. — Спасибо. По-моему, холм как
раз закончился.
— И ты не хочешь объяснений? — удивился он.
— Нет, — отрезала я. — Обойдусь. Я считаю вас жалким
алкоголиком, который говорит умности, чтобы привлечь к себе
внимание, как не по годам развитый одиннадцатилетний сопляк, и мне
за вас невыносимо стыдно. Да-да, вы уже не тот человек, который
написал «Царский недуг», и сиквел вы не осилите, даже если
возьметесь. Ценю, что попытались. Всего вам распронаилучшего!
— Но…
— Спасибо за виски, — сказала я. — А теперь выметайтесь из
машины.
Он явно присмирел. Папа остановился, и мы подождали, не
выключая мотора, стоя ниже могилы Гаса, пока ван Хутен открыл
дверь и, наконец-то замолчав, вылез.
Когда мы отъезжали, я смотрела через заднее стекло, как он отпил
виски и поднял бутылку в моем направлении, словно выпив за меня.
Его глаза были очень грустными. Мне даже стало его жаль, честно
говоря.

---

Домой мы попали около шести. Я была уже без сил. Мне хотелось
только спать, но мама заставляла меня поесть какой-то пасты с сыром,
в итоге она разрешила мне съесть ее в кровати. Пару часов я проспала
с ИВЛ. Пробуждение было ужасным: секунду мне казалось, что все
хорошо, но в следующий миг случившееся обрушилось на меня
заново. Мама отключила меня от ИВЛ, я впряглась в переносной
баллон и поплелась в ванную чистить зубы.
Оценивая себя в зеркале и возя щеткой по зубам, я думала, что
существуют два типа взрослых. Есть ван хутены — жалкие создания,
которые рыскают по земле, ища, кого побольнее задеть. А есть такие,
как мои родители, — ходят, как зомби, и автоматически делают все,
что надо делать, чтобы продолжать ходить.
Ни то ни это будущее мне не нравилось. Во мне крепло убеждение,
что все чистое и хорошее в мире я уже видела, и я начала подозревать,
что даже если бы смерть не встала на пути, такая любовь, как у нас с
Огастусом, долго бы не продлилась. На смену рассвету приходит день,
как писал Фрост. Золото не вечно.
В дверь ванной постучали.
— 
Occupada
[17]
, —
сказала я.
— Хейзел, — позвал папа, — можно, я войду? — Я не ответила, но
через несколько секунд отперла дверь и присела на опущенное сиденье
унитаза. Почему дыхание должно быть такой нелегкой работой? Папа
опустился на колени рядом со мной, взял мою голову и, прижав к
своей груди, произнес: — Мне очень жаль, что Гас умер. — Я немного
задыхалась, уткнувшись носом в его футболку, но мне было хорошо от
крепких объятий и знакомого папиного запаха. Казалось, он почти
сердится, но мне это пришлось по душе. Я и сама была на взводе. —
Сволочизм какой, от начала до конца. Восемьдесят процентов
выживания, а он попал в оставшиеся двадцать. Гадство. Такой
прекрасный мальчик! Как несправедливо… Но ведь любить его —
немалая привилегия, правда?
Я кивнула в папину футболку.
— Теперь ты имеешь представление о том, как я люблю тебя, —
прошептал папа.
Дорогой мой старичок. Всегда-то он знает, что сказать.

---

---

---